VIII. 1848 в 1998: Коммеморативная политика

плетению политических, социо-экономических и национальных нитей в революциях 1848 года и к вытекающей отсюда неоднозначности, связанной с ознаменованием их памяти. В конечном счете события 1848 года отнюдь не были безусловно прогрессивной главой европейской истории. Едва ли можно было не заметить, и тем более в 1990-х годах, что 1848 год был также ключевой главой в истории европейского национализма, моментом, когда националистические требования впервые кристаллизировались во всей Центральной и Восточной Европе и когда непримиримость и взрывоопасность таких требований впервые стали совершенно очевидными. В этом отношении события 1848 года представлялись особенно малоподходящими для памятных мероприятий в 1998-м. Ведь они могли бы символизировать «другую Европу», Европу, ассоциирующуюся с национализмом и этническим насилием, ту самую Европу, которую послевоенная наднациональная интеграция призвана была навеки похоронить. Эта «другая Европа» вернулась со всей силой в 1990-х годах непосредственно на южной границе Венгрии, и даже отчасти в тех районах, которые принадлежали, хотя и не всегда, к историческому Венгерскому Королевству. Поэтому для ориентированной на интеграцию элиты было особенно важно избежать компрометации «добрых европейских» заверений и аттестаций Венгрии связями с «балканской» гремучей смесью национализма, этнической гомогенизации и войны, тем более что европейские институты (не только Европейский Союз, но и Совет Европы, НАТО и ОБСЕ) придавали особое значение преодолению этнических конфликтов и гарантиям соблюдения прав меньшинств.

Таким образом, весной 1998 года венгерская элита столкнулась с дилеммой: как избирательно акцентировать «добрые европейские» измерения событий 1848 года и вместе с тем приглушить этнические и национальные недовольства, конфликты и насилие, ко-

317

Роджерс Брубейкер. Этничность без групп

торые тогда выплеснулись, а тем самым — продемонстрировать цивилизованные, современные и «западные» качества своей страны.

Это делалось или, по крайней мере, должно было сделаться тремя способами. Во-первых, был выбран строго генерализующий нарративный фрейм. Предметом коммеморации были не революционные события как таковые и не военные триумфы и поражения 1848-1849 годов. Самого термина «революция» избегали или смягчали его с помощью выражений вроде «мирное революционное преобразование»²¹. Вместо этого внимание концентрировалось на длительном историческом процессе, символическое начало которого, как утверждалось, знаменовал 1848 год. Чаще всего для обозначения этого процесса использовали терминpolgârosodâs, который означает развитие цивилизованного, или гражданского, общества, с одной стороны, и буржуазного общества (среднего класса), с другой²². В коммеморативной речи 15 марта президент Гёнц подчеркнул, что 1848 год положил начало

²¹ Глава Венгерского комитета по встрече миллениума, который отвечал за организацию празднования памяти событий 1848 года, писал о «мирном революционном преобразовании», которое положило начало «венгерскому гражданскому [polgâri] обществу и современному национальному государству» [Gabor Erdödy, Magyar Nemzet, 1998, 14 March]. Балинт Мадьяр, который был тогда министром культуры и образования, в коммеморативной речи сказал следующее: «В Венгрии после 15 марта 1848 года не было места революциям — разве лишь той, которая посредством законов создает новый, лучший порядок для граждан... не оружие продиктовало апрельские законы, не деспотизм привел к ответственному представительному правлению, свободе прессы и освобождению рабов, но требование и логика законности» [Magyar Hirlap, 1998, 16 March].

²² Polgârosodâs — термин, означающий процесс, развитие, происходит от слова polgâr, которое, как и его немецкий аналог Bürger, соединяет в себе два понятия, которые передаются во французском и английском языке двумя словами: citoyen и bourgeous, citizen и bourgeons.

318