Глава I

Философские вопросы

в трудах русских ученыхестествоиспытателей

1. «Новое измерение мира»

Н. И. Лобачевского

Без неевклидовой геометрии, внесшей коренные

изменения в представления о природе

пространства, нельзя мыслить себе развитие

современной науки (релятивистской космологии,

механики, квантовой электроники и т. п.).

Ее первооткрывателем был русский математик,

профессор Казанского университета (в течение

почти 20 лет его бессменный ректор) Николай

Иванович Лобачевский (1792—1856). Свой

последний научный труд он назвал «Пангеометрией

», подчеркивая тем самым всеобъемлющий

характер предложенной им концепции.

Он выводил геометрию, рожденную в глубокой

древности, сугубо земным опытом (ведь

слово «геометрия» в буквальном переводе с

греческого означает «землемерие»), как бы на

внеземной, космический уровень. Русский ученый

взорвал ее ограниченность, предельность,

ее изначальный геоцентризм. Недаром английский

математик XIX в. Дж. Сильвестр назвал

его «Коперником геометрии».

В III в. до н. э. древнегреческий математик

Евклид в трактате «Начала» подвел итог

предшествующему развитию геометрии и создал

прочный фундамент для ее дальнейшего

прогресса. Сочинение Евклида оставалось на

протяжении веков (вплоть до нашего времени)

образцом совершенства научной мысли и

на два с лишним тысячелетия безраздельно

воцарилось в школьном преподавании. Однако

не было недостатка и в критике отдельных

его установок и рассуждений. Немало комментаторов

упрекало его в логической слабости,

невыдержанности исходной базы, фундамент

из отправных определений, аксиом и постулатов

приходилось подкреплять другими, изначально

не выраженными основаниями.

Лобачевского не удовлетворял тот факт,

что за многие столетия, протекшие со времен

Евклида, происхождение истин геометрии из

свойств материальных тел природы, по существу,

оставалось непроясненным. Наши понятия

о поверхностях и линиях, говорил он, порождены

свойствами тел, но «никто до сих пор

не предпринимал труда восходить к сим источникам,

и основания геометрии остаются

темными; а после этого не мудрено, что в ней

и многое не выдержит строгого разбора». За

геометрией и ее аксиомами, как и за всем

познанием, не умаляя важной роли логики, он

признавал опытный характер и развивал свою

мысль следующим образом: «В природе мы

познаем, собственно, только движение, без которого

чувственные впечатления невозможны

», геометрические же понятия «произведены

нашим умом искусственно, будучи взяты в

свойствах движения; а потому пространство

само собой, отдельно, для нас не существует»1.

Таким образом, Лобачевский приходил к выводу,

что геометрические свойства пространства

находятся в зависимости от физических

свойств тел, познаваемых нами в их движении,

и могут меняться с изменением этих свойств.

В систему отправных, принимаемых без

доказательств утверждений «Начал» Евклида

были положены пять постулатов (аксиом)

чистого геометрического характера. Из них

пятый лег в основу учения о параллельных

прямых, доказывавшего, что если на плоскости

имеется некая прямая линия, а вне ее точка,

то через последнюю можно провести лишь

одну прямую линию, параллельную первой и

не пересекающуюся с ней. Этот постулат оказался

не столь очевидным, как все другие, и,

начиная с древности, к нему было привлечено

особое внимание. Многие пытались перевести

его из разряда недоказуемых утверждений

в разряд доказываемых теорем, однако эти

попытки не увенчались успехом.

Лобачевский тоже начал было с попыток

доказать указанный постулат, и, когда ему это

не удалось, он решил перейти к доказательству

от противного, т. е. доказать положение,

что из точки, лежащей вне данной прямой,

можно в их плоскости провести больше одной

прямой, не встречающей данную. С безупречной

логической строгостью разверты

1 Лобачевский Н. К Полн. собр. соч. М., Л. 1949.

Т. 2. С. 158—159.

вал он свои рассуждения, делал вывод за выводом,

но так и не смог опровергнуть сделанное

им допущение. На основе его выкладок

выстраивалась новая стройная совокупность

теорем — своеобразная геометрия, глубоко

отличавшаяся от традиционной и названная

позднее немецким математиком К. Ф. Гауссом

«неевклидовой».

Лобачевскому было примерно 23 года, когда

у него возникли первые идеи, приведшие

его в конце концов к открытию «воображаемой

» (как он потом говорил и писал) геометрии.

Он был тогда уже экстраординарным профессором,

читавшим студентам элементарную

математику, теорию чисел, дифференциальное

и интегральное исчисления. В 1826 г.

на заседании Отделения физико-математических

наук он доложил о своем сочинении «Сжатое

изложение основ геометрии со строгим доказательством

теоремы о параллельных».

Лишь в 1829 г. автору удалось включить свой

мемуар «О началах геометрии» в «Казанский

вестник» (публикация, начатая в феврале, завершилась

в августе 1830 г.). Профессиональными

кругами его сочинение не было понято,

зато через некоторое время в петербургском

журнале «Сын Отечества» (1834, № 41) за

подписью С. С. был помещен пасквильный

отзыв, в котором теория казанского профессора

представлялась «сатирой», «карикатурой

» на геометрию.

Непонимание его идей, сопротивление им

не могло, разумеется, не травмировать Лобачевского

душевно, но вместе с тем убеждало

в правильности предложенной им концепции.

Между тем ее значение выходило за рамки

собственно предмета геометрии — оно вносило

качественную новизну и в методологию

других направлений естествознания (не случайно,

например, астрономы и физики будут

искать потом опору себе в его теории), оно

расковывало творческую мысль и вместе с тем

теснее привязывало ее к практике.

В 1835 г. Лобачевский так оценивал свои

выводы: «Напрасное старание со времен Ев

клида, в продолжение двух тысяч лет, заста

вило меня подозревать, что в самых понятиях

еще не заключается той истины, которую хо

тели доказывать и в которую хотели пове

рить». И далее: истинность геометрических

понятий подтвердить «могут лишь опыты,

каковы, например, астрономические наблюдения

»1.

При всей внешней парадоксальности найденных

им геометрических построений он

считал, что они соответствуют природе, ибо

исходил из многообразия пространственных

свойств самого действительного мира, которое

не может быть передано лишь одной системой

понятий; в нашем уме не может быть

никакого противоречия, когда мы допускаем,

что некоторые силы в природе следуют одной,

другие — своей особой геометрии. При этом

он подчеркивал, что различение не заключается,

собственно, в понятии, но только в том,

что мы познаем одну зависимость из опытов,

а другую при недостатке наблюдений должны

предполагать умственно, либо за пределами

видимого мира, либо в тесной сфере молекулярных

притяжений.

За год до смерти Лобачевского немецкий

ученый Б. Риман, основоположник топологии,

выступил с лекцией «О гипотезах, лежащих в

основании геометрии» (в печати она увидела

свет лишь в 1867 г.), в ней он впервые после

открытия русским ученым неевклидовой геометрии

продвинул вперед разработку математического

учения о пространстве. Отталкиваясь

от результатов, полученных Гауссом в области

внутренней геометрии поверхностей,

он развил учение об их кривизне и назвал такие

метризованные многообразия «пространствами

». Введение этих обобщенных пространств,

частными случаями которых являются

гфостранства геометрий Евклида и Лобачевского,

а также геометрия пространств постоянной

положительной кривизны самого Римана, открыло

новые горизонты перед развивающейся

математикой. Идеи и методы Римана нашли

впоследствии применение и в теоретической

физике. Спустя десять лет после смерти Лобачевского

итальянский математик Э. Бельтрами

доказал, что открытая Лобачевским геометрия

соответствует поверхностям постоянной отрицательной

кривизны (которые он назвал псевдосферическими).

Опубликованный им в 1868 г.

«Опыт толкования неевклидовой геометрии»

устранял всякие сомнения относительно правильности

идей русского математика. Логичес

1 Лобачевский Н. И. Поли. собр. соч.: В 5 т. М ;

Л., 1949. Т. 2. С. 147.

кая состоятельность неевклидовой геометрии

в дальнейшем была подтверждена в работах

таких математиков, как Ф. Клейн, А. Пуанкаре

и др.

