Диссоциативная теория

Такая структура головного мозга, как лимбическая систе­ма, соединяет подкорковые механизмы с процессами проис­ходящими в коре. Лимбическая система играет важную роль в процессе формирования воспоминаний, а также связана и с аффективными, эмоциональными механизмами. Сознатель­ное понимание — это функция коры головного мозга, таких ее участков, как ассоциативные области зрительных и слухо­вых участков. Как уже упоминалось, в момент психотравма­тической ситуации происходит активизация именно подкор­ковых образований мозга, а активность коры головного моз­га сужается. В результате произошедшее событие запомнится в лимбической системе, не достигнув ассоциативных участ­ков коры головного мозга, и тем самым не происходит «есте­ственной» коррекции за счет связи, посредством нейронных сетей, с мыслями, ощущениями и способностями более высо-42

ких уровней. В итоге, воспоминания потом долгое время бу­дут оказывать сильное эмоциональное и физическое воздей­ствие. Всякий раз, вспоминая психотравматическое событие, будет вырабатываться определенное количество нейропепти-дов, которые активизируют гипоталамус и вновь запускают адреналовую систему стрессреагирования. «Диссоциация» — это еще до конца не понятый процесс, при котором разум удерживает в своей власти болезненное событие путем от­щепления его от нормального сознательного состояния.

«Мозг перемещает травматическое событие из непосред­ственного сознания в отдельное, специально созданное для этого события. Это диссоциированное сознание имеет свои собственные чувства, свои собственные мысли, свои соб­ственные движения тела. Оно быстро «уходит» из-под конт­роля человека» (Р.В.Фленери «ПТСР»).

«Кажется, что диссоциация — это способ мозга выжить перед лицом травматического события, угрожающего жиз­ни. Когда мы встречаемся с таким событием, необходимо сфокусировать все наше внимание на том, чтобы остаться в живых. Не время быть затопленным горем, быть выведен­ным из строя тревогой или отвергать то, что происходит. Таким образом, мы можем сфокусироваться на выживании. Диссоциированное событие содержится в памяти, пока угро­жающие жизни события не проходят. Затем диссоциирован­ное событие вторгается в память, и жертва ассимилирует кое-что из него и снова диссоциируется. Со временем этот процесс вторжения/избегания позволяет мозгу обработать информацию и полностью соединить диссоциированный компонент, с которым нельзя было иметь дело во время кри­зиса. Очевидно, что это способ природы помочь нам выжить и вернуться к нормальной жизни» (Горовитц 1986, Литс и

Кеан 1989).

Более серьезные симптомы диссоциации: обнаружение себя в одежде и не помнить, как она одевалась; обнаружение записей или рисунков, сделанных своей рукой, и не помнить, когда это было сделано и т.д. (Браун 1986, Путнем и соавт. 1989).

43

Перинатальная теория ПТСР (гипотеза)

«Человек смертен... иногда внезапно смертен...» М. Бул­гаков. И не всегда смерть приходит в спокойном сне. Иногда перед нею может произойти что-нибудь ужасное. Поэтому природа должна была наделить человека какой-то защитой от сверхстресса.

Что происходит в ментальной сфере человека, когда опасная ситуация становится реально смертельной?

З.Фрейд в своей работе «По ту сторону принципа удо­вольствия» выдвинул идею о том, что живой организм был бы уничтожен внешним миром, если бы не был снабжен спе­циальным защитным механизмом, действующим, как барьер для раздражителей. Шоковые фантазии спасают человека от избыточной эмоциональной травмы и действуют, как защит­ный механизм, оберегающий индивида от потери бодрству­ющего состояния и ухода в сон или обморок. Когда угроза слаба, человек отреагирует движением или замиранием. Од­нако крайняя опасность приводит к высокой степени стиму­лирования мышления».

