VII. Этничность, миграция и государственность государственность

Моя последняя группа тем связана с государством. Перестройка государства является главной проблемой для всей Европы. Но и в этой области в разных частях Европы вопрос ставится совершенно по-разному.

Самым поразительным различием кажется следующее: в то время как реорганизация политического пространства в Западной Европе устремлена — по крайней мере, насколько можно судить сегодня — к выходу за рамки государства-нации, впечатляющая реконфигурация Центральной и Восточной Европы после окончания холодной войны включает движение назад к государству-нации. Не считая объединенной Германии, девятнадцать из двадцати трех государств на территории бывшего многонационального Советского Союза, некогда многонациональной Югославии и двунациональной Чехословакии принято считать государствами-нациями, т.е. государствами конкретных наций и на службе интересам этих наций, по имени которых они и называются (а три исключения — Российская Федерация, остатки Югославии и Босния-Герцеговина — тесно связаны с конкретными нациями). Если Западная Европа вступает в постнациональную эпоху, то политический контекст для большей части Восточной Европы можно было бы назвать постмногонационалъным. Как великие империи династии Романовых, Габсбургов и Оттоманская империя развалились в начале «короткого двадцатого века», оставив вместо себя множество национально-определенных государств, точно так же в конце этого отрезка времени многонациональные государства снова рассыпались на многочисленные так называемые государства-нации.

Однако эта точка зрения требует оговорки, и не только потому, что произошедшее в мае 2004 года масштабное расширение ЕС на восток размывает различие между востоком и западом. Что важнее, ЕС не демонстрирует линейного или однозначного движения

281

Роджерс Брубейкер. Этничность без групп

«за рамки государства-нации» к наднациональной форме политической власти. Как утверждает Милуорд [Milward, 1992], первые робкие шаги к наднациональной власти способствовали — как и было задумано — восстановлению и укреплению власти государства-нации. Происходил сложный процесс детального пересмотра и перераспределения в различных направлениях — вверх, вниз и вкось — ранее тесно связанных полномочий и компетенций. Возникающее в результате «многоуровневое» или даже «неосредневековое» государственное образование не выглядит наднациональным супергосударством: в часто цитируемом замечании ЕС описывается как «экономический гигант, политический карлик и военный червь»¹⁴. События последнего десятилетия, несмотря на Маастрихтский договор и объявленное формирование общей политики в сфере безопасности и обороны, мало способствуют опровержению этой точки зрения¹⁵.

Хотя отчетливого движения за рамки государства-нации пока не наблюдается, классическая модель унитарной, централизованной, суверенной государственности, в которой вся власть концентрируется в единственной центральной точке, уже не соответствует политической реальности. Власть была реконфигурирована, компетенции разграничены и переданы — не только ЕС (который сам является совокупностью институтов и полномочий, а не единой сущностью), но и другим международным организациям и субна-

¹⁴ Слова бывшего министра иностранных дел Бельгии Марка Эйскенса, цит. по: Drozdiak W. Once Again, Europe Follows American Lead // Washington Post. 1999. 26March.

¹⁵ Ведущие европейские интеллектуалы, критикующие войну в Ираке, взывают к «ядру Европы», которое способно выступить противовесом американской гегемонии [Derrida, Habermas, 2003; Деррида, Хабермас, 2003], но, как подчеркивает в ответ Пол Кеннеди [Kennedy, 2003], этому мешают серьезные политические и институциональные препятствия.

282