Открытие математически непротиворечивой

неевклидовой геометрии ставило вопрос об истинности

различных геометрических систем и

ее критерии, позволяло делать вывод, что из

множества непротиворечивых геометрий необходимо

выбрать путем экспериментальной проверки

наиболее близкую к геометрии нашего

мира. Не искать среди научных моделей абсолютно

истинную, единственно верную, а найти

ей подобающее место—таков был подход, предложенный

Лобачевским. Он нашел свое обобщенное

выражение в представлениях многозначной

логики, логики «возможных миров»,

получившей свое развитие в XX в. Влияние «воображаемой

геометрии» сказалось на идеях отечественного

философа и логика профессора Казанского

университета Н. А. Васильева (1880—

1940), автора концепции «воображаемой логики

», в которой традиционно несовместимое оказывается

совместимым.

Открытие Лобачевского проложило путь

совершенно новому развитию не только геометрии,

но и логики, сыграло принципиальную

роль в дальнейшем развитии физико-теоретических

представлений.

2. Материалистическое учение

И. М. Сеченова о психических

явлениях

Иван Михайлович Сеченов (1829—1905),

крупнейший русский физиолог, «отец русской

физиологии», по определению И. П. Павлова,

впервые в мировой науке стал проводить экспериментальные

исследования деятельности

головного мозга. Отмечая принципиальную

новизну его исследованний психической деятельности,

Павлов говорил, что «Сеченов первый

начал научное изучение психических явлений

», открыл существование центров, задерживающих

рефлексы, и этим «заложил поистине

краеугольные камни в учении о механизме

центральной нервной системы»1.

"ПавловИ. П. Полн. собр. соч. М. , 1951—1952.

Т. 6. С. 258, 266.

Окончив медицинский факультет Московского

университета, Сеченов в течение трех с

половиной лет учился в Германии, с 1860 г.

стал профессором Петербургской медико-хирургической

академии.

В 1863 г. Сеченов написал свое знаменитое

произведение, вошедшее в научную литературу

под названием «Рефлексы головного мозга».

О том, что читающая публика сразу расценила

этот труд как сочинение в защиту материализма,

говорит такая, например, его характеристика

министром внутренних дел Валуевым: «Это

сочинение пропагандирует в популярной форме

учение крайнего материализма»2. Против

Сеченова было возбуждено судебное преследование,

однако вскоре оно было прекращено.

В 1871 г. Сеченов был избран профессором

Новороссийского университета в Одессе.

К этому времени относится его полемика

с К. Д. Кавелиным, выпустившим в 1872 г.

книгу «Задачи психологии», в которой утверждалось,

что все, с чем имеют дело люди, есть

не что иное, как «психическое». Сеченов сразу

же опубликовал «Замечания на книгу г. Кавелина...

», а на следующий год выпустил

труд «Кому и как разрабатывать психологию?

», в котором обосновал необходимость

применения к исследованию сознания естественно-

научных методов. «Человек, — писал

Сеченов, — есть определенная единица в

ряду явлений, представляемых нашей планетой,

и вся его даже духовная жизнь, насколько

она может быть предметом научного исследования,

есть явление земное. Мысленно

мы можем отделять свое тело и свою духовную

жизнь от всего окружающего, подобно

тому как отделяем мысленно цвет, форму или

величину от целого предмета, но соответствует

ли этому отделению действительная отдельность?

Очевидно, нет, потому что это значило

бы оторвать человека от всех условий

его земного существования. А между тем исходная

точка метафизики и есть обособление

духовного человека от всего материального —

самообман, упорно поддерживающийся в людях

яркой характерностью самоощущений»3.

2 Литературное наследство. Вып. 25—26. М ,

1936. С. 683.

3

Сеченов И. М. Избр. произв. М. , 1952. Т. 1.

С. 241—242.

Сеченов не отрицал специфичности психических

процессов. Он писал, что «психические

явления составляют для натуралиста несравненно

большую загадку, чем для гуманистов»1.

Но изучать происхождение психических явлений,

подчеркивал Сеченов, можно только

методами естествознания, ибо «ясной границы

между заведомо соматическими, т. е. телесными,

нервными актами и явлениями, которые

всеми признаются уже психическими,

не существует ни в одном мыслимом отноше

нии»2.

В 1876 г. избранный ректором Петербургского

университета А. Н. Бекетов при поддержке

Д. И. Менделеева и других ученых

добился перевода Сеченова в столичный университет,

где Сеченов проработал до 1888 г.

Затем Сеченов перешел на работу в Московский

университет, где он занял кафедру физиологии

на медицинском факультете и проработал

на ней до 1901 г.

Все работы Сеченова имеют четкую фи

лософскую направленность. Он последова

тельно опровергал представление о существо

вании особого духовного начала в человеке и

усматривал в психической жизни человека

следствие его телесного развития. При этом

он подчеркивал, что стремление вывести пси

хическое из материального вовсе не означает

сведения психического к материальному. Пси

хическое по своему происхождению связано

с материальным, но сами психические акты

нельзя считать материальными, хотя они и

должны подчиняться тем же закономернос

тям, которые действуют в мире материальном.

Подобно любой материальной деятельности

психическая деятельность происходит во вре

мени и пространстве. По Сеченову, нет ника

ких оснований говорить о принципиальном

отличии психического от материального, а

потому изучение психического следует начи

нать теми же объективными методами, кото

рые действуют во всех естественных науках.

Наиболее обстоятельно связь материи и со

знания, физиологического и психического

прослежена Сеченовым в его фундаменталь

ном труде «Элементы мысли», который вы

шел в 1878 г. В этой работе Сеченов дает сис

Сеченов И. М. Избр. произв. Т. 1. С. 140.

2 Там же. С. 179—-180.

тематический анализ зарождения способностей

чувственного восприятия, затем образования

общих представлений и зачаточных

форм мышления. Он подробно прослеживает

развитие форм мышления от стадии предметной

мысли вплоть до оперирования самыми

отвлеченными понятиями, отмечая отражательный

характер самих форм мышления.

Мысль соединяет и разъединяет понятия лишь

в тех пределах, в каких возможно соединение

и разъединение самих «чувственных конкретов

». Мысль не накладывает свои формы на

хаос впечатлений, а сами формы мышления

являются отражением объективно существующих

связей в природе. Именно поэтому законы

оперирования понятиями, т. е. законы

логики, едины как для начальной стадии мышления,

так и для самых абстрактных его форм.

Благодаря неизменности форм мысли «у

людей разных возрастов, разных эпох и

степеней развития нам одинаково понятны

размышления дикаря и ребенка, мысли наших

современников и предков. Благодаря тому же

в жизни человечества существует преемство

мысли, тянущееся через целые века. Значит,

со стороны внешней формы мысль является,

продуктом столь же постоянным, как любое;

жизненное явление, в основе которого лежит

определенная организация»3. Сеченов убежден,

что не только содержание мысли, но и ее

логические формы определяются связями и

отношениями самих рассматриваемых вещей.

В ряде работ Сеченов подверг анализу проблему

достоверности отражения действительности

в мозгу. Наиболее значительными из

них являются «Впечатление и действительность

» и «Предметная мысль и действительность

». Сеченов прямо ставит вопрос, «имеют

ли какое-нибудь сходство, и какое именно,

предметы и явления внешнего мира сами по

себе, с теми впечатлениями, которые получаются

от них человеческим сознанием... Можно

ли считать наше сознание родом зеркала и

в каких именно пределах для окружающей нас

действительности»4. Поставив вопрос таким

образом, он отмечает, что никакая психическая

деятельность невозможна вне взаимодействия

с внешним миром. В 1861 г. он сформу

ем же. С. 276—277.

4 Там же. С. 448.

лировал положение, что «организм без внешней

среды, поддерживающей его существование,

невозможен; поэтому в научное определение

организма должна входить и среда, влияющая

на него»1. Под организмом Сеченов

имел в виду не только физическое тело, но и

всю совокупность его свойств, в том числе и

способность к мышлению.

Сеченов показал, что человек рождается

только с предпосылками психической деятельности,

но сама психика, в том числе и

способность к абстрактному мышлению, формируется

в процессе индивидуального развития

человека, т. е. в онтогенезе. Он построил

свое понимание психической деятельности

как ответной реакции на внешнее воздействие,

опираясь на понятие рефлекса. Это было связано

с открытием им явления центрального

торможения, т. е. таких нервных механизмов

в головном мозгу, которые тормозят ответную

реакцию на возбуждение периферического

нерва и ставят барьер на пути импульса к двигательным

органам. Таким образом, стало

возможным рассматривать психическое как

элемент в целостном поведении человека.