Швейцарский альпинист Альфред Хейм собирал описа­ния переживания гибели людей в горах, и случайно остав­шихся в живых, в течение 25 лет. Он утверждает, что смерть от падения с субъективной точки зрения жертвы приятна. Вначале, люди, переживающие процесс соприкосновения с собственной гибелью, ощущают, что воля к жизни придает им силы, и они боятся, что сдавшись, умрут. В момент капи­туляции перед смертью страх исчезает, и человек начинает ощущать безмятежность и уравновешенность. Возвысившись над телесной болью, люди находились во власти благород­ных мыслей, величественной музыки и с ощущением покоя и примирения. Согласно Хейму, смертельное падение гораздо ужаснее для оставшихся в живых свидетелей, нежели для жертв. Автобиографические воспоминания, а также описа­ния, встречающиеся в художественной литературе и поэзии, подтверждают тот факт, что лица подвергнувшиеся серьез­ной опасности, и те, кто фактически соприкасается со смер­тью, обычно переживают эпизоды необычных состояний со­знания. «Практически у всех лиц соприкоснувшихся со смер­тью, развивалось похожее ментальное состояние. Они не ис-

44

пытывали боли, отчаяния, горя или всепоглощающей трево­ги, обычно поражающей людей в минуты менее острой опас­ности, прямо не угрожающих жизни людей. Напротив, снача­ла усиливалась активность сознания, повышая интенсив­ность и скорость мышления в сотни раз. Затем приходило ощущение спокойствия и принятие ситуации на глубинном уровне. Восприятие событий и предвидение их результата были необычайно ясными. Судя по всему, не наблюдалось ни дезориентации, ни замешательства. Течение времени рез­ко замедлялось. Все это часто сопровождалось неожидан­ным мысленным проигрыванием всей прошлой жизни. Пере­живания данного типа отражают эмоционально значимые ситуации из прошлого, которое находятся на таких уровнях подсознания, которые в обычном состоянии не доступны. С. Гроф называет подобные переживания психодинамически­ми. А следом за ними (по его теории) могут проявляться пе­ринатальные переживания, связанные с обстоятельствами биологического рождения человека. И одним из фрагментов перинатального переживания является комплекс ощущений, называемый «матрицей тупика» или «отсутствия выхода». Основные чувства — бессмысленности существования, роль жертвы и неизменности любой ситуации. Все положитель­ные стороны жизни отсутствуют. Можно предположить, что в развитии ПТСР задействовано частичное «оживление» ма­териала перинатальных матриц, а именно матрицы «нет вы­хода». Схожесть переживаний в момент стадии «нет выхода» и психотравмы приводит к активации запечатленных чувств., и именно это является причиной развития навязчивых психо­травматических воспоминаний и других симптомов ПТСР.

Поэтому при терапии ПТСР можно и нужно применять различные транспесональные методики. Например, свобод­ное дыхание, холотропное дыхание и т.д. Только необходи­мо обеспечивать условия безопасности, особенно у комба-тантов. Например, случай на одном из летних декадниках в Красноярске, который проводился на борту теплохода. Мой коллега проводил сеанс холотропного дыхания на палубе, когда один из участников в состоянии глубокого транса по­пытался прыгнуть через борт. Его держало несколько чело­век, а он боролся изо всех сил, прорываясь к борту. Впослед-

45

ствии выяснилось следующее, это был ветеран Афганистана и, в состоянии транса, он «вернулся» в реальное событие про­шлого: вертолет с ветераном подбили, все горит, надо пры­гать, чтобы спастись. А его держат, не пускают. Вот так слу­чайно по недомыслию психолога и получается вторичное травмирование человека.

ПТСР — травматический им принт

Как человек становится тем, кто он есть? Как формирует­ся его «карта мира и самого себя?» Интересных теорий на этот счет множество, так на каких же остановиться, чтобы понять, что же происходит в человеке, пережившим травма­тический стресс?

Чтобы разобраться, рассмотрим модель логических уровней Дилтса-Бэйтсона.

Самый поверхностный уровень — это окружение. Все что вокруг нас. Макроокружение — природа, социально-истори­ческий контекст, семья, друзья и т.д. Микроокружение — ин­терьер, одежда, предметы обихода. Все что воздействует на человека и на что воздействует он сам.

