Вопрос 3. Условия и обстоятельства зарождения надобщинных потестарно-политических структур и механизмы упрочения власти.

3.1. Условия зарождения надобщинных потестарно-политических структур. Еще свыше ста лет назад Г. Мэн и Л. Г. Морган связали возникновение политической власти с вытеснением родовых связей территориальными. И хотя позже стало очевидным, что те и другие связи переплетались, сочетаясь с различными по характеру обязательствами, уже на уровне локальной группы, в тезисе Мэна и Моргана есть определенный резон. Наблюдения социальных антропологов показывают, что именно объединение групп соседних общинных деревень в кусты-кластеры может вести к созданию надобщинной политической структуры, как это встречается на некоторых из Тробриандских (Тробриановых) островов. Лидер такого кластера на острове Северная Киривина избирался, например, из числа глав общин и пользовался среди них наивысшим престижем, имея к тому же некоторые привилегии и определенные рычаги власти. Лидеры кластеров щеголяли друг перед другом щедрыми раздачами, а острое соперничество между кластерами составляло основу политической жизни острова, приводя подчас к столкновениям и поглощению одних кластеров усиливавшимися за их счет другими.

Итак, объединение соседних общин под властью главы сильнейшего из них – реально фиксируемый путь возникновения надобщинных политических структур. Но какие условия способствовали этому процессу? Следует заметить, что как показывают современные исследования, здесь играло свою роль сочетание многих условий и обязательств.

Исходным фактором, обязательным условием первостепенной важности всегда была, во-первых, оптимальная экологическая среда. Экологический оптимум раньше и лучше всего проявил себя в долинах великих рек с плодородными почвами и регулярными либо спорадическими разливами, удобрявшими почву илом. Связь между такими реками и возникновением древнейших очагов цивилизации была замечена и изучена давно и обстоятельно, а тезис о необходимости искусственного регулирования водного режима как важной функции административной власти был сформулирован в свое время К. Марксом. (Правда, А. Дж. Тойнби считает, что, напротив, слишком оптимальная экологическая среда сдерживала появление цивилизации. Только определенной интенсивности вызов мог привести к концентрации внутренних ресурсов общества и перерастанию его в цивилизацию). Современные исследования свидетельствуют, что именно ирригационные инфраструктуры способствовали стабилизации политической власти и быстрому развитию возникавший на такой основе государств. Однако первичные надобщинные политические структуры могли возникать и в иных условиях, хотя это естественно, сказывалось на характере и темпах последующей их эволюции.

Фактор второй – производственный эффект, достигаемый в условиях экологического оптимума. Имеется в виду рациональное использовании ресурсов, включая регулярный обмен продуктами между соседними общинами (скажем, земледельцами и скотоводами или жителями лесов), кооперацию и координацию труда и, как следствие всего этого, устойчивый и имеющий явную тенденцию к постоянному увеличению избыточный продукт.

Фактор третий – демографический оптимум, т. е. плотность населения. В благоприятных экологических и производственных условиях он приобретает некоторые новые свойства. Речь идет об усилении давления населения в центре зоны расселения. Возрастающему населению центра выход на периферию затруднен – соседние земли уже давно освоены дочерними общинами (а в случае с ирригационным хозяйством перемещение вообще может идти лишь вдоль реки, что еще более сужает возможности экстенсивного расселения). Создаваемый вследствие этого эффект социального окружения способствует увеличению плотности населения. Когда она достигает некоей критической точки, создается импульс, своего рода силовое поле, воздействие которого резко ускоряет процесс политической интеграции и уж во всяком случае, способствует ему. Центр зоны расселения в этом случае становится ареной ожесточенной борьбы, соперничества между амбициозными общинными лидерами.

3.2. Обстоятельства зарождения надобщинных потестарно-политических структур. Истоки такого соперничества как было показано, уходят в глубь веков. Жажда престижа, неуемное стремление опередить других, добиться признания, авторитета и, в конечном счете, административной власти – сильнейший психологическо-поведенческий стереотип, экономической основой которого была престижная экономика с ее генеральными рычагами – реципрокностью и редистибуцией. Отдавая, лидер получал, получая, он стремился к еще большему. Отсюда следовало, что стремящийся к увеличению престижа, авторитета и власти лидер должен был прежде всего обеспечить свою материальную базу или, выражаясь иначе, постоянно стремиться к максимизации экономической функции того коллектива, которым он руководит. Субъективное стремление лидера совпадало с объективными потребностями увеличивающегося коллектива. Более того, осложнение демографической ситуации, достижение ею некоей критической точки просто требовали от лидера эффективных действий, направленных на увеличение производства и производительности труда в условиях некоторого ограничения территориальных ресурсов, окружения коллектива другими соперничающими группами и т. п. Подобное совпадение объективного давления и субъективных амбиций не могло не сыграть определенной роли в ускорении процесса возникновения надобщинной политической структуры.