Хотя мысль, как и любой иной психический

акт, невозможна без внешнего воздействия,

она не выражается ни в движении тела, ни в

движении языка, потому что на пути импульса

к мышцам встает центр торможения. Поэтому

он определил ее в целом как первые две

трети рефлекса, осуществляемого головным

мозгом, или как рефлекс с заторможенным

концом. В работе «Элементы мысли» Сеченов

уточняет свое понимание мысли и определяет

ее как систему действий, строящихся

по типу умозаключения или «бессознательного

вывода». Но распространение получила

первая сеченовская формулировка, хотя она и

не очень точно определяет мысль, рассматривая

ее только отрицательно, как «обрыв действия

».

Сеченов открыл способность центральной

нервной системы не только тормозить ответную

реакцию на воздействие среды, но и суммировать

следы от раздражений и использовать

следы предыдущих раздражений для

большей эффективности ответной реакции.

Тем самым он заложил основы учения о па

Сеченов И. М. Избр. произв. Т. 1. С. 533.

мяти, раскрыв те механизмы в нервной системе,

которые накапливают и сохраняют следы

внешних воздействий.

Сеченов развил учение о роли мышечных

ощущений при формировании представлений

о пространстве и времени, показав, что в основе

этих представлений о пространстве лежат

сигналы от мышц глаз и мышечное чувство,

свидетельствующее о длительности напряжения.

Повторение этих сигналов и способствует

формированию в сознании указанных

представлений, которые являются не

врожденными, а приобретаемыми в опыте.

Наконец, Сеченов развил учение Дж. С.

Милля и Г. Гельмгольца о том, что формы

мышления являются отражением объективно

существующих связей в природе, что логические

связи формируются в сознании только в

результате опыта.

Заложенные Сеченовым объективные

методы изучения психической деятельности

получили дальнейшее развитие в работах

Р1. П. Павлова.

3. Философские

и социальные идеи

Д. И. Менделеева

Дмитрий Иванович Менделеев (1834—

1907) вошел в историю науки как создатель

периодического закона химических элементов,

легшего в основу его периодической системы.

Он был не только вьщающимся ученым,

но и активным общественным деятелем, видевшим

в развитии промышленности залог

будущего процветания России. Большое внимание

уделял он проблемам экономики, вопросам

технологии различных производств.

Менделеев много сделал для развития промышленности

в России. Вместе с А. М. Бутлеровым

Менделеев внес большой вклад в

создание органической химии; стал одним из

основоположников современной агрохимии.

Он разрабатывал также проблемы освоения

Северного морского пути, орошения почв

нижней Волги, улучшения судоходства на реках

России; известен важными исследованиями

в области метеорологии и воздухоплавания,

разработал состав и способ производства

бездымного пороха.

Если взять всю совокупность научных тру

дов Менделеева, то одна треть их посвящена

экономике, социологии, педагогике, эстетике,

юриспруденции и философии. Правда, фило

софские вопросы, в особенности вопросы по

знания, затрагиваются Менделеевым и во мно

гих его естественно-научных исследованиях.

Менделеев окончил Главный педагогичес

кий институт в Петербурге. С 1856 г. он пос

ле защиты магистерской диссертации начал

работать доцентом на кафедре химии Петер

бургского университета, в 1865 г., защитив

докторскую диссертацию, занял кафедру не

органической химии университета (с 1867 г.).

В 1890 г. из-за студенческих беспорядков, на

рушавших нормальный ход учебного процес

са, Менделеев подал в отставку. В 1892 г. он

был назначен хранителем в Депо образцовых

мер и весов, которое было преобразовано в

Главную палату мер и весов; ее управляющим

Менделеев оставался до своей кончины.

Свои философские взгляды Менделеев на

зывал реализмом, ибо ни материализм, ни

идеализм, по его мнению, не отвечают реаль

ному положению дел и являются явными од

носторонностями. Реализм, считал он, «стре

мится выразить собою действительность с

возможною для людей объективностью, т. е.

по здравому смыслу, без окраски предвзяты

ми суждениями, которыми пропитан не толь

ко идеализм, но и материализм, и вот такой

то реализм лежит в основании всего есте

ствознания...»1.

Под материализмом Менделеев понимал

материализм вульгарный, упрощенный или,

как он сам говорил, «утилитарный материализм

», который не хочет ничего знать ни про

что духовное — разум, волю, желание, любовь,

самосознание. Такой материализм в виде

учений Бюхнера, Фохта и Молешотта был

довольно широко распространен в России тех

лет. Идеализм тоже не удовлетворял Менделеева,

ибо носил умозрительный характер и

пытался, как говорил ученый, «из ума произвести

мир и общество».

В заключении к вышедшей в 1905 г. работе

«Заветные мысли», которое он назвал «Мировоззрение

» и в котором постарался кратко

описать свои философские взгляды, Менде

1 МенделеевД. И. Заветные мысли. М. , 1995. С . 5.

леев исходил из убеждения, что человеку присуще

стремление «признать единство всего

внутреннего и внешнего мира». С его точки

зрения, «вечное, общее и единое во всяком

случае логически выше реального, которое

познается лишь во временном, частном и многообразном

лишь разумом и в отвлечении

обобщаемом, что и составляет область наук,

а в их числе и философии, если она не становится

на ходули науки наук»2. Единое, пишет

Менделеев, невозможно выразить в образах

и частных понятиях, «общее единое» не следует

и пытаться представить ни в таких материальностях,

как вещество или энергия, ни в

таких реальностях, каковы разум, воля, индивидуум

или все человечество, потому что и

то и другое должно охватываться этим общим

«единым». Научные обобщения, подчеркивал

Менделеев, ограничены тем, что удалось изучить

на данный момент, а границ познанию

не существует, поэтому-то всякие обобщения

постоянно меняются по мере изучения реальности.

«Оттого-то ничего толкового и полезного

и не дала и не дает вся метафизика», —

пишет Менделеев, хотя и оговаривается, что

он не может сказать, что и в будущем «не

даст»3.

Итак, наука изучает реальность, а за гранью

реальности находится троица несливаемых

друг с другом и друг с другом сочетающихся

«вечных... и все определяющих: вещества

(или материи), силы (или энергии) и духа

(или психоза). Признание их слияния, происхождения

и разделения уже лежит вне научной

области, ограничиваемой действительностью

или реальностью... Во всем реальном

надо признать или вещество, или силу, или

дух, или, как это всегда и бывает, их сочетание,

потому что одинаково немыслимы в реальных

проявлениях ни вещество без силы,

ни сила (или движение) без вещества, ни дух

без плоти и крови, без сил и материи»4.

Менделеев подчеркивал, что он как естествоиспытатель

вовсе не отрицает реальность

духа, реальность воли и самосознания. Однако

он не может согласиться с той точкой зрения,

которая только дух признает вечной и

2 Там же. С. 409.

3Там же. С. 410.

4 Там же. С. 412.

неизменной сущностью, способной порождать

временную и изменяющуюся материю.

Не только дух, но и материя, и присущее ей

движение также вечны и сущностны и являются

тем «началом всех начал», которое лежит

в основе всего существующего мира. За

три года до «Заветных мыслей» в статье 1902 г.

Менделеев писал: «Ни совершенно слить, ни совершенно

отделить, ни представить какиелибо

переходные формы для духа, силы и вещества

не удается никому, кроме явных мистиков

и тех крайних, которые не хотят ничего

знать ни про что духовное: разум, волю, желание,

любовь и самосознание»1.

Постоянно говоря о том, что в основе реального

мира лежат вечные и все определяющие

вещество, сила и дух, что невозможно

представить себе вещество без движения и

движение без вещества, Менделеев ни разу не

упоминает о том, что вещество невозможно

представить себе без духа, хотя каждый раз

подчеркивает, что дух без вещества не существует.

«Мировая трагедия на том и основана,

— отмечал он, — что духовное, внутреннее и

личное не существуют сами по себе, без материального,

внешнего и общественного и

сими последними в такой же мере определяются,

как и обратно, с тем явным ограничением,

что материально-внешнее, что бы ни

говорили Платоны и всякие иные мудрецы,

возникает раньше, начальнее и назойливее

духовно-внутреннего (даже личное «я» немыслимо

без общения, начинаемого различием

полов и стадностью)...»2. И еще более категорично:

«...Все духовное немыслимо без

материальных форм»3. Такие высказывания

можно характеризовать уже не только как реалистические,

но и как материалистические.

