2.17. Синтагматическая и предложенческая структуры текста и их назначение

При аналитическом подходе к письменной речи несложно убедиться в том, что почти все её единицы, за исключением синтагмы, являются дискретными. Текст легко членится на более мелкие речевые структуры – высказывания, представленные на письме в виде абзацев, сложные и простые предложения и синтагмы.

Если речь имеет дискретный характер и членится на различные структурно-смысловые единицы, то должна существовать минимальная речевая единица, которая выступает в качестве исходной при порождении речи и её восприятии. Она, естественно, должна быть недискретной, т.е. предельной, недифференцированной, одномерной, в которой единству структуры соответствует единый компонент содержания.

Такой первичной единицей речи (текста), как уже выяснилось, является синтагма. Она основная структура, в том отношении, что из синтагм речь порождается, из их значений последовательно составляется её содержание и на их основе оно воспринимается.

Для устного общения этой единицы достаточно, тогда как письменная речь, чтобы стать наиболее доступной для читателя, требует определённого оформления. Она представлена текстами. Отметим, что сочетание письменный текст тавтологично, ибо текст может быть только письменным, со строго конкретной формой.

Применение термина текст к устной форме речи, например, к фольклорным произведениям, носит условный характер, так как такие произведения, имея устное бытование, обычно характеризуются наличием нескольких вариантов. Это уже не текст, а, скорее, некая парадигма содержаний. До записи, они существуют на уровне завершённых синтагматических структур, составляющих и отражающих определённое количество вариантов содержания. Записанные же, они превращаются в обычные тексты.

Существует ряд типичных регулярных речевых единиц. Среди лингвистов нет единого мнения по вопросу о том, какую из них считать основной. Одни основной речевой единицей считают текст, как завершённую в структурном, интонационном и смысловом отношениях коммуникативную структуру. Другие в качестве таковых единиц называют “сверхфразовое единство, либо высказывание” ²¹. Третьи отводят эту роль предложению ²². Наконец, есть и те, кто считает основной единицей синтагму ²³.

Ф. Микуш высказал мысль о том, что “человеческий язык состоит в принципе лишь из одной типической структуры – синтагмы”²⁴. Трудно ему возразить, особенно если для точности в этом утверждении заменить термин язык на речь.

Такая дискуссия носит искусственный характер. У каждой речевой единицы своё назначение и свои функции. Каждая из них важна и незаменима на своём месте и для своего назначения является основной. Поэтому определять иерархию единиц без учёта их назначения и функций, опираясь при этом на разные принципы, – неубедительное занятие.

При порождении и восприятии речи в качестве основной единицы выступает синтагма. При изучении грамматики литературного языка, а также структурировании отдельных мыслей в письменной речи основным является уже предложение (хотя в устной речи оно вообще избыточная структура), а при передаче завершённого содержания на первое место, безусловно, выходит текст. В речи нет универсальной единицы, которая охватывала бы все аспекты речевой деятельности: у каждой из них своё назначение и свои (основные для неё) функции. Стремление установить иерархию речевых единиц мешает осознанию сущности речевой деятельности. Все единицы – основные применительно к выполнению ими своих функций.

У некоторых синтаксистов сверхфразовое единство отождествляется с абзацем, они определяют его как самую крупную единицу членения текста. “Под абзацем понимается семантико-стилистическая единица, которая выражает сложное, комплексное высказывание, характеризующееся единством содержания” ²⁵.

В устной речи вообще нет никакого абзаца, и он совершенно не вписывается в её сферу. Очевидно, что абзац – вовсе не речевая единица и даже не лингвистическая, это графический способ представления речевой единицы. Специфику абзаца отметил в своё время А.Н. Гвоздев, относя его по функции к знакам препинания ²⁶. Можно сомневаться в том, что абзац относится к знакам препинания, но то, что он не является речевой единицей, вполне очевидно.

Таким образом, лингвисты ещё не определились (даже на основе личной речевой деятельности) в реальных единицах речи и их функциях, в связи с чем непросто разобраться в том, какая единица является речепорождающей, какими структурами представлена устная речь, а какими – письменная, на основе каких единиц осуществляется восприятие речи, какие структуры заложены в тексте и каково их назначение.

Обращает на себя внимание тот факт, что текст представлен в виде единства нескольких структур – синтагматической, предложенческой и структуры высказываний.

Результаты многочисленных исследований, опросов и экспериментов показывают, что как устная, так и письменная речь порождаются путём последовательного линейного наращения минимальных исходных речевых единиц – синтагм. С появлением каждой очередной синтагмы формируется синтагматическая структура речи.

Причём устная речь благодаря интонации её субъекта (мелодике, паузам между синтагмами и ударениям), независимо от его индивидуальных интонационных показателей (темпа и тембра), сразу же на уровне синтагм однозначно понимается слушателями.

Актуальное содержание при его передаче говорящим выливается в конкретную синтагматическую структуру. Если при этом использовались звукозаписывающие средства, то данное содержание можно повторить любое количество раз. Но всегда это будет наращение синтагм с чёткой их делимитацией с помощью пауз, развивающее синтагматическую структуру, а тем самым и содержание.