Жажда престижа – сильнейший и важнейший психологический и поведенческий стереотип, определяющий развитие человеческой истории и культуры, а не материальный фактор (кость с мясом, жирный кусок и т. д.). В этом – расхождение современной антропологии и этнографии с марксизмом-ленинизмом, который считал первичными факторами развития цивилизации и политогенеза материальную заинтересованность человечества.

Как реально и при каких конкретных обстоятельствах мог начинаться такой процесс возникновения надобщинных потестарно-политических структур? Сперва возникал феномен папуасского биг-мэна. Логически следующим шагом по этому пути был хорошо известный институт потлача (от слова индейцев-нутка «патсхатл» означает давать подарок – это распространенный у индейцев северо-западного побережья Северной Америки праздник, сопровождающийся раздачей подарков; такие праздники устраивались по самым различным случаям (рождение ребенка, инициация, женитьба, постройка дома, смерть и т. д.), чтобы мужчина мог, одаривая приглашенных, тем самым повысить свой социальный статус и ранг. Суть его сводилась к спорадическим щедрым раздачам, праздничному потреблению либо даже разрушению и уничтожению материальных ценностей в большем количестве, нежели то мог бы себе позволить присутствующий при этом акте (или получающий дар) соперник, который затем, в свою очередь, пытался совершить то же самое.

Экономическое содержание феномена потлача не ограничивалось восходящим к традициям прошлого реципрокностью и эквализацией (от латинского aequus – равный и означает уравнительное, равное) потребления, оно имело более глубокий характер. Такое, казалось бы, нерациональное потребление способствовало увеличению производства и стимулировало рост производительности труда, т. е. отражало уже явственное стремление к максимизации экономической функции коллектива. Другими словами, силовое поле, созданное в результате взаимодействия экологического, производственного и демографического факторов, объективно требовало максимально рационального использования ресурсов с постоянным увеличением производительности труда для успешного существования увеличивающегося, уплотняющегося и усложняющегося по своей структуре коллектива, и в ответ на эти требования возникали определенные социальные формы их реализации.

Следует учесть, что совершающий обряд потлача старейшина уже не остается ни с чем, как папуасский биг-мэн после щедрой раздачи. Напротив, он сохраняет и быстро восстанавливает за счет стимулирования производства его подданных свои запасы, в качестве централизованного редистрибутора которых он выступает. Более того, сосредоточив в своих руках контроль за ресурсами и право централизованной редистрибуции совокупного продукта коллектива (в том числе право раздать или уничтожить его по своему усмотрению, но, в конечном счете, во имя блага и процветания коллектива), познав ключевую значимость максимизации экономической функции, которая одна только в ее внутреннем (усиление производительности труда своих) и внешнем (присоединение к своим чужих) аспектах способна предоставить во все увеличивающемся количестве желанный избыточный продукт, вождь получает объективную экономическую базу для успешного соперничества в борьбе за создание надобщинной политической структуры.

Соперничество на этом этапе эволюции, о котором идет речь, – еще не война, ибо войны в собственном смысле этого слова являются функцией уже возникших централизованных политических структур. Но оно уже является пробой сил. Более слабый вынужден уступить и подчиниться. Как писал Р. Карнейро, с ростом населения обостряется борьба за земли, причем захват вождем сильной деревни более слабых соседей с последующим присоединением их к себе как раз и приводит к возникновению сложной политической структуры.

Именно в ходе борьбы лидеров за контроль над ресурсами закладывались основы надобщинных структур, а ресурсы необходимы для увеличения престижа, уважения, признания.

