IV. Контекст: просветительская литература
Вопрос о том, по какому принципу выстроено изображение предметного мира в «Черной курице», весьма сложен, и едва ли можно дать на него однозначный ответ. С одной стороны, Погорельский явно тяготеет ко второму из вышеназванных подходов. Многие детали предметного мира в тексте повести обособлены от остальных и снабжены довольно выразительной и, как правило, краткой характеристикой (например, «маленький пучок» на голове учителя, упоминание о котором нарочно помещено автором в ударную позицию – в конец предложения). С другой стороны, есть и исключения. Так, описания обеда, комнат старушек и подземного царства весьма подробны и изобилуют множеством деталей, что сказывается, в том числе, и на синтаксисе. В результате фокус зрения постоянно смещается, стиль становится динамичным, «текучим». Посвятив три длинных предложения одному предмету – забору с дырочками, автор уже через абзац резко меняет повествовательную стратегию и начинает тщательно перечислять все, что только возможно: предметы мебели, виды кушаний, изготовляемые Алешей украшения для стола, элементы причесок… Что касается распределения деталей предметного мира по всему тексту, то и оно отнюдь не является равномерным: в некоторых моментах повествования концентрация этих деталей очень высока, и в то же время на протяжении нескольких абзацев иногда не упоминается ни один предмет.
Таким образом, можно предварительно выявить несколько особенностей изображения предметов в «Черной курице».
Первая особенность – это интерес к «сложному» предмету, к его изнанке, механизму, строению. Таково, например, описание забора в начале повести. Объясняя читателям заблуждение Алеши, считающего, что дырочки в заборе проверчены доброй волшебницей, автор не упускает случая совершить краткий экскурс в историю: «Алеша не знал, что дырочки эти происходили от деревянных гвоздей, которыми прежде сколочены были барки…». Стремление к поистине научной точности и аккуратности подчас специально подчеркивается; так, переход к описанию двора пансиона обозначен следующей фразой: «Я забыл вам сказать, что к этому дому принадлежал довольно пространный двор…». Причем это стремление, как кажется, превалирует над сюжетной логикой. Автор, считающий нужным описать все, что находится в непосредственной близости к пансиону, посвящает целое предложение переулку: «Ворота и калитка, кои вели в переулок, всегда были заперты, и поэтому Алеше никогда не удавалось побывать в этом переулке, который сильно возбуждал его любопытство». Читателю может показаться, что впоследствии упоминание о переулке будет как-то отыграно, но нет – перед нами «ложный ход»: в дальнейшем действие не выйдет за пределы ограды пансиона.
Вторая особенность - отсутствие единообразного подхода к изображению предметного мира и единого метода его описания. Об этом говорилось выше – в связи с соотношением двух тенденций в повествовании Погорельского.
Третья особенность – выдвижение на первый план материальной характеристики предмета. Эта особенность проявляется на лексическом уровне – в описаниях предметов явно преобладают качественные прилагательные: «золотая монета», «кисейные занавески», «хрустальная люстра», «железные руки» рыцарей и т.д. Более того, в некоторых случаях постоянные указания на то, из чего сделан предмет, могут показаться избыточными: так, современник Погорельского, встретив в тексте слово «империал», едва ли нуждался в дополнительном упоминании о том, что это «золотая монета», а слова «деревянный забор из барочных досок» вообще находятся на грани плеоназма.
Названные особенности, на наш взгляд, сближают «Черную курицу» не столько с художественной, сколько с просветительской (в том числе адресованной детям) литературой конца XVIII – начала XIXв., входившей в содержание многих журналов того времени. Эта мысль может показаться несколько неожиданной; попытаемся обосновать ее, вновь обратившись к истокам детской периодики – к «Детскому чтению для сердца и разума». В предисловии к первому номеру издатель дает общую характеристику предполагаемого содержания журнала. Это содержание делится на «моральные, или нравоучительные пиэсы» и «пиэсы из Физики, Натуральной истории, Географии и некоторых других наук» (Детское чтение … 1785. Ч. 1. С. 5 - 6).
