VIII. 1848 в 1998: Коммеморативная политика

и фреймах коммеморации в мажоритарных и миноритарных контекстах. Празднования в Венгрии были в целом заметно менее сакрализованными и фреймировались более универсалистски, чем торжества в среде венгерских меньшинств в соседних государствах. В случае Румынии мы заметили две различных коммеморативных стратегии. Одна из них, универсалистская и более спокойная, фокусировалась на революции в Валахии, а другая, оказавшаяся доминирующей, была партикуляристской и более пафосной и фокусировалась на национальном конфликте в Трансильвании. В Словакии же, где в историографии и публичном дискурсе присутствуют обе репрезентации 1848 года, партикуляристская и универсалистская, стопятидесятилетняя годовщина революционных событий, в сущности, оказалась незамеченной¹³.

Мы последовательно обсуждаем три соответствующих национальных контекста коммеморации. Наибольшее внимание мы уделяем ситуации в Венгрии по двум причинам. Во-первых, 1848 год, центральный для венгерской национальной мифологии, прочно закрепился в памяти простого народа и элиты в самой

¹³ Выше мы предположили, что эти две оси являются концептуально независимыми. Сакрализованная тональность (как и десакрализованная) может соединяться с партикуляристским или генерализующим нарративным фреймом. Однако, как указано в тексте, здесь представляют особый интерес две из четырех комбинаций: сакрализованная тональность и партикуляристский фрейм — и десакрализованная тональность и универсалистский фрейм. Вот почему мы подчеркиваем, что эти две оппозиции, хотя и независимые в принципе, в данном случае на практике частично совпадают. В других контекстах, впрочем, можно найти другие комбинации. Празднования дня Св. Патрика, например, обычно характеризуются десакрализованной тональностью и партикуляристским нарративным фреймом, тогда как некоторые (хотя и не все) элементы коммеморации французской и американской революций отмечены соединением сакральной тональности с универсалистским нарративным фреймом.

307

Роджерс Брубейкер. Этничность без групп

Венгрии и даже в еще большей степени — венгров, живущих в соседних государствах. Он не столь важен для румынской, не говоря уже о словацкой, национальной мифологии и народной памяти. Во-вторых, главная цель в случае Венгрии — исследование и разъяснение различий в тональности и фреймах между коммеморациями в Венгрии и в среде венгерских меньшинств за границей. Такая задача не возникает относительно Румынии и Словакии. В этих двух случаях наши цели несколько различаются. В случае Румынии мы сосредоточиваемся на сдвиге от генерализирующей коммеморативной стратегии, помещающей революцию в Валахии в более широкий европейский контекст, к партикуляристской стратегии, фокусирующейся на национальном конфликте в Трансильвании. Применительно к Словакии мы хотим объяснить отсутствие сколько-нибудь значительных коммеморативных мероприятий в ознаменование стопятидесятилетия революции 1848 года.

Олик и Роббинс [Olick, Robbins, 1998, p. 128] обращают внимание на мощную «презентистскую» волну, захватившую социальные науки в части исследования памяти, отмечая, что прошлое ставится на службу потребностям и интересам настоящего. Они различают «инструментальный» и «культурный» аспекты презентизма, связывая первый с преднамеренным и часто манипулятивным «бизнесом в сфере памяти», а второй — с неизбежной избирательностью памяти, поскольку воспоминание всегда отыскивается и вызывается в контексте современных рамок смысла и интереса. Наши исследования доставляют многочисленные свидетельства процессов того и другого рода — и сознательных попыток использовать прошлое в нынешних целях, и менее сознательных процессов и механизмов, управляющих избирательностью памяти. Вместе с тем наш анализ свидетельствует о границах «инструментального презентизма». Мы имеем в виду как границы аналитического подхода, выявляющего проду-

308