VIII. 1848 в 1998: Коммеморативная политика

диcтическая партия Владимира Мечьяра, для которой национализм оказался успешной выборной стратегией. Однако отчасти из-за националистической позиции Мечьяра Словакия соскользнула с «твердого пути» к европейской интеграции. В такой политической ситуации стопятидесятилетие революции, казалось бы, давало и националистам, и их либеральным оппонентам возможности использовать прошлое в своих (совершенно различных) политических целях — особенно в контексте избирательной кампании, ведшей к парламентским выборам сентября 1998 года. Если подходящих традиций не было, то можно было бы ожидать попыток изобрести их. И все же в 1998 году ни националисты, ни их либеральные оппоненты не извлекли особой пользы из революции 1848 года.

Словакия является, таким образом, «негативным» случаем; стопятидесятилетие 1848 года прошло здесь по большей части незамеченным. На наш взгляд, это отражает ограничения, вытекающие из самой природы «доступных прошлых» [Schudson, 1989, р. 107ff.]. По историческим причинам, связанным как с ходом событий в 1848 году, так и с характером историографической традиции и социальной памяти в прошедшие полтора столетия, коммеморативные возможности, доставленные стопятидесятилетним юбилеем в Словакии, были на самом деле весьма скудными как для либералов, так и для их оппонентов — националистов.

В этом отношении показательно сравнение с Румынией. Революция 1848 года в Валахии давала более богатое историческое «сырье» (по сравнению с доступным в Словакии) для «европейски» ориентированной коммеморации, акцентирующей модернизацию, вестернизацию и демократизацию, хотя и в Румынии «полезность» этого прошлого была ограниченной из-за отсутствия в XX веке живой коммеморативной традиции. В отличие от румынских (и венгерских) коллег словацким либералам трудно было объявить революцию 1848 года «своей». В 1848 году румыны жили собствен-

355

Роджерс Брубейкер. Этничность без групп

но в Венгрии, в Трансильвании и в румынских княжествах Валахии и Молдове, и они восприняли 1848 год совершенно по-разному соответственно этим различным контекстам. Напротив, словаки жили тогда только в Венгрии и не имели отдельной административной территории или «собственной» институциональной структуры, в которой могли бы установить революционный режим вроде того, что возник в Валахии. Даже при несколько более благоприятном «доступном прошлом» попытки румынских либералов отметить годовщину революции в Валахии в 1998 году были немощными и, в конечном счете, безуспешными. При гораздо более скудном историческом материале и без серьезной соответствующей традиции коммеморативные возможности словацких либералов в 1998 году оказались еще более ограниченными.

Важные революционные события — включая разработку венгерским Государственным собранием (Диетой) и ратификацию королем «апрельских законов»», равноценных проекту конституции для современного либерального государства, — действительно разворачивались в марте — начале апреля 1848 года в городе, который является сегодня столицей Словакии. Но эти события кодировались как часть венгерской национальной традиции, и в Словакии даже либералы не рассматривали их как «предмет коммеморации». Словаки не были вовлечены в работу венгерской Диеты, где, как и в других представительных собраниях старого, помещичьего образца, главенствовали аристократы, почти сплошь — венгры. Так что хотя эти законодательные шаги были частью революции на территории, которая впоследствии стала Словакией, они не считались частью революции, совершенной словаками или в интересах словаков.

Конечно, в последние годы некоторые словацкие интеллектуалы пытались бросить вызов националистическому пониманию событий 1848 года, вырвать революцию и вообще историю этого региона из тисков

356