Следующий логический уровень — это поведение; то, что человек делает или сделал в данном окружении. Макроуро­вень поведения — общие паттерны общения, действий, рабо­ты, дружеских привязанностей, все роли которые человек вы­полняет. Микроуровень — детали конкретных действий, чер­ты характера, особенности голоса, поведения, все привычки. Далее следует уровень способностей — все стратегии, ко­торые человек использует в своей жизни. Макроуровень — стратегии обучения, мотивации, памяти, принятия решения и т.д. На микроуровне — использование органов чувств: визуа­лизация внешняя или внутренняя, аудиализация, также вне­шняя или внутренняя, аудиально-дигитальная система (внут­ренний диалог), кинестетическая система. А также последова­тельность задействованности систем в различных случаях. И в том числе различные синестезии.

Далее следует уровень ценностей и убеждений. Это уро­вень самых различных идей, которые являются основой на­шей жизнедеятельности. Ценности — это то, что мотивирует человека что-то делать. Убеждения определяют смысл, при-

чино-следственную связь событий, фактов и поступков. Убеждения и ценности имеются к каждому уровню опыта че­ловека, даже к самим убеждениям и ценностям.

Наиболее глубинные убеждения формируют уровень идентичности (Я-концепция). Как именно человек восприни­мает самого себя. Этот уровень подчиняет и управляет всеми выше перечисленными. Четкого определения самоидентич­ности нет. Лично мне нравится определение Дрэвера (1956): «личностная идентичность — это чувство бытия самотожде­ственным, основанное на общем чувстве непрерывности це­лей и памяти». По мнению Э.Эриксона (1981): «развитие и формирование идентичности есть процесс взаимодействия биологических, социальных и Эго-процессов». Процесс фор­мирования идентичности продолжается всю жизнь и не явля­ется линейным. Так называемые кризисы идентичности — пе­риоды жизни, когда возникает конфликт сложившейся к днному моменту структурой идентичности и требованиям личностного развития.

Самый глубокий или верхний (как кому нравится) уро­вень — трансмиссия или духовность (то же кому как больше нравится). Этот уровень управляет нашей жизнью и форми­рует ее, являясь основным фундаментом существования чело­века. Для чего он живет? Каково его предназначение на этой земле? На уровне семьи? На уровне профессии? На уровне об­щества? На уровне всей Вселенной?

Все вышеперечисленные логические уровни заполняются человеком в результате индивидуального жизненного опыта, под воздействием процесса, названного импринтингом. Тер­мин «импринт» был введен Конрадом Лоренцем, великим австрийским ученым, Нобелевским лауреатом, одним из ос­новоположников такой науки как этология. Он, изучая гусят, только-только вылупившихся из яиц, установил, что для определения собственной матери они обращают внима­ние на одну единственную субмодальность — движение. И если на протяжении часа, гусята видели один единствен­ный движущийся предмет, например мяч или ноги человека, то начинали всюду следовать за этим предметом, полностью игнорируя собственную родную мать. А после того, как гуся­та вырастали и становились взрослыми, они начинали уха-

46

47

живать и устраивать брачную пару с похожим предметом, не обращая внимание на соплеменниц. Таким образом, импринт матери переключился на подругу. Изучая импринты, амери­канские ученые Тимоти Лиери и Роберт Дилтс установили, что подобный процесс происходит и у людей. Импринт — это не просто какое-либо событие в жизни человека, а опыт формирующий личностный опыт.

Первый уровень импринтов — биологический или выжи­вания, заполняется в раннем детстве, может быть начинает заполняться сразу после зачатия, и определяет основные па­раметры необходимые для выживания субъекта: воздух для дыхания, пища, вода и т.д. По аналогии — нижний уро­вень пирамиды потребностей Абрахама Маслоу. Именно этот уровень импринтов формирует убеждение об опасности или безопасности окружающего мира. Если близкие люди обеспечивали ребенку должный уход, мама оберегала и ох­раняла, то человек вырастает с убеждением, что мир безопа­сен и предсказуем. На это убеждение опирается другое — ил­люзия собственного бессмертия. «Лично со мной ничего страшного произойти не может». Именно это иллюзорное убеждение позволяет большинству людей впоследствии жить и наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях, а не выжи­вать, постоянно ожидая нападения. Это убеждение о личном бессмертии можно проиллюстрировать следующей картин­кой: 1993г., Москва, танки стреляют по «Белому дому», ле­тят осколки, шальные пули, а рядом стоит толпа зевак, на­блюдающих за этим «цирком». И никто из толпы не думает, что пуля может попасть в него лично.