Задачей последних являлось пробуждение интереса в детях к устройству мира, природным явлениям, другим странам и континентам. Отсюда – одна из главных характеристик этого вида литературы: повышенное внимание к предметам и явлениям, которые (в отличие от предметов в собственно художественной литературе) имеют здесь самостоятельное познавательное значение. Соответственно, тексты такого рода предельно конкретны и насыщены множеством деталей. Вот отрывок из «Разговора между отцом и сыном о снеге»: «Когда снег пойдет, то поймай несколько снежинок на шляпу, либо на черный платок; тогда увидишь ты прекрасные звездочки, розы и цветы, еще гораздо яснее, чем теперь» (Детское чтение … 1785. Ч.1. С. 115). А вот фрагмент из опубликованного двадцать два года спустя в «Друге юношества» «Разговора надзирателя с ученикам о металлах»: «Большая часть посуды их <паяльщиков> делается из тонких железных дощечек, выбеленных обмоканием в растопленном олове; потом дощечки те сгибаются и перерезываются по произволу, составные их места паяются оловом, смешанным с другими металлами. Высеребренные булавки делаются почти таким же образом» (Друг юношества … 1807. Июль. С. 101).
Вторая особенность имеет косвенное отношение к тому, что Пушкин в своих «Записных книжках» определял как основной недостаток современного ему русского языка: «…просвещение века требует важных предметов размышления для пищи умов, которые уже не могут довольствоваться блестящими играми воображения и гармонии, но учёность, политика и философия ещё по-русски не изъяснялись — метафизического языка у нас вовсе не существует…» (Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937—1959. Т. 11. Критика и публицистика, 1819—1834. С. 21). Отсутствие научного языка – разновидности метафизического - ярко сказывается уже в естественнонаучных трудах Ломоносова, переведенных на русский язык, - например, в «Минеральном каталоге». Остро ощущающийся недостаток специальной терминологии сочетается в них с повышенной образностью (едва ли не единственным средством сделать научное описание более понятным и подробным). Ситуация еще более обостряется в просветительской литературе, специфика которой – ориентация на более широкий круг читателей, далеко не всегда обладающих специальными научными познаниями, - требует ограничений в использовании терминологии.
Таким образом, сочетание этих двух особенностей дает своего рода феномен – тексты, в которых научная установка сочетается со стилистикой художественной литературы. В этом «пограничном» пласте текстов осуществляется то, что не было осуществлено в литературе художественной, - вырабатывается особый подход к изображению материального мира, основой которого является самостоятельное значение предмета. Изображение предмета становится самоцелью.
Отсюда – ряд специфических характеристик просветительской литературы того времени, схожих с вышеназванными особенностями изображения предметного мира в «Черной курице».
Первая из них заключается в том, что в центре внимания автора оказывается устройство того или иного материального объекта, его внутреннее строение. В просветительской литературе, адресованной детям, интерес к внутреннему устройству различных предметов усиливался, так как получал двойную мотивировку: речь шла не только о пытливом уме ученого, но и о детской любознательности. Вот типичное описание части растения из «Разговора между отцом и детьми о кофе»: «…ты не нашла бы в них ничего, кроме клейкой кожи иссохшего тела, наполненной густым, темноцветным и очень горьким соком, в котором как бы плавает твердое зеленое зерно, или кофейный бобок» (Детское чтение … 1785. Ч. 2. С. 36).
Вторая отличительная черта – это сочетание различных способов изображения природного мира, в зависимости от интенции автора. В одних случаях это подробное перечисление, своего рода каталогизация: «Образ и величина градин не всегда бывают одинаковы: иногда бывают они круглы, иногда со впадинами и представляют полушарики; часто бывают похожи на конусы и с углами; обыкновенная величина их бывает в свинцовую дробь; редко бывают они в орех, но бывают иногда так велики, как гусиные яйца» (Друг юношества … 1807. Август. С. 7). В других случаях – сосредоточение внимания на конкретном объекте: «Из под оболочки зерна вытягивают волосья или шерсть весьма тонкую, годную для витья веревок и для законопачивания малейших отверстий на корабле» (Друг юношества … 1807. Октябрь. С. 103). Особенно ярко эта вариативность проявляется в этнографических описаниях.