О том, как выглядели самые примитивные надобщинные структуры, уже говорилось на примере соседских кустов-кластеров одного из Тробрианских островов. Пример несколько более продвинутого объединения (укрупненной центральной общины с поясом хуторов-хоумстедов на периферии) дает африканская общность яко: центральное крупное поселение здесь насчитывает до 11 тыс. человек и состоит из нескольких кварталов, каждый из которых объединяет по нескольку клановых общностей, состоящих из субкланов и семейных групп. Кланы в квартале не обязательно родственны друг другу, администрация их состоит из группы лидеров и их помощников, образующих нечто вроде совета старших. Наиболее влиятельные из них входят в общинный совет (50 членов) во главе со старейшиной и 10 его помощниками-жрецами, причем старейшина уже освобожден от участия в производстве и существует за счет даров и подношений.

Объединения, построенные на соседско-клановом принципе, довольно широко известны и в других районах Африки. Лидеры в такого рода общине еще малочисленны и по большей части не освобождены от производственных дел целиком – кроме разве единственного из них, вождя-старейшины, как у яко. Власть их, включая и вождя, была выборной, опиралась на моральные нормы и авторитет, но, тем не менее, это были уже административные руководители, деятельность которых по функциям и содержанию отличалась от обычной деятельности общинников. От статуса такого рода старейшины до положения вождя протогосударства оставался один шаг. Как же он был сделан?

3.3. Механизмы упрочения власти (надобщинных потестарно-политических структур). Суть шага, о котором идет речь, сводится к процессу институционализации (то есть укреплению, упрочению, появлению постоянно действующих институтов – органов) власти и легитимации, то есть признанию со стороны населения полномочий лидера на управление обществом и его высокого потестарно-политического статуса. О статусе и авторитете общинного старейшины уже упоминалось. Но как определить понятие «власть»? Классическим в социологии считается определение М. Вебера, которое вкратце сводится к возможности субъекта власти (чаще всего единоличного лидера) осуществлять свою волю даже вопреки сопротивлению других – вне зависимости от того, на чем эта возможность основана. Имея в виду более частный случай, применимый к интересующей нас ситуации, С. Эйзенстадт предложил воспринимать власть как предприятие, ведущее к цели, разделяемой большинством. Такую цель, в свою очередь, можно расценить как естественное стремление общества к самосохранению, включая поддержание социального порядка.

Есть и немало иных дефиниций власти, социологических и юридических. Они рассмотрены, в частности, в работах Н.М. Кейзерова и Л.Е. Куббеля. Однако для нашего анализа достаточно обратить внимание именно на приведенные выше, так как подчеркнутые в них аспекты понятия «власть» были на данном этапе эволюции административной структуры общества особенно важны.

Власть общинного и даже надобщинного лидера-старейшины – это так называемая власть положения. Она еще не основана на принуждении или на собственности, весьма зыбка, и носителю ее нужно постоянно поддерживать свой статус и престиж, прежде всего, как говорилось, за счет щедрых раздач.

Важнейшая функция такой власти – контроль над ресурсами и регулирование пользования ими (хотя остаются и другие, унаследованные от прошлого функции: обеспечение порядка, медиация, принятие необходимых решений, особенно в серьезных кризисных ситуациях и т. п.). Именно ее отправление становится главным и во многом определяет отношение к старейшине. Так, в африканской общности нупе старейшина формально считался хозяином земли: он торжественно вручал главам семейных групп их участки, за что получал от них небольшие подарки.

Такие подарки – еще не дань, тем более не налог, но они уже – символ власти старейшины, свидетельство признания его авторитета, его высшего права распоряжения общим достоянием. И хотя подарки еще не создают богатства, скорее напротив, все достояние старейшины рассматривается общиной как нечто в виде страхового фонда коллектива, власть и право редистрибуции вели к повышению статуса и престижа лидера. Более ощутимыми становились его привилегии – бесспорное право на полигамию, на наиболее заметное в деревне строение, разного рода регалии, последнее слово в споре, главенствующее место в ритуале и т. п.

