58 Античная философия и патристика

впечатлениями, находится в нашей власти, используемое как довод в пользу свободы воли - ср. Orig. Princ. Ill 1, 4). Христианские богословы заимствовали популярные аргументы стоической теодицеи (напр., Lact. Div. inst. 5, 7; 7, 5 - существование зла необходимо для существования блага и возможности его познать; Orig. Phil. 26, 5; Нот. Num. 9, 1; Нот. Gen. 1,10- несчастье есть повод для реализации добродетели; ср. в этой связи Min. Fei. Oct. 36-37, где перефразируется «О провидении» Сенеки), а также усматривали сходство между стоическим и христианским антропоцентризмом (Orig. С. Cels. IV 74; Lact. Div. inst. 7, 4. 7; De ira 13; Ambr. De off. 1, 28) или между стоической концепцией экпиросиса (мирового пожара) и христианским учением о конце света и воскресении (Just. 1 Apol. 20, 4; 60, 8; Clem. Strom. V 1, 9,4; Hippol. Ref. 1, 21; Min. Fei. Oct. 34; Orig. С Cels. IV 12; Lact. Div. inst. 7, 23). В теологии влияние стоицизма проявлялось, к примеру, в концепции естественного познания Бога на основе наблюдения за упорядоченностью и красотой космоса (Aristid. Apol. 1,1; Min. Fei. Oct. 17; Theoph. Ad Aut. 1, 5-6; Tert. De res. 3; Apol. 17; Orig. C. Cels. VIII52) или в учении о Логосе (ср. Tert. Apol. 21), для раскрытия которого использовались стоические понятия λόγος σπβρματικός, т. е. «семенной логос» (Just. 1 Apol. 8, 1-3; 2 Apol. 13, 3), или λόγος ενδίάθβτος и λόγος προφορικός, т. е. «внутреннее» И «внешнее СЛОВО» (Theoph. Ad Aut. 2, 10; 2,22).

Вместе с тем даже в этике для христианских отцов оказывались неприемлемыми стоические представления об одинаковости добродетели у человека и Бога (Clem. Strom. VII 14, 88, 5; Theod. Graec. äff. cur. 11, 15), допустимости самоубийства (Lact. Div. inst. 3, 18) и др. У латинских отцов часто можно встретить, скорее, критическую реакцию на стоический моральный ригоризм (напр., Lact. Div. inst. 6,14-15; Hier. Dial. с. Pelag. 1,19 PL 23,512C; 2,6 PL 23,542A; In Ez. 3,9 PL 25,91 A; Aug. Civ. D. IX 4). Недостаток стоической морали обнаруживали также в том, что она приписывает добродетель заслугам человека, а не божественной благодати и таким образом способствует греху гордости (напр., Aug. Serm. 150, 8 (9); 348, 2 (3)). В теологии основным предметом христианской критики было стоическое учение о телесности Бога (Clem. Strom. I 11, 51, 1; V 14, 89, 2; Orig. С. Cels. I 21; III 75; IV 14; VI71; Eus. Pr. Ev. XV 14-17; Aug. Civ. D. VIII 5), впрочем разделявшееся Тертуллианом (Adv. Prax. 7), который следовал за стоиками также в признании телесности души (Tert. De an. 5 sq.; De res. 17), в чем уже не был особенно одинок (ср. Arn. Adv. gent. 2,26; Lact. Div. inst. 2,10.13 PL 6,3 lOA и 322А; возможно также в Iren. Adv. haer. 2, 19, 6; 5, 7, 1; Hippol. Ref. 10, 32). Кроме того, христианские авторы критиковали такие аспекты стоицизма, как пантеизм и детерминизм (Just. 2 Apol. 7; Clem. Protr. 5, 66, 3; Strom. II 101, 1; Orig. С Cels. V 7; Aug. Civ. D. V 10), а также учение о космическом циклиз-ме (Tatian. 6, 1 ; Orig. Princ. II 3,4; С. Cels. IV 68; V 20; Bas. Caes. Hexam. 3, 8; Aug. Civ. D. XII 13; Nem. De nat. hom. 37, 76-99 Einarson).

В сравнении с платонизмом и стоицизмом влияние перипатетической школы, проявлявшееся преимущественно в области логики и физики, было довольно скромным (см. Аристотелизм, Боэций, Иоанн Филопон). Критика аристотелизма отцами концентрировалась на следующих доктринах, далеко не всегда восходящих к самому Аристотелю: ограниченность провидения надлунной сферой (Ath. Leg. 25, 6; Clem. Protr. 5, 66, 4; Hippol. Ref. 7, 19, 2; Ambr. De off. min. 1,13; Theod. Graec. aff. cur. 6, 7) или заботой о целом,

АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ И ПАТРИСТИКА 59

а не об индивидах (Nem. De nat. horn. 42, 55-87 Einarson); смертность индивидуальной души (Tatian. 25, 2; Gr. Nyss. Dial. PG 46, 52A; Theod. Graec. aff. cur. 5,47); допущение телесных и внешних благ и их значимости для счастья (Tatian. 2, 1-2; Clem. Strom. II 7, 34, 1; Gr. Naz. Ер. 32, 5-6 Gallay); вечность мира (напр., Lact. Div. inst. 2, 11; 7, 1; есть специальное сочинение Иоанна Филопона «О вечности мира против Аристотеля»). Аристотелевская логика стала для отцов образцом формально сложной, но содержательно пустой философии, которой противопоставлялась простая, «рыбацкая» вера (ср. Iren. Adv. haer. 2, 14, 5; Tert. De praescr. 7; Gr. Naz. Or. 23, 12). Вероятно, к 4-5 вв. относится полемическое сочинение «Опровержение некоторых аристотелевских мнений», которое традиция приписывала Юстину Мученику (см. также Eus. Pr. Εν. XV 1-13).

Наиболее негативную реакцию у христианских авторов вызывал эпикуреизм (ср., напр., Clem. Strom. VI 8, 67, 2, где учение Эпикура ставится в такое же отношение к остальным философским школам, как ереси к христианству). Эпикурейцев критиковали за атеизм и отрицание провидения (Clem. Protr. 5, 66, 5; Ambr. De off. 1, 13; Lact. Div. inst. 3, 17; Athan. De incarn. 2, 1-2), атомистическую теорию (см. отрывки из антиэпикурейского трактата Дионисия Александрийского «О природе» в Eus. Pr. Εν. XIV 23-27) и гедонистическую этику (Eus. Pr. Εν. XIV 21-22; Aug. Serm. 150, 5 (6); Civ. D. V 20; C. Jul. 4, 3,21; Theod. Graec. aff. cur. 11,16-17). Порой гедонизм Эпикура трактовался вульгарно (Just. 2 Apol. 7,3; 12,5; 15,3), но в других случаях христианские отцы отдавали должное личной умеренности Эпикура (Ambr. Ер. 63, 19; Hier. Adv. Jov. 2, 11; Gr. Naz. Carm. mor. 10 PG 37, 736-737). Нередко они использовали конкретные эпикурейские доктрины в своих целях (ср., напр., эпикурейскую классификацию удовольствий в Nem. De nat. horn. 17, 21-38 Einarson или опору на эпикурейский сенсуализм в Tert. De an. 17). В частности, одобрение могла вызывать эпикурейская критика языческой религии (Eus. Pr. Εν. IV 2, 13; IV 3, 14). Наряду с эпикуреизмом самой «безбожной» философской школой признавался скептицизм (ср. [Clem.] Horn. 13,7,4), общей критике которого (в академическом варианте) посвящен специальный трактат Августина «Против академиков» (см. тж. Min. Fei. Oct. 38; Clem. Strom. VIII5,15-16; Eus. Pr. Εν. XIV 5-6. 18; Lact. Div. inst. 3,4-6).

Лит.: Hatch E. The Influence of Greek Ideas on Christianity. L., 1888 (Ν. Υ., 1957); Gronau K. De Basilio, Gregorio Nazianzeno Nyssenoque, Platonis imitatoribus. Gott., 1908; Idem. Poseidonios und die jüdisch-christliche Genesisexegese. Lpz., 1914; Meifort J. Der Piatonismus bei Clemens Alexandrinus. Tub., 1928; Cherniss H. R The Platonism of Gregory of Nyssa. Berk., 1930 (1970); Stelzenberger J. Die Beziehungen der frühchristlichen Sittenlehre zur Ethik der Stoa. Münch., 1933 (Hldh., 1989); Arnou R. Platonisme des pères, - DThC, 12, 1935, col. 2258-2392; Lazzati G. L'Aristotele perduto e gli scrittori cris-tiani. R., 1938; Daniélou J. Platonisme et théologie mystique. Essai sur la doctrine spirituelle de saint Grégoire de Nysse. P., 1944; Idem. Message évangélique et culture hellénistique aux II-e et Ill-e siècles. Tournai, 1961 (1990); Pohlenz M. Die Stoa. Geschichte einer geistigen Bewegung. Bd. 1-2. Gott., 1949 (1991⁶); Merki H. Homoiosis theo. Von der platonischen Angleichung an Gott zur Gottähnlichkeit bei Gregor von Nyssa. Freib. (Schw.), 1952; Sciacca M. F. Saint Augustin et le néoplatonisme. Louvain; P., 1956; Spanneut M. Le stoïcisme des Pères de l'Eglise de Clement de Rome à Clement d'Alexandrie. P., 1957; WaszinkJ. H. Der Piatonismus und die christliche Gedankenwelt, - Entretiens 3. Recherche sur la Tradition Platonicienne. Sept Exposes. Gen., 1957, p. 139-179; Idem. Bemerkungen zum Einfluss des Piatonismus im frühen Christentum, - VChr 19, 3, 1965, p. 129-162; Ulla S. R. C. Middle Platonism, Neoplatonism and Jewish-Alexandrine Philosophy in the Terminology of Clement