С этих позиций критиковал Менделеев и энергетизм,

и эмпириокритицизм, и спиритизм, и

другие модные философские течения тех лет.

Встречаются у Менделеева и высказывания,

которые дают повод упрекнуть его в агностицизме,

но такой упрек может быть сделан только

если вырвать их из контекста. Так, в «Осно

1 Менделеев Д. К Соч.: В 25 т. М.; Л., 1937—

1954. Т. 2. С. 465.

2

Менделеев Д. И. Заветные мысли. С. 393—

394.

3

Менделеев Д. К Соч. Т. 20. С. 223.

вах химии», главном своем произведении, Менделеев

пишет: «Можно изучать вещества только

по их свойствам или отношениям к нашим

органам и к другим веществам и телам, но само

по себе вещество недоступно нашему пониманию,

так как в его природе лежит нечто самобытное,

чуждое нашему сознанию и духу». Но

далее следует мысль, совершенно отрицающая

агностицизм: «Однако из того, что мы не понимаем

вещества самого по себе, не следует,

что изучение вещества нам непосильно, если

стоять на пути индуктивного знания (Бэконом

Веруламским освещенного), как видно из того,

что люди, постепенно изучая вещество, им овладевают,

точнее и точнее делают в отношении

к нему предсказания, оправдываемые действительностью,

шире и чаще пользуются им

для своих потребностей, и нет повода видеть

где-либо грань познанию и обладанию веществом

»4,

Менделеев неоднократно говорил о значении

индуктивного метода, постоянно подчеркивая,

что он является его приверженцем, но

одновременно считал, что одной индукцией

обойтись невозможно. Если в практических

целях эмпирических наблюдений и достаточно,

то «в области свободной науки» довольствоваться

этим нельзя. «Науки нет в частностях,

— писал он. — Она в общем, в целом, в

слиянии всех частностей, в единстве, доходящем

до таких доступных воображению и уму

крайностей бесконечного, которые без науки,

т. е. без слияния частностей в общем, совершенно

недосягаемы»5. И он не случайно относил

естествознание к философским (в отличие

от прикладных) наукам6, ведь оно проникает

за грань видимого, познает скрытые

причины явлений и стремится отыскать сущность,

скрытую от наблюдений. «Науки — те

же организмы, — пояснял он. — Наблюдение

и опыт — тело наук. Но оно одно — труп.

Обобщения, доктрины, гипотезы и теории —

4 Там же. Т. 24. С. 90.

5 Там же. Т. 20. С. 175.

6 К философским наукам, по Менделееву, при

надлежат сама философия, филология, история, все

математические и естественные науки, к прикладным

наукам — медицинские, инженерно-технические

и юридические науки (см.: Менделеев Д. И. Заветные

мысли. С. 410).

душа наук. Но ее одну не дано знать и понимать.

И лживо приглашать к трупу науки, как

было лживо у классиков стремление схватить

одну ее душу»1. «Отыскать сокрытую от глаз

единую сущность» — вот что характерно для

философского мировоззрения2.

Менделеев подчеркивал важность мировоззрения

для познания законов действительности.

Миросозерцание ученого, писал он в

предисловии к 4-му изданию «Основ химии»,

«составляется не из одного знания главных

данных науки, не только из совокупности общепринятых,

точных выводов, но и из ряда

гипотез, объясняющих, выражающих и вызывающих

еще не точно известные отношения

и явления. В этом последнем смысле научное

миросозерцание сильно меняется не только со

временем, но и с лицами, носит на себе печать

творчества, дает пишу всем способностям,

составляет важнейшую — высшую часть

научного развития»3.

Все значение научного мировоззрения наиболее

полно раскрылось в результате открытия

Менделеевым периодического закона химических

элементов. В процессе своих многолетних

исследований он фиксировал все

физические и химические свойства элементов,

исходя из того философского предположения,

что все элементы должны обладать каким-то

единством, а потому сознательно искал единство

в противоположных по своим свойствам

веществах. В результате он пришел к выводу,

что в основе единства всех элементов лежит

атомный вес, который характеризует относительную

массу атома и который можно точно

измерить. Менделеев как материалист считал

массу основным свойством вещества, и, исходя

из такого понимания массы, он и выдвинул

свое основное положение, гласящее, что

свойства химических элементов являются

функцией их атомных весов.

Развитие науки в X X столетии подтвердило

истинность открытия Менделеева. Электронная

теория атома раскрыла физическую

природу установленного им закона. Если перенумеровать

последовательно элементы в

системе Менделеева, то порядковый номер

"МенделеевД. И. Соч. Т. 20. С. 177.

2 Там же. Т. 2. С. 375.

3 Там же. Т. 24. С. 14.

будет равен положительному заряду ядра атома,

химические же свойства зависят от группировки

электронов вокруг ядра. В современной

формулировке закон гласит, что свойства

элементов находятся в периодической зависимости

от порядкового номера или заряда ядра

атома. Зависимость массы атома от заряда

ядра и позволила Менделееву систематизировать

элементы по атомному весу.

Уделяя проблемам исторического развития

России большое внимание, Менделеев интересовался

различными теориями общественного

развития. Задача общественной науки,

считал он, — понять исторический процесс,

«чтобы иметь возможность направлять хоть

часть нахлынувшего потока в двигательные

турбины, т. е. на общую пользу, и не строить

противу него задерживающих плотин, прорыв

которых может составить действительное народное

бедствие, всегда отвечающее попыткам

остановить неизбежный исторический

поток»4. «Прорыв задерживающих плотин»,

т. е. революцию, Менделеев рассматривал как

величайшее бедствие для народа, для страны,

ибо она разрушает производительные силы.

«Скажу далее как постепеновец^ — писал он,

— что ждать много доброго можно от эволюционных

изменений, а никак не от революционных,

всегда и неизбежно со злом и всякими

случайностями сопряженных»5. Революция,

по Менделееву, не столько результат злой воли

революционеров, сколько следствие косности

существующего правительства, строящего

плотины на пути исторического прогресса.

Поэтому он постоянно обращался к правительству

с предложениями, которые, считал

он, способны произвести в стране такие изменения,

которые направили бы энергию народа

«в двигательные турбины». Наиболее

действенным средством против разрушительной

революции является, по его убеждению,

развитие просвещения и промышленности.

Менделеев ясно сознавал, что без развития

промышленности, даже при интенсивном

развитии сельского хозяйства, России уготована

участь отсталой страны, что «сельское

хозяйство есть лишь увертюра промышленной

эпохи, а само по себе ведет лишь к бед

4

Менделеев Д. И. Заветные мысли. С . 12.

5 Там же. С. 365—366.

ной скудости», что «дальнейшая судьба России

определяется развитием всех родов промышленности,

а не одного земледелия»1. Развитие

промышленности требует грамотных

работников, поэтому сама промышленность

вызывает потребность в просвещении, только

развитие просвещения и промышленности

способно сделать Россию процветающей

страной. Ученый был убежден, «что высшей

функцией правительств должно считать заботы

о просвещении народа и его промышленном

развитии...»2.

Развитие промышленности во всем мире

было связано с развитием капитализма, и

Менделеев хорошо понимал, что и в России

промышленность без капиталов не поднимется,

поэтому он предлагал правительству принять

все меры для привлечения их в промышленность.

При этом он полагал, что капитализм

не является неизбежным спутником промышленности

на всем протяжении ее развития,

что она лишь на этапе своего становления

нуждается в буржуазных методах управления,

а сама по себе может развиваться и без

уродливых явлений обнищания народных

масс, сопровождавших в Западной Европе становление

промышленного строя. По его словам,

«капитализм есть сознанное зло, которое

оставляют существовать лишь потому, что нет

еще выработанных средств достигать промышленного

развития без развития капитализма.

Но это сочетание лишь временное,

лишь простая эволюция роста человечества,

и, раз только зло сознано — а зло капитализма

сознано, — средства избежать его найдутся

»3. Менделеев полагал, что, пройдя через

этап капиталистического развития, Россия, да

и не только она, сможет в конце концов найти

средства для обуздания неуемных аппетитов

буржуазии, и между трудом и капиталом будет

найдено разумное взаимоотношение.