Но если субъект речи попытается представить содержание в письменной форме – в виде текста, – то для этого одной синтагматической структуры будет недостаточно. В соответствии с традицией ему придётся отразить структуру предложений (а в объёмных текстах – и структуру высказываний). И только после этого текст будет готов к восприятию. Здесь уже три процесса, и протекают они последовательно: 1) порождение в виде наращения синтагм, 2) структурирование в виде предложений, высказываний и текста, 3) восприятие. Между первыми двумя процессами и последним возможны неограниченные по времени перерывы.

Синтагматическая структура текста – это его смыслонесущая основа, в которой ничего нельзя изменять, иначе будет деформировано авторское содержание. В ней закреплены связи и отношения между словами в синтагмах, отражается их групповое единство и значение (внутрисинтагматическая связь). Вместе с тем установлена и закреплена связь между едиными группами слов (синтагмами) в их линейной последовательности (межсинтагматическая связь). Содержание текста определяется объединением значений всех синтагм.

Предложенческая структура текста обдумывается и представляется автором в таком варианте, который, по его мнению, максимально способствует быстрому осознанию синтагматической (смыслонесущей) структуры и её интонации как главного способа идентификации содержания. Предложенческая структура не просто может иметь варианты – она предполагает их.

Предложение может включать несколько фраз, но оно не может разрывать какую-либо из них.

Сколько, например, можно выделить предложений в следующем речевом фрагменте, в котором указана его синтагматическая структура, позволяющая осознать его интонацию и содержание даже без знаков препинания и деления на предложения?

Я сделался нравственным калекой // одна половина души моей / не существовала / она высохла / испарилась / умерла / я её отрезал / и бросил // тогда как другая / шевелилась / и жила к услугам каждого /// и этого никто не заметил // потому что никто не знал / о существовании погибшей её половины /// но вы теперь / во мне разбудили воспоминание о ней // и я вам прочёл / её эпитафию /

Опросы, диктанты и эксперименты показывают, что здесь наиболее часто выделяют от трёх до восьми предложений. При этом все понимают содержание одинаково, но оформляют его по-разному. Отметим, у автора «Героя нашего времени», откуда взят фрагмент, это одно предложение.

На более объёмном тексте картина ещё нагляднее и убедительнее. Мы провели эксперимент по определению границ между предложениями в связном тексте на основании ряда диктантов. Были такие тексты диктантов, в которых из 500 участников эксперимента, ни у кого (!) границы между предложениями не совпали с авторскими, хотя содержание диктанта во всех вариантах воспринималось участниками одинаково. Текст диктовался в темпе, позволяющем его записывать, с соблюдением требований методики написания диктантов. Однако не указывались границы между предложениями. Задача пишущих – самостоятельно определить границы предложений.

Всё это делалось для того, чтобы на практике убедиться в истинности или ложности утверждения относительно чёткости границ предложений в тексте. Рекомендуем всем желающим один из таких текстов для самопроверки, с целью определить границы предложений самостоятельно и сделать для себя соответствующие выводы. Лучшая истина та, которую человек открывает сам.

Диктант провели в 30 группах, его результаты дали интересный материал для размышлений. Предлагаем его текст (фрагмент из романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»). В скобках отмечены авторские предложения.

(1) Да, такова была моя участь с самого детства! (2) Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали – и они родились. (3) Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. (4) Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. (5) Я сделался завистлив. (6) Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. (7) Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с самим собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. (8) Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. (9) И тогда в груди моей родилось отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. (10) Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочёл её эпитафию. (11) Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. (12) Впрочем, я не прошу вас разделять моё мнение: если моя выходка вам кажется смешна – пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало.

В эксперименте принимали участие учителя русского языка, студенты-русисты 3 и 4 курсов, т.е. люди с профессиональным мышлением. Отмечены десятки случаев совпадения границ между предложениями у самих участников эксперимента, но не было ни одного соответствия авторскому варианту. Наиболее часто повторялась следующая структура предложений.

(1) Да, такова была моя участь с самого детства! (2) Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали – и они родились. (3) Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. (4) Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен. (5) Я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже: я сделался завистлив. (6) Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. (7) Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с самим собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. (8) Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать. (9) Узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. (10) И тогда в груди моей родилось отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. (11) Я сделался нравственным калекой. (12) Одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого. (13) И этого никто не заметил. (14) Потому что никто не знал о существовании погибшей её половины. (15) Но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочёл её эпитафию. (16) Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится. (17) Впрочем, я не прошу вас разделять моё мнение. (18) Если моя выходка вам кажется смешна – пожалуйста, смейтесь. (19) Предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало.