Следующий уровень импринтов — эмоциональных свя­зей, начинается в раннем детстве и заканчивается ориентиро­вочно к школе. Способность или не способность устанавли­вать взаимоотношения с людьми, способность сочувствовать и сопереживать. Способность переходить во вторую позицию восприятия информации. Эти вышеназванные уровни имп­ринтов «как бы заполняют» содержимым логические уровни «окружение» и «поведение».

В школьный период вначале заполняется уровень интел­лектуальных импринтов — убеждения о своих способностях относительно других: умственных, физических и т.д. Форми-

48

руются навыки восприятия абстрактных символов и их пере­работка. «Умен ли я? Способен ли я?» основные вопросы, на которые в жизненных различных ситуациях появляются стой­кие ответы.

В раннем подростковом периоде начинают заполняться уровни социальный и эстетический. Социальный — убежде­ния как именно их воспринимает общество, а эстетический — убеждения о красоте, порядке, форме и т.д. «Что является прекрасным? Кто по настоящему красив?» На базе всех вы­шеперечисленных уровнях импринтов формируется логичес­кие уровни убеждений, ценностей. И только затем происхо­дит заполнение мета-уровня импринтов на логическом уров­не идентичности и трансмиссии. Человек может возвращать­ся назад к прошедшим событиям и понимать, почему он именно таков и находить пути к самосовершенствованию. Этот процесс заканчивается к 16-20 годам.

Но это не значит, если к 20 годам сформировалась вся структура логических уровней и заполнилась необходимым импринтным содержимым, то человек остается неизменным всю оставшуюся жизнь. В течение жизни человек неоднок­ратно меняет свои убеждения. «Этот естественный цикл из­менения можно сравнить со временами года. Новое убежде­ние, похоже, на семя, которое высевается весной. В течение лета семя растет, созревает, становится сильным и укореня­ется. Осенью убеждение начинает становиться старым и вя­нет, его функция выполнена. Однако плоды этого убеждения (его позитивные намерения и цели) сохраняются и «пожина­ются»; они отделяются от тех частей, которые уже сослужи­ли свою службу. И, наконец, «зимой» те части убеждения, ко­торые больше уже не нужны, отбрасываются и отмирают, по­зволяя циклу возобновиться снова» (Р. Дилтс).

Это естественный цикл смены убеждений, но вот в случае психической травмы, которая нарушает какое или какие-либо глубинные убеждения, все происходит по другому. Нет времени, чтобы старое, имеющееся убеждение «умерло». С самого начала возникает мощный внутренний конфликт между имеющейся структурой логических уровней и вновь образовавшейся. Этот феномен называют «диссонансом» и описан Фестингером, еще в 60-е годы.

49

Гипотетически, психическую травму можно считать трав­матическим импринтом. «Вызвавшая ПТСР психическая травма, оказывается настолько тяжелой и несовместимой с прежними установками, идеалами и системой ценностей, что личность не может интегрировать ее в своей структуре. В ка­честве психологической защиты происходит постепенное формирование новой идентичности с иным восприятием ре­альности, другой системой ценностей, другими целями и перспективами» Ц.П.Короленко (2000).