Говоря о развитии в России промышленности

как условии ее процветания, Менделеев

увязывал этот вопрос с развитием трудолюбия.

Без трудолюбия, подчеркивал он, «никакие

улучшения правительственного строя и

никакие права и обязанности, законом закреп

1 Менделеев Д. И. Т. 21. С. 351; Т. 20. С. 34.

2МенделеевД. И. Заветные мысли. С . 333.

Менделеев Д. И. Соч. Т. 19. С. 868—869.

ляемые, ничего сделать для приведения России

к уровню Запада не в силах», а «к трудолюбию

привести может только школа», в которой

наука «стоит на должной высоте»4.

Убежденный, что трудолюбие воспитывается

путем освоения научных знаний, Менделеев

прилагал все силы к исправлению тех

перекосов в системе народного образования,

которые были введены министром народного

просвещения графом Д. А. Толстым, внедрившим

в России так называемое классическое

образование в его наиболее консервативном

варианте, при котором до 30% учебного времени

отводилось на изучение древних языков.

Менделеев же призывал больше внимания

уделять изучению естественных наук, которые

усиливают власть человека над природой.

Вся деятельность Менделеева—яркий пример

служения России, стремления принести

максимум пользы населяющим ее народам.

4. Мировоззренческие

аспекты биологического

учения К. А. Тимирязева

Климент Аркадьевич Тимирязев (1843—

1920) — выдающийся биолог-дарвинист, создатель

русской школы физиологии растений.

Открытие им энергетических законов фотосинтеза

доказало принципиальное единство

живой и неживой природы, возможность распространения

на живую природу закономерностей,

которые действуют в неживой природе.

Тимирязев был не только ученым-исследователем,

но и страстным пропагандистом

передовых идей в естествознании, талантливым

популяризатором научных знаний и блестящим

историком науки.

Родился К. А. Тимирязев в дворянской семье,

воспитавшей его в духе идей декабристов,

Герцена, что повлияло на политические

симпатии будущего ученого. В 1861 г. он поступил

в Петербургский университет на естественное

отделение физико-математического

факультета, но со второго курса был исключен

из университета за участие в студенческой

забастовке. Тимирязев занялся публицистикой,

опубликовал серию своих первых ста

4

Менделеев Д. И. Заветные мысли. С. 393.

тей о Дарвине и дарвинизме. В 1866 г. он окончил

университет экстерном, получив золотую

медаль и звание кандидата. В 1868 г. он был

командирован в Западную Европу для подготовки

к профессорскому званию. Возвратившись

через два года, начал работать в Петровской

земледельческой и лесной академии, а

с 1872 г. — и в Московском университете.

В 90-х гг. он участвует в коллективном выступлении

ученых в защиту арестованных

студентов, а в 1911 г. оказывается среди 125

профессоров и доцентов Московского университета,

демонстративно ушедших в отставку

в знак протеста.

За выдающиеся научные достижения Тимирязев

был избран членом Лондонского королевского

общества по развитию знаний о

природе, ему были присуждены почетные степени

доктора Кембриджского и Женевского

университетов, университета г. Глазго, звание

члена-корреспондента Российской академии

наук.

После Октябрьской революции, прикованный

болезнью к постели (у него были парализованы

нога и рука), Тимирязев продолжает

научную работу, участвует в разработке

реформы высшей школы, пишет и издает философско-

социологические труды, среди них:

«Ч. Дарвин и К. Маркс», «Наука. Очерк развития

естествознания за три века», «Наука и

демократия».

Время, в которое жил Тимирязев, характерно

стремительным развитием науки, созданием

новых научных отраслей, таких, как биохимия,

геохимия, почвоведение, эволюционная

морфология и др. Успехи в конкретных

областях знания нередко сопровождались острыми

мировоззренческими столкновениями,

ибо новые научные открытия не всегда получали

адекватное философское истолкование.

Сложные мировоззренческие проблемы возникли

и в биологической науке, где различные

подходы к пониманию живого порождали

как механистические толкования сущности

жизни, сводившие ее к физическим и химическим

процессам, так и виталистические

представления о существовании особой жизненной

силы, которая и порождает жизнь с ее

специфическими законами, не имеющими

ничего общего с законами неживой природы,

и тем самым делает невозможным примене

ние к изучению сущности жизни методов физических

и химических наук. Живучесть виталистических

представлений об особой жизненной

силе объяснялась, в частности, тем

фактом, что в отношении живых организмов

не было доказано действие закона сохранения

вещества и энергии. Не существовало, например,

развернутого научного объяснения, откуда

растения берут энергию для своего роста.

А посему причины такого роста усматривались

в действии особой нематериальной

жизненной силы.

Тимирязев своими исследованиями доказал

применимость закона сохранения вещества

и энергии к указанным процессам. Уже

во вступительной лекции к курсу «Основные

задачи физиологии растений», который он.

стал читать в Петровской земледельческой и

лесной академии в 1870 г., он отмечал, что

для объяснения явлений жизни наука не нуж-;

дается ни в каких произвольных посылках,

«она не нуждается в допущении существования

особой жизненной силы, неуловимой

и своевольной, ускользающей от закона причинности,

не подчиняющейся числу и мере,

для нее достаточно основных физических за-конов,

управляющих и неорганическим ми-^

ром. Она не нуждается, наконец, в допущении

существования неопределенного метафизического

начала целесообразного развития

— этого последнего убежища виталистов,

— для нее достаточно действительного,

указанного Дарвином, исторического процесса

развития, неизбежным, роковым образом

направляющего органический мир к совершенству

и гармонии»1.

Отвергая витализм с его абсолютным противопоставлением

живой и неживой природы,

Тимирязев в своей полемике с виталистами

порой впадал в крайность и признавал необходимость

сведения сложных процессов в

живых организмах к более простым явлениям,

которые имеют место и в неорганической

природе. На этом основании многие авторы

обвиняли Тимирязева в механицизме. Повод

для такого обвинения ученый, конечно, давал.

Вместе с тем, говоря о «сведении», он нередко

делал упор на том, что сложным явлениям

предшествовали простые, что в основе слож

1 Тимирязев К А. Собр. соч. М., 1938. Т. 5. С. 168.

ных явлений лежат более простые, которым

можно найти «механическое» объяснение. Тимирязев

указывал, что многие явления живой

природы можно объяснить физическими и

химическими закономерностями, но для полного

объяснения явлений жизни необходимо

учитывать их историю. Только исторический

метод может показать причины и условия возникновения

жизни и объяснить ее специфику.

История органических форм помогает

выяснить причины возникновения обмена

веществ между органом и средой, а также

понять явления наследственности и изменчивости.

Мы вправе требовать от физиологии,

писал Тимирязев, «чтобы при объяснении явлений

жизни она прибегала только к троякого

рода причинам: химическим, физическим и

историческим»1. Отсюда ясно, что исторический

метод требует изучения процесса жизни

в его становлении и развитии, а вовсе не сводит

это изучение к выявлению только химических

и физических процессов в организме.

Подчеркивая единство мира живого и неживого,

наличие в них общих законов, Тимирязев

отнюдь не утверждал, что законы в этих двух

мирах действуют совершенно одинаково. Так,

отметив, что «метаморфоз вещества совершается

в организмах по тем же законам, как и вне

их», он одновременно подчеркивал, что «мы

вовсе не желаем утверждать, что в клеточке явления

должны совершаться именно так, как они

совершаются в стеклянном стакане или колбе»2.

Специфика живых организмов, говорил Тимирязев,

в постоянном обновлении их вещества, в

постоянно совершающихся в них процессах ассимиляции

и диссимиляции в результате обмена

с веществом окружающей среды.

Тимирязев рассматривал всю природу в

неразрывном единстве, где сами качественные

различия свидетельствуют о различном типе

связей между неорганической природой и растениями,

между растениями и животными.

Он постоянно подчеркивал, что существование

любого живого организма, будь то растение

или животное, определяется окружающей

средой, среда же определяет и тип обмена веществ,

и саму форму, строение организмов.

Причем это воздействие среды не односторон

Тимирязев К. А. Собр. соч. Т. 5. С. 169.

2Тамже. С. 150, 149.