Должность лидера оставалась выборной. Право претендента на ее замещение обосновывалось личными заслугами и способностями и реализовывалось в рамках более или менее демократической процедуры, причем выбор основывался на критериях меритократии. Право на руководство, на власть, вкус которой еще только-только начал ощущаться, доказывалось пока еще в честном состязании, практика узурпации, насилия, обмана, интриг и т. п. сложилась много позже. Выявлению же личных достоинств – как и приобретению необходимых знаний, опыта, умения руководить людьми и принимать мудрые решения, не говоря уже о компетентности, справедливости и т. п., – способствовала система социально-возрастных рангов. Пройдя за жизнь через 4–5 таких рангов, претендент вместе с возрастом и опытом получал благоприятные возможности выявить свои качества и доказать соответствие желаемой должности. Должность же была притягательной отнюдь не потому, что она сулила богатство. Привлекателен был престиж. Он, и только он, создавал авторитет и приводил к власти. Власть же давала право руководить и распоряжаться достоянием коллектива, т. е. была высшим воплощением общепризнанной шкалы социальных ценностей.

3.4. Сакрализация власти (надобщинных потестарно-политических структур). Фундаментом власти лидера, как уже отмечалось, был избыточный продукт коллектива, высшее право распоряжаться которым превращало субъекта власти в активного участника процесса производства и системы производственных отношений. Однако этот политэкономический аспект его функций был обычно скрыт плотным покрывалом ритуально-мистического характера. В глазах же небольшой надобщинной структуры старейшина в силу усложняющейся структуры их общества, многофункциональности его административной деятельности и вертикальной отдаленности его (посредством системы советов и групп старших) от рядовых членов коллектива приобретал мистический ореол сверхъестественного. Напомним, что старейшина у яко был первосвященником, а его десять помощников – жрецами. Воспринимая главу структуры в качестве не только административного лидера, но и жреца-первосвященника (что было обычным делом), остальные видели в нем человека необычного, обличающегося не просто высокими качествами, но генетическими связями с поддерживающими и избравшими именно его сакральными силами. Если учесть к тому же, что каждый старейшина принадлежал к какому-то из тотемических родов, возродивших свое происхождение к обожествляемому предку-покровителю, и что он занимал наиболее высокое социальное положения среди членов этого рода, то представление о сакральном характере власти вождя, о его божественном праве на власть окажется логически и практически серьезно обоснованным.

Одновременно с институционализацией и деперсонализацией власти вождя происходила его сакрализация (от латинского слова sacer (sacri) означает священный, относящийся к религиозному культу и ритуалу; обрядовый) или обожествление. Это – второй шаг от старейшины к вождю протогосударства.

Сакрализация должности была важным моментом институционализации и деперсонализации власти вождя, постепенного превращения его из личности в Символ. Престиж все чаще стал восприниматься как функция власть имущего, как свойство, имманентно присущее не только ему, но и всем членам его клана и семейной группы. И действительно, коль скоро лидер несет в себе частицу сакральной благодати, логично экстраполировать (распространить, перенести) это свойство на всех его родственников, на весь его корень, находящийся, как естественно предположить, под покровительством божественных сил, отмеченный их особым вниманием. Возникает представление о сакральной сверхъестественной силе типа полинезийской манны, т. е. божественной благодати, лежащей на причастных к верхам и представляющей собой, прежде всего, атрибут высокого рождения, хотя она может быть получена и в результате достигнутых успехов, например, удачливым воином. Обладание сакральной благодатью переносилось, таким образом, на большую группу родственников, вследствие чего из нее рекрутировались кандидаты в лидеры или на высокую административную должность. Лидер теперь стал рекрутироваться всегда только из данного клана.

Разумеется, процесс шел достаточно медленно. Вначале появление и закрепление подобного рода привилегий встречало ожесточенное сопротивление других кланов и субкланов. И хотя внутренней экономической пружиной борьбы было стремление к равенству материальному (в том числе к праву на распределение избыточного продукта), внешне она выражалась и даже приобретала наиболее сильное общественное звучание в сфере ритуала, т. е. как раз там, где было наиболее уязвимое место привилегированного клана или субклана: отказ от участия в важном ритуале иных субкланов и кланов мог нанести серьезный удар по престижу и реальной власти лидера и его окружения. Соперничество подчас тянулось долго, но рано или поздно баланс сил все-таки устанавливался: начиная с определенного момента лидеры коллектива избирались именно из числа членов одного клана (династия Романовых, например) либо первоначально, быть может, поочередно из представителей разных его ответвлений. Естественно, с этого момента в привилегированном клане кумулировались (объединялись, накапливались) высший престиж и вся реальная власть, что, в свою очередь, способствовало увеличению его привилегированности. Естественно также и то, что все это вело к существенному изменению традиционной формы клана – вначале только и именно главного, правящего, привилегированного клана («клан» происходит от гаэльского clan, clainne – род, племя и обозначает линейные родственные группы, в прошлом использовалось в таком значении в Шотландии и Ирландии; чаще всего этот термин употребляется как синоним рода, родовой общины; в обыденном языке клан обозначает сплоченную группу родственников (клан «Рокфеллеров») или даже единомышленников – «Ку-клукс-клан», например).