Например, взрослый человек, который всю жизнь имел убеждение, что мир достаточно безопасен, необходимо лишь выполнять элементарные правила безопасности, которые за­помнил с детства, и строил свою жизнь соответственным об­разом. Вдруг он попадает в техногенную катастрофу или подвергается бандитскому нападению, в результате чудом остается живой. Практически, сразу возникает ряд новых убеждений и одно из них «мир смертельно опасен». Это из области самоидентифицирующих убеждений, следовательно, необходимо изменение всей иерархии логических уровней; ценностного уровня — важно все, что приводит к безопаснос­ти; самой главной способностью становится выживание; способы действия — обеспечивающие выживание, и соответ­ственно меняется окружение; формируется новая сублич­ность человека. Но ведь какое-то время может сохраняться (и сохраняется) старая испытанная опытом система логичес­ких уровней. Как эти две системы уживаются вместе? Возни­кает то, что называется конфликтом субличностей. Как след­ствие — навязчивые воспоминания, депрессия и другие про­явления первой стадии посттравматического стрессового расстройства.

Навязчивые воспоминания, какое-то время, никак не мо­гут «встроиться» в прежнюю «карту мира». Используя клю­чи доступа, в период первой стадии развития посттравмати­ческого стрессового синдрома воспоминания представляют из себя не просто визуальные или аудиальные конструкции, или стандартное линейное VAKO (визуальная, аудиальная, кинестетическая, обонятельная), а синестезию.

Обычная стратегия воспоминания, как правило, — это последовательный переход от одной репрезентативной сис­темы к другой. Например , V-A — Ad -К . В данном примере, 50

от визуальной репрезентации к аудиальной, затем к аудиаль-нодигитальной (в некоторой литературе называется «внут­ренний диалог») и затем к кинестетической. А при синесте-зийной стратегии репрезентативные системы образует груп­пу, достаточно прочную, потому что они «сцеплены» друг с другом. Стоит человеку получить извне или изнутри по од­ной из любых репрезентативных систем какую-либо инфор­мацию, хоть чуть-чуть напоминающую одну из составляю­щих синестезии, как тут же «всплывает» вся структура дан­ной синестезии. Со временем синестезия, при помощи ассо­циативной сети или внутренних якорей, интегрируется все с большим и большим количеством других воспоминаний, лю­дей, предметов и т.д. На мой взгляд, таким образом, мозг старается уменьшить интенсивность эмоций травматической

синестезии.

Визуальная составляющая по субмодальностям: яркая, цветная, большая, близкая, движущаяся, ассоциированная.

Аудиальная составляющая: громкая, объемная, близкая и т.д. То есть все субмодальности репрезентативных систем наиболее сильно воздействующие на кинестетическую реак­цию — в итоге, неприятную, а чаще болезненную. И здесь возникает еще одна немаловажная проблема. Человек по сути своей животное дневное и такие визуальные субмодаль­ности как яркое, близкое, цветное, в норме, вызывают субъективно приятные кинестетические ощущения, а непри­ятные, наоборот тусклые, черно-белые, неподвижные. В ито­ге получается путаница на уровне раскодирования информа­ции; травматические воспоминания по ощущениям неприят­ные (это очень мягко сказано), а субмодальности, наоборот, как у приятных воспоминаний.

Основной мотивирующей мета-программой становится «избегание неприятного». Но в результате данной «путани­цы» субмодальностей, нарушается способность испытывать обычные теплые человеческие чувства, потому что человек постоянно ожидает пакость, даже от самых близких. Кроме этого, нарушается способность формировать мотивирующие цели в будущем. Вообще будущее в самом начале расстрой­ства может отсутствовать или закрыто, и лишь с течением времени появляется возможность формировать ближайшее

51

будущее. Один ветеран Чеченских событий буквально с пе­ной у рта отстаивал, что будущего вообще нет ни у кого, ни у него, ни у меня. «Доктор, выйдешь сейчас на улицу, а тебе со­сулька в голову попадет и все нет будущего» — утверждал он.

Нарушение способности планировать будущее приводит к состоянию растерянности, апатии и депрессии различной степени выраженности.