не, а в свою очередь порождает взаимодействие,

когда форма организма определяет тип

его обмена веществ с окружающей средой.

Растения способны синтезировать органические

вещества, тогда как животные могут лишь

перерабатывать уже готовые органические

соединения. Различие в обмене веществ находит

свое отражение в различии анатомического

строения животных и растений. Поскольку

пища растений легко подвижна (газы, кристаллоиды),

постольку само растение может

быть неподвижно. Пища животного мало подвижна,

поэтому животное вынуждено идти ей

навстречу. Для этого ему необходимы органы

движения, хватания, чувств и координирующая

деятельность нервная система, которые

отсутствуют у растений.

Подчеркивая влияние внешней среды на

тип обмена веществ и на характер морфологических

изменений, Тимирязев не всегда справедливо

критиковал неодарвинистов, в том

числе сторонников А. Вейсмана, отрицавших

наследуемость приобретенных признаков.

Ведь взаимодействие телесных элементов

(сомы) с наследственным веществом (зародышевой

плазмой) не позволяет говорить о прямом

влиянии сомы на зародышевую плазму.

Недостаточность конкретных данных о

причинах изменчивости (мутациях) наследственного

вещества обусловила ошибочное

мнение Тимирязева о наследовании организмом

тех изменений в строении тела, которые

произошли под влиянием внешней среды.

Впрочем, его критика виталистических представлений

содержала в себе и здравую мысль

о невозможности нахождения в зародышевом

веществе уже готовых форм будущего организма

в редуцированном виде. Он подчеркивал,

что «загадочность сосредоточения в ничтожном

комке зародышевого вещества всех

свойств будущего организма мы должны

объяснять себе не существованием его в редуцированном

морфологическом же состоянии...

а в состоянии физико-химическом, потенциальном

»3. Эта мысль Тимирязева подтвердилась

дальнейшим развитием генетики,

открывшей значение нуклеиновых кислот и

самого строения молекул ДНК в передаче наследственных

признаков.

3Там же. М., 1939. Т. 6. С. 193—194.

В основных чертах Тимирязев разделял

точку зрения Дарвина на то, что в природе

наблюдается перенаселенность и выживают

наиболее приспособленные к обстоятельствам

индивидуумы. Но он отвергает попытки свести

теорию Дарвина только к борьбе за существование

и показывает, что борьба за существование

— далеко не главное в процессе

эволюции. Сам термин «борьба за существование

» Тимирязев называл «несчастной метафорой

» и указывал на наличие в природе не

только борьбы, но и взаимопомощи, особенно

ярко проявляющейся в так называемом

симбиозе, т. е. сожительстве организмов разных

видов1.

В процессе формирования научного мировоззрения

Тимирязев отводил биологии центральное

место. Биология, подчеркивал он,

стоит на стыке неорганического мира и мира

человеческого и поэтому ее развитие «послужило

для более полного философского объединения

всего обширного реального содержания

человеческих знаний, доказав универсальность

того научного приема раскрытия истины,

который, отправляясь от наблюдения и

опыта и проверяя себя наблюдением и опытом,

оказался способным к разрешению самых

сложных проблем, перед которыми беспомощно

остановилась поэтическая интуиция теолога

и самая тонкая диалектика метафизика»2.

Тимирязев был убежден, что естествознание

помогает формированию реалистического,

положительного, подлинно научного миропонимания.

Это убеждение сказалось и на

его отношении к позитивизму Конта с его лозунгом

«Наука сама себе философия». Указанный

лозунг воспринимался тогда многими

учеными как направленный против метафизических,

спекулятивных систем философии,

о чем свидетельствуют следующие слова Тимирязева

из предисловия ко второму изданию

книги «Насущные задачи современного естествознания

»: «Наука должна громко заявить,

1 Вообще в русской общественной мысли такая

интерпретация дарвинизма была весьма распространенной,

особенно она была характерна для

идеологов народничества, которые подчеркивали

роль взаимопомощи как в природе, так и в обществе.

Тимирязев К А. Собр. соч. М., 1939. Т. 8. С. 134.

что... она не признает над собою главенства

какой-то сверхнаучной, вненаучной, а попросту

ненаучной философии. Она не превратится

в служанку этой философии, как та когдато

мирилась с прозвищем апсШа шео1о§1ае

<служанка богословия>»3.

Говоря, что «наука сама себе философия»,

он поясняет, что это «та философия, которую

в Англии семнадцатого века называли просто

«новой», возводя ее начало к Галилею и Бэкону,

которую великий французский мыслитель

девятнадцатого назвал «положительной»4. Тимирязев

рассматривал позитивизм как прямое

продолжение материалистической традиции

новоевропейской философии, не замечая содержащихся

в нем агностических тенденций.

Из некоторых его высказываний можно сделать

вывод об отождествлении им порой случайности

с беспричинностью. Но эта непоследовательность

в философских взглядах Тимирязева

не может затемнить того факта, что

в целом его мировоззрение опиралось на материалистические

в своей основе позиции, несовместимые

с признанием каких-либо стоящих

над природой сущностей.

5. Философские аспекты

достижений отечественных

физиологических школ

В XIX — первой половине X X в. в России

сложились крупные научные школы в области

физиологии. Одной из первых возникла

Казанская университетская физиологическая

школа (ее основатель Н. О. Ковалевский; наиболее

видные представители Ф. В. Овсянников,

Н. А. Миславский, А. Ф. Самойлов и др.).

На базе биологических наук в сочетании с

циклом физико-математических дисциплин в

Петербурге выросли университетская физиологическая

школа И. М. Сеченова—Н. Е. Введенского

— А. А. Ухтомского, создавшая эпоху

в науке школа И. П. Павлова, школа эволюционной

физиологии Л. А. Орбели, которые

внесли значительный вклад в разработку

научно-физиологических обоснований законов

жизни, в том числе самых высших ее про

бам же. Т. 5. С 17.

4 Там же. С. 18.

явлений — психики, сознания, нравственных

поступков. Опираясь на огромный фактический

материал, используя достижения наук,

вступая в дискуссии с представлениями о

мире, заменяющими причинное объяснение

работы организма действием таинственных

внутренних сил и процессов, отечественные

физиологи размышляли о самых разнообразных

проявлениях жизни — от обмена веществ

до нравственных поступков человека, поднимаясь

до широких обобщений мировоззренческого

масштаба, касающихся проблем жизни

и смерти, детерминации и свободы. Открытия

И. М. Сеченова, И. П. Павлова, А. А. Ухтомского

знаменовали в тот период переход к

новому стилю научного мышления. Его характерными

особенностями являются: последовательный

отход от механистического упрощенного

объяснения таких фундаментальных

явлений, как рефлекс, организм, орган и др.;

теоретическая глубина, системность, историзм,

признание многообразных форм причинности,

органичная связь с физико-математическими,

химическими науками, с философией.

Этим намечались продуктивные пути

развития физиологии, биологии, психологии.

Исследования деятельности организма, причинной

обусловленности поведения животных

и человека ученые стремились увязывать

практически нравственными вопросами и

прежде всего с разработкой такого учения о

жизни, которое предоставляло бы возможность

человеку пройти его жизненный путь

безболезненно, научило бы его не бояться

смерти не за счет религиозной веры в бессмертие

души, а опираясь только на науку. Развитие

научного знания того времени привело к

преобразованию классического физиологического

понятия рефлекса, идея которого восходит

к трудам французского философа и физиолога

Р. Декарта. Это исходное понятие в

физиологии нервной деятельности означает

реакцию центров нервной системы на стимуляцию

чувствующих нервов.

Исключительно плодотворное развитие

учение о рефлексе получило в русской науке,

начиная с работ Сеченова. Традиционная трактовка

рефлекса была механистической: рефлекс

рассматривался как сугубо физиологический

непроизвольный акт, который противопоставлялся

психическим актам как продук

там сознания, т. е. особого духовного начала.

Получалось, что единый организм расщеплялся

на два уровня функционирования и детерминации:

одной — телесной, рефлекторной и

другой — психической, духовной, бестелесной.