Третья черта – первостепенное значение вещественной характеристики предмета. Вот пример из «Достопамятной повести о некотором Шотландце, жившем несколько лет на пустом острове»: «Из кожи диких коз, которых он ловил, сшил он себе тоненькими ремешками кафтан и шапку. Вместо иглы употреблял он при том маленькие гвозди» (Детское чтение… 1786. Ч. 6. С. 119-120).
Говоря об общности подходов к изображению материального мира в «Черной курице» и научно-популярной литературе конца XVIII - начала XIX в., добавим, что тонкость, переходимость грани между последней и собственно художественной литературой, написанной для детей, по-видимому, ощущалась авторами того времени. Так, в «Детском чтении для сердца и разума» в 1787 – 1788 гг. печатались «Деревенские вечера» - цикл повестей, которые, согласно сюжету, просвещенная и образованная мать рассказывает своим детям. Одно из этих произведений – «Альфонс и Далинда, или Волшебство Искусства и Натуры, нравоучительная сказка». Принцип рассказчицы – «рассказывать… только чрезвычайные вещи, но притом возможные, которые покажутся… невероятными» (Детское чтение … 1787. Ч. 11. С. 46): «Все то, что вам покажется чудесным, все, что будет вам напоминать волшебные сказки, есть точно истинно и естественно» (Там же. С. 47). (Вспомним эпизоды посещения Алешей подземного парка и зверинца и его разговоры с министром по этому поводу). Стилистически сказка не только обнаруживает явное сходство с просветительской литературой, но и, можно сказать, в значительной степени является ею: описания чудес, которые видит Альфонс (главный герой), путешествуя по различным уголкам земного шара, сопровождаются обстоятельными постраничными примечаниями научного характера. Вот, например, описание подземных «палат» Фридриха, оного из героев сказки: «Казалось, что стены сей пространной залы были покрыты золотом, рубинами и диамантами, а потолок украшен был гирландами и подвесками из хрусталя. Самый пол, по которому они шли, покрыт был такою же блестящею материею» (Детское чтение … 1787. Ч.12. С. 34). Описание снабжено примечанием, в котором содержится «разгадка» тайны: речь идет о Поликандрской пещере, знаменитой своими сталактитами и сталагмитами, которым в этом примечании дана подробная характеристика.
В другом эпизоде описывается посещение Альфонсом и его другом Телисмаром императора – описывается явно с ориентацией на сказочный канон: «Наконец пришли они в пространную и великолепную галерею, обитую золотою парчею. Монарх сидел на перламутровом престоле, осыпанном изумрудами и рубинами» (Детское чтение … 1786. Ч. 6. С. 96).А вот описание самого монарха и устроенного им приема: «На императоре платье было из золотой парчи. На средине чалмы его блистал диамант такой чрезвычайной величины, что покрывал почти всю ширину лба его. Повязка на шее и зарукавья у него были жемчужные, и бесчисленное множество драгоценных камней различного цвета украшали его пояс и полусапоги… Носили плоды на золотых блюдах. Император велел чашу налить вина и подать Телисмару; чаша была золотая, осыпанная теркиссами, изумрудами и рубинами» (Там же. С. 97). Всему этому сказочному великолепию подыскивается вполне рационалистическое объяснение: речь идет о Великом Моголе, знаменитом своими богатствами.
Выслушав сказку, одна из дочерей подводит итог услышанному, обращаясь к матери: «…а как в Природе так много чрезвычайного и любопытного, то вы можете быть уверены, что впредь не в волшебных сказках будем мы искать тех чудес, которые любим» (Там же. С. 189). Здесь, по сути дела, уже дан новый взгляд на вещи, новое понимание волшебного: природа, материальный мир, в котором обитают люди, мыслится как волшебный. Для того, чтобы рассказать сказку, уже не нужно «прибегать к сомнительным чудесам» (Там же. С. 192). В соответствии с этим намечен и образ «автора нового типа», об этом говорит сама мать: «Подумайте же, какое удовольствие могла бы вам принесть Сказка такого рода, если бы сочинил ее человек ученый» (Там же. С. 192).