Со временем, у тех людей, у которых состояние улучша­ется, субмодальности психотравматического воспоминания несколько тускнеют, отодвигаются, и самое главное, проис­ходит постепенная диссоциация, т.е. человек в своих воспо­минаниях начинает «видеть» самого себя в психотравмати­ческой ситуации. Но это не значит, что травматическое вос­поминание перестает воздействовать на человека. Убеж­дения, выстроенные на основе психотравмы, формируют весь будущий сценарий жизни, а сохраняющееся психотрав­матическое воспоминание, по принципу обратной связи, по­стоянно подтверждает их правильность.

Интересно исследовать линию времени у людей, перенес­ших психическую, в том числе боевую, травму, она имеет форму арабского типа. Подобная линия времени «пронзает» человека насквозь, сзади обычно расположено прошлое, а прямо перед человеком находится настоящее, закрывая бу­дущее. Такой тип линии времени еще называют «сквозь вре­мя» или «ассоциированный со временем». В период наиболее выраженного состояния навязчивых воспоминаний, эта ли­ния перевернутая и все прошлое оказывается перед челове­ком, а будущее и настоящее оказывается где-то сзади. Соб­ственное наблюдение: у 39 из 48 ветеранов войны в Чечне, с выраженными проявлениями стадии навязчивых воспомина­ний, наблюдалась именно перевернутая линия времени, ассо­циированная со временем. И лишь с уменьшением навязчи­вых воспоминаний, линия времени «переворачивается» и становится обычной «ассоциированной» со временем, но с заблокированным будущим.

На линии прошлого, там, где по времени как раз должна была бы быть бомбежка, возникает что-то типа тумана или серого дыма, темного леса или просто темноты — доступ к прошлому, соответственно, перекрыт этим заслоном. Полу­чается, что человек метафорически оторван от своего про-52

шлого опыта, который получил далее, чем полгода назад, и не имеет к нему доступа. Позитивное намерение бессозна­тельного здесь очевидно: «Не хочу снова видеть того, что случилось тогда». Травматическое событие настолько значи­мо, что перекрывает и весь остальной былой опыт. В том числе, нарушая доступ к важнейшим мета-ощущениям, что в свою очередь приводит к развитию различного рода аддик-циям и вербальной алекситемии.

На линии будущего приблизительно через неделю-месяц идет либо обрыв, либо линия резко задирается вверх. То есть, дальше, чем на неделю — месяц вперед человек плани­ровать свою жизнь не может. И вот он оказывается в этом ограниченном отрезке времени, абсолютно вырванном из контекста, где нет опоры ни на будущее, ни на прошлое. Ма­териал, из которого были сделаны такие линии времени, — крошащийся пенопласт, мятая бумага, дорожка из пепла, сгу­стки дыма, ниточка пунктиром.

Вербальная алекситемия характеризуется выраженным «блокированием» кинестетической репрезентативной систе­мы.

Если разбирать другие основные мета-программы, то бросается в глаза крайне выраженная внутренняя референ­ция, особенно у ветеранов войн. Во всем мире, только они сами знают, что действительно им нужно.

Столь выраженная внутренняя референция проявляется, как упрямство и ригидность, и может являться причиной ос­тановки в развитии личности. Ну, скажите, пожалуйста, кто и чему может научить ветерана войны? Ведь только он сам знает истинную ценность собственных поступков. У лиц с ПТСР, вызванного другими причинами, может развиваться, наоборот, крайний вариант внешней референции, т.н. усво­енная беспомощность.

А вот, мета-программы: проактивный — пассивный (аль­тернатива — рецепт, в других книгах) различны у разных групп людей с посттравматическим стрессовым расстрой­ством. У пациентов после различных «бытовых» психотравм и «катастроф» чаще наблюдается мета-программа «пассив­ный», после боевой психотравмы чаще наблюдается — «про­активный».

53

Из пары таких метапрограмм, как «движение к...» и «дви­жение от ...», встречается только вторая. И не только в тех случаях, когда человек с посттравматическим синдромом лю­бым способом пытается избегать неприятностей в обычной жизни, но и тогда, когда ветераны войны вновь стремятся по­пасть в условия боевых действий. Таким способом ветеран «уходит от» стресса мирной жизни: «там проще и понятнее» — говорят многие из них.