Отсюда следовало, что понятие рефлекса

не объясняет приспособительное поведение,

поскольку последнее невозможно без

участия в рефлекторном акте психического

компонента. В статье «Рефлексы головного

мозга» (1863) Сеченов выступил с новаторской

концепцией рефлекса. Рефлекс трактовался

им как целостный психически регулируемый

акт поведения, связывающий организм

со средой. В каждой из трех составляющих

его частей — начале (воздействие раздражителя),

середине (процесс его переработки в нервных

центрах) и конце (мышечный ответ) —

присутствует психический компонент, соответственно

чувствование как результат преобразования

раздражителя в сигнал для организма,

переработка сигнала в форме интеллектуальных,

мнемических (связанных с памятью)

и других операций, мышечная чувствительность,

передающая информацию в центры как

о достигнутом эффекте, так и о пространственно-

временных координатах внешней

среды. По Сеченову, аналогично целостному

рефлекторному акту должны рассматриваться

психические процессы. Благодаря распространению

рефлекторного принципа на рассмотрение

психических явлений наметилась

программа научной психологии как объективной

науки, позволяющей не только описывать,

но и объяснять механизмы сознания и воли.

Трудами Сеченова в области физиологии

и психологии были заложены традиции русской

естественно-научной мысли, развитые

И. П. Павловым, В. М. Бехтеревым, А. А. Ухтомским

и др.

Работы Ивана Петровича Павлова (1849—

1936) означали переворот в физиологии и психологии:

был совершен переход от декартовской

установки с ее геометрическими и механическими

схемами к исторической концепции.

«Если для физиолога декартовского толка

рефлекс есть искомый готовый механизм,

отправляясь от которого должно найти себе

объяснение текущее действие организма, то

И. П. Павлов поставил со всей отчетливостью

великую новую проблему: как делается реф

373

леке и рефлекторный механизм из тех действий,

которые совершаются в организме еще

до него и до того, как установилась рефлекторная

дуга. Родилась идея и проблема «временной

связи»1. X V Международный физиологический

конгресс (1935) назвал его «старейшиной

физиологов мира». До настоящего

времени имя И. П. Павлова пользуется огромной

популярностью в мировой науке.

Начало экспериментальным работам Павлова

положили его исследования деятельности

пищеварительных желез, а также работы

по кровообращению. За работы по иннервации

пищеварительных желез ему была присуждена

Нобелевская премия (1904). С этого

времени начинается новая — и главная — серия

работ Павлова над рефлексами. Идеи Сеченова

относительно рефлексов головного

мозга и их роли в поведении человека и животных

превратились здесь в новую экспериментальную

дисциплину — учение о высшей

нервной деятельности. Павлов создал школу

исследователей, в центре которой становится

разработка рефлекторной теории, он руководил

ею в течение полувека. Важнейшие понятия

физиологической теории Павлова — безусловный

рефлекс, условный рефлекс, временная

связь, ориентировочный рефлекс и

другие, законы и условия образования, развития

и угасания условно-рефлекторных связей

— были направлены на познание поведения

животных и человека строгими естественнонаучными

методами. Исходным для Павлова

стало положение о единстве организма и условий

его жизни. Связь между раздражителем

и рефлекторным ответом не имеет готового

механизма: она обусловлена биологической

значимостью раздражителя. Условные рефлексы

имеют сигнальное значение и служат

для уравновешивания организма с внешней

средой. В качестве сигнальной условно-рефлекторная

деятельность направлена на то, чтобы

отыскивать в беспрестанно изменяющейся

среде «основные необходимые для животного

условия существования, служащие безусловными

раздражителями»2. Павлов считал,

что его работы по условным рефлексам поУхтомский

А. А. Избр. труды. Л. , 1978. С. 313.

2Павлов И. П. Поли. собр. соч. М. ; Л. , 1951.

Т. 3,ч. 2. С. 108.

зволяют «укрепить тот мост от физиологии к

клинике, к психологии, который уже можно

считать начерно перекинутым». Он признавал

реальность субъективного мира и психологию

как науку, изучающую его. «Жизненные явления,

называемые психическими, хотя бы и

наблюдаемые объективно у животных, все же

отличаются — пусть лишь по степени сложности

— от чисто физиологических явлений»,

— писал он3. В то же время он считал, что

субъективная психология, т. е. психология,

основанная на субъективных методах исследования

— интроспекции (самонаблюдение)

и т. п., не приводит к познанию психических

явлений. В связи с этим Павлов говорил о необходимости

слития физиологии и психологии

с целью использования физиологических

данных для понимания субъективного мира.

«Мне кажется, — писал он, — что для психологов

наши исследования должны иметь очень

большое значение, так как они должны впоследствии

составить основной фундамент психологического

знания»4.

Своими открытиями Сеченов и Павлов во

многом опередили уровень науки своего времени.

Однако в объяснении жизненных про-;

цессов они нередко были ограничены механистическим

стихийным материализмом.

Прямой продолжатель линии Сеченова по

его петербургской лаборатории физиолог Николай

Евгеньевич Введенский (1852—1922),

талантливый экспериментатор и крупный теоретик

в области физиологии нервных процессов

возбуждения и торможения, описал важный

фактор работы нервных центров. В отличие

от Сеченова, который утверждал, что в

средних частях головного мозга существуют

специальные тормозящие центры как механизм

тормозящих действий, управляемых волевым

усилием, Введенский полагал, что при возбуждении

и торможении действуют одни и те же

центры. При сильных и частых раздражителях

эти центры делаются невозбудимыми, наступает

как бы паралич их, они перестают проводить

возбуждение, так что возникает картина

торможения, в то время как более слабые и редкие

раздражители ведут к стимулированию тех

же аппаратов. На базе этих фактов было сфор

3 Там же. С. 37.

4 Там же. С. 89.

мировано представление о живом организме

как сложной функциональной системе, работа

которой направляется определенными биологическими

задачами.

Идеи Введенского о функциональной подвижности

физиологических центров послужили

отправным пунктом для исследований

его ученика Алексея Алексеевича Ухтомского

(1875—1942), концепция которого вносит

существенный вклад в развитие представлений

об обусловленности поведения животных

и человека, намечает реальный синтез

физиологии и психологии в направлении создания

единой науки о человеке. С самого начала

творчество Ухтомского было включено

в широкий контекст мировоззренческих проблем.

Отправным пунктом для него было

новое понимание живого организма. В отличие

от машин, создаваемых для определенных

операций, «живое тело представляет из

себя не единую, раз навсегда определенную

машину, но множество переменных машин,

которые могут калейдоскопически сменять

друг друга, используя одни и те же сочленения

и лишь градуируя иннервацию работающих

мышц»1. Отсюда возникает вопрос: каким

образом из живой системы, имеющей

множество потенциальных степеней свободы,

образуется механизм с одной степенью

свободы и исключением возможности других

перемещений? Исследования привели в

конечном результате к выводу: существует

главенствующая цепь возбуждений, которая

включает в себя нервные центры различных

этажей спинного и головного мозга, вступивших

во временную кооперацию для осуществления

определенного акта с одновременным

выключением актов, несовместимых с

первым. Таким образом, фактором, сообщающим

организму в определенный момент

единство действий, является доминирующая

в данном случае работа, деятельность. Этот

вывод был развит в учении о доминанте как

рабочем принципе деятельности нервной

системы и векторе поведения. В соответствии

с этим принципом «в нормальной деятельности

центральной нервной системы текущие

переменные задачи ее в непрестанно

Ухтомский А. А. Собр. соч.: В 6 т. Л., 1950. Т. 1.

С. 235.

меняющейся среде вызывают в ней переменные

главенствующие очаги возбуждения, которые,

отвлекая на себя вновь возникающие

волны возбуждения и тормозя другие центральные

приборы, могут существенно разнообразить

работу центров. Господствующий

очаг возбуждения, предопределяющий в значительной

степени характер текущих реакций

центров в данный момент, я стал обозначать

термином доминанта»2. Механизм

доминанты как бы преобразует физическую

среду в физиологическую, обогащает организм

новыми приспособительными возможностями.

Очевидно, что жизнедеятельность

живых существ зависит не только от внешних

условий, приспособление к которым осуществляется

при помощи механизма условных

рефлексов. Поведение носит активный характер,

оно направлено на выполнение доминирующей

деятельности, физиологической основой

которой является внутреннее состояние

нервной системы как результат взаимодействия

организма со средой в течение более

или менее продолжительного времени.

Доминанта составляет физиологическую основу

актов внимания, предметного мышления,

может служить источником предубеждений,

навязчивых образов и в конечном счете

«держит в своей власти все поле нашей

душевной жизни»3.