3.5. Возникновение конического клана и переструктуризация общества. Прежде клан был суммой родственных семейных ячеек, главы которых были родственниками по одной линии (чаще всего отцовской); причем именно суммой, т. е. аморфным соединением равных ячеек. Разумеется, более многочисленные и зажиточные группы имели больше престижа и из их членов чаще выдвигались лидеры. Однако в пределах всей сегментарной общности, численно сколь угодно большой, общих лидеров не было. Власть любого из них кончалась пределами его общины. Естественно, что для надобщинной структуры этого было недостаточно. Вставший над общинами вождь нуждался в сильной социальной поддержке. Ее могли оказать ему, прежде всего, его группа, родня, клан. Однако в этом случае клан должен был стать иным, он должен был сконцентрироваться вокруг вождя, признав его своим формальным главой. Именно такая структура и возникла, прежде всего, в клане вождя. Она получила наименование конического клана и отличалась от прежней строгой иерархией, основанной на принципах примогенитуры, т. е. наследования по старшинству в семье, и неравенства между главной и боковыми (коллатеральными) линиями, т. е. неравенства между различными семейными группами и линиями данного клана. Специально изучавший структуру и роль такого клана и назвавший его коническим П. Кирхгоф своими исследованиями дал основания для вывода, что именно такой клан сыграл решающую роль в процессе институционализации власти лидера и трансформации всей структуры. В коническом клане социальный статус его членов определяется степенью генеалогической (родственной) близости к родоначальнику.

3.6. Конический клан и принцип наследования. Конический клан (П. Кирхгоф) – это клан, в котором социальный статус его членов определяется степенью генеалогической близости к родоначальнику. Противопоставляется эгалитарному клану. Синонимы понятия «конический» – стратифицированный, иерархический, аристократический.

Вместе с коническим кланом возник и принцип наследования власти лидера. Должность вождя становилась наследственной в его главной линии, и это легко понять.

1) Случайности и споры, связанные с решением вопроса о преемственности власти и занятии вакантной должности лидера, бывали слишком частой причиной раздоров и нестабильности, что весьма болезненно ощущалось в непрочной еще надобщинной структуре. И хотя практика выбора достойного была освящена многотысячелетней традицией, жизнь требовала изменений. Становление деперсонализованной власти сакрального лидера неизбежно вело к возникновению и упорядочению процедуры ее наследования. Новый принцип наследования устранял главное, что было характерным в прошлом, – личные качества и достоинства претендента. Вместе с этим уходили в прошлое идеал меритократии и тесно связанная с ним более или менее демократическая процедура отбора. Зато в новых условиях недостаточная компетентность возможного наследника могла компенсироваться знанием и опытом тех, кто стоял рядом с ним. И преимущества были несомненны: деперсонализованная власть вождя стабилизировалась и приобретала значимость обожествленного символа.

Надо иметь в виду, что в условиях отсутствия письменности – а таковы были все доклассовые общества – самым естественным и привычным путем передачи и закрепления управленческого опыта могла быть только передача его от поколения к поколению в рамках семьи. Это тоже способствовало складыванию наследственных форм передачи власти (необязательно связанных с прямым наследованием от отца к сыну).

И если раньше власть была результатом престижа, которым обладал претендент на пост лидера, старейшины, вождя, то есть была функцией его личных способностей, то теперь, наоборот, престиж стал функцией от имеющейся у субъекта власти, полученной в результате наследования. Это можно изобразить в виде формулы: P=f(V), где P – престиж, f – функция, а V – власть.

А раньше, как помните, формула лидерства-власти, основанной на принципе меритократии была иной: L=f(Sp) или V=f(Sp). Теперь в результате деперсонализации власти субъект со своими способностями и умениями исчез, остался лишь некоторый символ, которому в силу многовековых традиций и различных обстоятельств принадлежала власть и она в силу ее сакрализации, институционализации и легитимации автоматически влекла за собой наличие престижа.