В данном варианте не 12, как у автора, а 19 предложений. Но они передают тот же формат содержания. Были и другие варианты – с большим или меньшим количеством предложений. Как видим, границы между отдельными предложениями в связном тексте не влияли как-либо заметно на восприятие содержания текста участниками эксперимента, и это объективно указывает на то, что восприятие связного звучащего текста происходит не на уровне предложений. Так что отмеченные автором границы между предложениями в тексте – всего лишь один из возможных вариантов его предложенческой структуры. Для читателя авторская синтагматическая структура текста является заданной, единственной, без каких-либо вариантов, тогда как авторская предложенческая его структура оценивается как возможная, приемлемая. В связи с этим нельзя квалифицировать предложения в качестве порождающих текст компонентов. Их роль в тексте – способствовать осмыслению синтагматической структуры, сделать её для читателя более прозрачной и доступной.

Деление текста на предложения – это первый, традиционно используемый шаг к синтагматическому членению и осмыслению текста. Этот шаг делается самим автором. Любая речь, протекая на уровне синтагм, на письме выливается в соответствии с традицией в предложения, высказывания и текст.

В нескольких группах экспериментальное выделение предложений в тексте осуществлялось на основе следующей синтагматической структуры:

Да // такова была моя участь с самого детства // все читали на моём лице / признаки дурных свойств / которых не было // но их предполагали // и они родились /// я был скромен // меня обвиняли в лукавстве // я стал скрытен /// я глубоко чувствовал добро и зло // никто меня не ласкал / все оскорбляли // я стал злопамятен /// я был угрюм / другие дети веселы и болтливы // я чувствовал себя выше их / меня ставили ниже // я сделался завистлив /// я был готов любить весь мир / меня никто не понял // и я выучился ненавидеть /// моя бесцветная молодость / протекала в борьбе с самим собой и светом // лучшие мои чувства / боясь насмешки / я хоронил в глубине сердца // они там и умерли /// я говорил правду / мне не верили // я начал обманывать /// узнав хорошо свет и пружины общества / я стал искусен в науке жизни / и видел / как другие без искусства счастливы / пользуясь даром теми выгодами / которых я так неутомимо добивался // и тогда в груди моей / родилось отчаяние / не то отчаяние / которое лечат дулом пистолета / но холодное / бессильное отчаяние / прикрытое любезностью и добродушной улыбкой /// я сделался нравственным калекой // одна половина души моей не существовала / она высохла / испарилась / умерла // я её отрезал и бросил // тогда как другая шевелилась / и жила к услугам каждого /// и этого никто не заметил / потому что никто не знал / о существовании погибшей её половины /// но вы теперь / во мне разбудили воспоминание о ней // и я вам прочёл её эпитафию /// многим / все вообще эпитафии / кажутся смешными / но мне нет // особенно когда вспомню о том / что под ними покоится /// впрочем / я не прошу вас / разделять моё мнение // если моя выходка / вам кажется смешна // пожалуйста / смейтесь /// предупреждаю вас / что это меня / не огорчит нимало /

Хотя в данной записи нет границ между предложениями и нет знаков препинания, при выделенных синтагмах она не стала труднее для восприятия, чем обычный текст. Потому что в ней выполнено главное требование при передаче содержания: разграничены синтагмы и обозначена продолжительность пауз между ними, т.е. выделены те единицы, последовательное наращение значений которых создаёт общее содержание текста. Результаты многочисленных экспериментов с выделением здесь предложений, определением их количества и границ между ними были такими же, как и при написании под диктовку. И это укрепляет мысль о том, что количество предложений в тексте – явление субъективное, тогда как количество авторских синтагм – показатель объективный. Их в нём – 74. Для понимания текста важно, чтобы у автора и читателя совпало не количество предложений в их авторских границах, а количество синтагм, а также границы между ними и их интонация. Поменять границы между синтагмами – значит изменить содержание текста (в лучшем случае изменить отдельные нюансы содержания) или вообще разрушить его, в то время как изменение границ между предложениями и разное их количество будет лишь одной из возможных структурных модификаций текста, которая не сможет повлиять на его общее содержание. Естественно, при условии, что не будут нарушены границы между синтагмами и не будет деформирована ни одна из фраз.

Опросы и эксперименты свидетельствуют о том, что один и тот же текст разные люди воспринимают и представляют в виде разных предложенческих структур ²⁷. Так что субъективный фактор при организации предложенческой структуры текста не только не исключается, но даже предполагается. А многочисленные откровения писателей по поводу границ между предложениями в их текстах подтверждают это.

Вспомним, например, мысли о варьировании структур предложений в тексте в воспоминаниях В. Катаева («Трава забвения»), где он сообщает, как в его рассказах опытный И. Бунин менял границы между предложениями, и тексты, сохраняя прежнее содержание, становились выразительнее.

Но, во-первых, если бы Бунин не принял участия в этом деле, рассказы Катаева остались бы с его вариантом структуры предложений. Не было бы что с чем сравнивать. И его предложенческие структуры выполняли бы ту функцию, которую выполняет предложенческая структура в любом тексте. Во-вторых, нет никакой гарантии, что если бы, скажем, вместо И.А. Бунина это делал А.П. Чехов, то был бы тот же результат, а не свой, чеховский. Так что субъективный характер структуры предложений очевиден. Мало того, у самого автора может быть несколько вариантов предложенческих структур текста, в зависимости от его эмоционального и – шире – психического состояния на конкретный момент его речевой деятельности.