Доминанту Ухтомский называл функциональным

органом. В отличие от обычного

понимания органа как чего-то морфологически

постоянного, Ухтомский дает динамическое

его определение, обозначая этим словом

всякое сочетание сил, могущее привести, при

прочих равных условиях, всякий раз к одинаковым

результатам. Идея функциональных

органов прочно вошла в физиологию, а также

в психологию, позволила по-новому подойти

к пониманию материальных основ

2 Там же. С. 164. Ухтомский замечает, что этот

термин заимствован им из книги швейцарского

философа Р. Авенариуса «Критика чистого опыта

», который, однако, рассматривает доминанту

как нечто исключительное, как аномалию в работе

мозга. Намеки на принцип доминанты Ух томский

находил в работах И. Канта, У. Джеймса,

3.

Фрейда.

3Там же. С. 170.

психических процессов. На смену психоморфологическим

представлениям о локализации

психических функций в ограниченных

участках мозга пришла концепция динамической

системной локализации функций в

головном мозге. Последний не располагает

готовыми, биологически унаследованными

органами, определяющими его деятельность.

Материальным субстратом сложных форм

психической деятельности человека являются

прижизненно формирующиеся функциональные

системы, превращающиеся в функциональные

органы. В дальнейшем этот подход

был разработан в психологии в исследованиях

в области нейропсихологии А. Р. Лурии,

в трудах А. Н. Леонтьева и др.

Функциональные системы Ухтомский рассматривал,

ссылаясь на немецкого физика и

математика Г. Минковского, как пространственно-

временные комплексы. «...Пространство

в отдельности, как и время в отдельности,

являются лишь «тенью реальности», тогда

как реальные события протекают безраздельно

в пространстве и времени, в хронотопе.

И в окружающей нас среде, и внутри нашего

организма конкретные факты и зависимости

даны нам как порядки и связи в пространстве

и времени между событиями»1.

Впоследствии понятие хронотопа использовал

М. М. Бахтин, благодаря которому оно

вошло в современную психологию и культурологию.

Естественно-научные исследования Ух

томский связывал с разрешением проблем

нравственного характера. Своей задачей он

ставил создание научной системы взглядов о

нравственном поведении человека, на основе

представлений о поведении и психике чело

века, и прежде всего принципа доминанты.

Поскольку доминанты складываются прижиз

ненно, то через «культивирование требуемых

доминант» можно овладеть собственным по

ведением. «Природа наша делаема», «мы не

наблюдатели, а участники бытия», — любил

повторять Ухтомский. Одной из самых труд

ных доминант, которую нам надо воспитать в

себе, — это «доминанта на лицо другого че

ловека». Она заключается в том, чтобы «по

возможности уметь слышать каждого челове

Ухтомский А. А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 4. С. 108.

ка», видеть во встречном лице не своего

«Двойника», но «Заслуженного собеседника».

Физиологическая концепция Ухтомского

является ценным источником для разработки

многих философских и методологических

проблем, в том числе принципов целостности,

динамической системности, биологического

детерминизма, соотношения биологического

и социального в природе человека, представляет

собой важный шаг на пути к образованию

синтетических представлений о природе

поведения человека и познания им действительности.

Творчество невропатолога, психиатра,

психолога Владимира Михайловича Бехтерева

(1857—1927) было подчинено центральной

задаче — комплексному изучению

мозга и его деятельности. Идея объединения

наук о человеке выражалась им в собирательном

термине «неврология», объединяющем

учение о нервной системе и о нарушениях

психической сферы в связи с нарушениями

мозга. При изучении травматических

психоневрозов и истерии с целью

объективного подхода к изучению человеческой

личности Бехтерев обратился к

исследованию строения и функций центральной

нервной системы, материального

субстрата психики и внешних проявлений

психических процессов. В дальнейшем он

развил учение о соотносительной деятельности

мозга, т. е. о совокупности всех его

проявлений в соотношении с теми внешними

физическими, биологическими, социальными,

а также внутренними воздействиями,

которые их обусловливают. Все внешние

проявления соотносительной деятельности

мозга он называл рефлексами, различая

их виды, а свое учение — рефлексологией,

которая должна заменить психологию.

Различные отрасли рефлексологии — общая,

коллективная, генетическая, ее прикладные

направления (рефлексология труда

и др.) — охватывали объективно-биологическое

исследование всех проявлений отдельной

личности и их взаимосвязи с настоящими и

прошлыми воздействиями, изучение последовательного

развития соотносительной деятельности

со дня рождения, а также проявлений

собирательной или коллективной

личности, т. е. различных коллективов как

целого, создаваемого общением друг с другом

входящих в них индивидов.

В понимании психики и психофизической

проблемы Бехтерев стоял на позициях энергетизма

немецкого философа и ученого В.

Оствальда и исходил из понятия о мировой

энергии как деятельной среды, представляющей

собой соединение вещества и силы.

Все энергии, действующие на тело, превращаются

в молекулярную энергию, т. е. нервный

ток, который преобразуется в молекулярную

работу мышц и желез, а она — в механическую

работу мышц. То, что относится

к субъективному психическому процессу,

представляет результат более высокого напряжения

той же энергии. Ее продуктом является

сочетательно-рефлекторная деятельность,

объективные и субъективные проявления

которой составляют один процесс между

собой. Энергетические идеи Бехтерева

могут рассматриваться сегодня в свете усиления

интереса к проблемам биоэнергетики,

дискуссий о психической энергии и телепатических

процессах, экстрасенсорных явлений

и т. п.

Возможность постижения высших проявлений

поведения Бехтерев связывал с использованием

объективных методов в их изучении.

Однако нацеленность лишь на объективный

естественно-научный подход к исследованию

психики реально вылилась в отрыв объективной

стороны психических процессов от субъективной:

субъективные явления исключались из

исследования поведения, в связи с чем его

трактовка приобрела, по существу, механистический

характер. Так задача разработки

объективного подхода к изучению психики на

деле привела к утрате последней как объекта

научного исследования, а рефлексология, по

меткому выражению психолога Л. С. Выготского,

превратилась в психологию без психики.

Стремясь к изучению многообразных

проявлений деятельности человека с комплексных

позиций, Бехтерев выдвинул идею

об общих законах, которым, как он считал,

подчиняются все области познаваемого мира

— неорганическая и органическая природа,

социальные явления, изучаемые одним

объективным методом. Отсюда он приходил

к идее объединения всех наук, как естественных,

так и гуманитарных и созданию общей

науки космономии. Бехтерев описал в качестве

универсальных 23 закона: сохранения

энергии, тяготения, инерции и др. На основании

этих физических законов он пытался

объяснить факты индивидуального сознания,

процессы познания, различные аспекты социальной

жизни — преемственность культурных

традиций, обычаи, религию и др. Все

это заслоняло задачу отыскания специфических

для каждой из изучаемых областей законов,

на что указывали уже современники Бехтерева,

отмечая схематизм рефлексологических

исследований: апелляция ко всеобъемлющим

универсальным принципам не может

быть средством эмпирического изучения поведения

и психики. В то же время поставленные

Бехтеревым проблемы объективности,

комплексности научного исследования

применительно к широкой области проявлений

деятельности мозга, его попытка создания

целостной объективной системы знаний

о человеке получили продолжение в отечественной

науке — в физиологии, медицине,

психологии, в трудах его учеников и после

дователей.

Начиная со 2-й четверти XX в. в связи с

развитием кибернетики, электроники, новых

ветвей математики, обогащением технических

средств и ресурсов экспериментальных

исследований в физиологии наметились

новые линии, что нашло отражение

в создании так называемой физиологии активности

(Н. А. Бернштейн, 1896—1966) и

теории функциональных систем (П. К. Анохин,

1898—1974). Было доказано, что жизнь

направлена не на приспособление живых существ

к среде и сохранение устойчивого

состояния, а на преобразование имеющейся

среды в ту, которая соответствует их потребностям.

Живые существа являются целостными

активными системами. Их действия

направляются задачей — моделью

«потребного будущего».

Упрощенные представления о стимуле как

единственной детерминанте поведения были

заменены представлениями о сложной функциональной

системе факторов, определяющих

поведение с включением в их число «опережающего

отражения» как образа ожидаемого

результата действия.