VIII. 1848 в 1998: Коммеморативная политика

манное манипулирование прошлым путем изобретения «поддельных» традиций [Hobsbawm, 1983, р. 2], так и ограниченность самих инструментальных попыток такого рода. Возможности предпринимательства в области памяти, как мы покажем, обусловлены и ограничены природой и структурой «доступных прошлых» ([Schudson, 1989, р. 107 ff]; ср.: [Schudson, 1992, р. 205 ff.]), т.е. прошлых, сделавшихся «доступными» для современного использования не только благодаря самим событиям, но и, конечно, путем их последующей инкорпорации в коммеморативные традиции. Как замечает Олик [Olick, 1993, р. 383], прошлое «включает не только историю — предмет коммеморации, но и аккумулированную последовательность коммемораций».

Коммеморации в венгрии и в среде заграничных венгерских меньшинств Десакрализация прошлого

События 1848 года давно являются краеугольным камнем венгерской политической культуры и главной контрольной точкой венгерского национального самопонимания, официального и народного. Даже режимы, которые старались нейтрализовать революционные образы 1848 года (особенно авторитарный консервативный режим Миклоша Хорти между двумя мировыми войнами и, как ни странно, коммунистический режим), не могли избежать той или иной формы ознаменования годовщины событий 1848 года [Gero, 1995]. Революция 1848 года занимала центральное место и в народной памяти: упоминания о ее великих событиях и героях, мучениках, предателях и вилланах наполняют венгерский фольклор и национальную мифологию.

Празднования стопятидесятилетней годовщины революции в Венгрии и среди заграничных венгров вращались вокруг даты 15 марта. Но она не всегда за-

309

Роджерс Брубейкер. Этничность без групп

нимала привилегированное место в официальных коммеморациях¹⁴. На самом деле потенциальная взрывоопасность 15 марта, отмечаемого как день символически важного народного восстания, приводила к тому, что правительства часто косо смотрели на эту дату. Когда приближалась пятидесятая годовщина революции 1848 года и венгерское правительство учредило праздник в память революции, 15 марта было отвергнуто в пользу более «безопасного» дня 11 апреля, поскольку в этот день в 1848 году получило официальную королевскую санкцию венгерское законодательство, систематизировавшее базовые конституционные и правовые принципы нового порядка [Gero, 1995, р. 242]. За исключением краткой революционной интермедии 1918-1919 годов, 15 марта публично не праздновалось до 1928-го. В межвоенный период консервативно-националистический режим Хорти делал упор на национальных и боевых, а не на революционных традициях 1848 года. В 1928-м, к 80-й годовщине революции, режим постановил считать днем национального праздника 15 марта, а не 11 апреля. Но и в 1928 году, и в последующие годы мероприятия в ознаменование памяти о 15 марта строились так, чтобы акцентировать милитаристские темы и ирредентистские идеалы [Ibid., р. 243-245].

Революционные и демократические сюжеты вновь выдвинулись на первый план в официальных послевоенных коммеморациях 15 марта, но продержались недолго [Gero, 1998]. Ознаменование памяти годовщины народного демократического восстания вскоре стало опасным для режима, который все больше делался диктаторским. Уже в 1951-м постановлением правительства 15 марта стало обычным рабочим днем. После подавления восстания 1956 года, в котором идеалы и символы 1848 года занимали выдающееся место, власти препятствовали всякому спонтанному празд-

¹⁴ Исторический очерк, представленный в следующих абзацах, основан на работах: Gero, 1995; Gyarmati, 1998.

310