Конструктивизм

Гражданское строительство, в полном согласии со своим дореволюционным прототипом, группировалось вокруг Зодчего, с той принципиальной разницей, что прежний зодчий отвечал за все здание в целом, т.е. он стяжал себе славу красотой фасадов, но за аварии и жертвы шел под суд. В результате, с одной стороны, он подходил к своему проекту ответственно и не замышлял таких вещей, в прочности которых не был уверен; с другой стороны, не владея сложными расчетами, он проектировал конструкции на глазок и все время перестраховывался, отчего они выходили гораздо толще и дороже, чем нужно.

Большевики справедливо посчитали целесообразным придать ему в помощь инженера, который взял бы на себя конструктивные вопросы, оставив архитектору планировку и фасады. Это безусловно правильное решение таило в себе существенную закавыку: отныне архитектор пожинал лавры (или критику) за внешний вид здания, а инженер шел под суд за все обрушения и неполадки. Если же аварий не было, об инженере никто не вспоминал. Такое неравноправное разделение славы и ответственности подзуживало архитекторов принимать новаторские, нигде не виданные и потому очень трудно выполнимые решения, которые восхищали зрителей (и начальство) и могли принести автору славу, тогда как воплощением их в жизнь занимался совсем другой человек, ко всему прочему считавшийся обыкновенно недобитым буржуем.

Попав на такую благодатную почву, советская архитектурная мысль совершила великолепный и вполне безответственный взлет, оставшийся в истории под именем конструктивизма и даже снискавший признание за рубежом. В сущности, он являлся не столько архитектурой, сколько воплощением идей коммунизма строительными средствами. Для него было характерно огульное отрицание буржуазного наследия с его мещанским украшательством и уютом и стремление придать всем фасадам без разбора фабричный вид, что символизировало успехи индустриализации.

Не удовлетворясь этим, пролетарские зодчие объявили, что намерены при помощи архитектуры способствовать воспитанию человека коммунистического будущего, который, живя в таких правильных домах, не мог более сохранять в себе буржуазные пережитки. Теперь уже не здание приспосабливалось к человеку, но сперва проектировался человек с его новым коммунистическим характером и потребностями, а здание служило ему как бы внешней формой, в которую он отливался. Этот человек был в первую очередь коллективистом, т.е. обожал коммунальные квартиры и места общего пользования, питался в столовой, дискутировал с соседями о коммунизме в просторных холлах, доверял детей общественным садикам и яслям и почти не имел личного имущества. А поскольку реальные люди никак не желали перевоспитываться и все поголовно остались простыми обывателями, жизнь в таких домах, снабженных взамен элементарных удобств всяческой ерундой, была не из приятных. Впрочем, вскоре все пришло в норму: столовые для жильцов были переданы общепиту, просторные холлы разгорожены под дополнительные каморки и т.п.

Приблизительно с 1928 года по окраинам тогдашней Москвы стали как грибы расти кварталы экспериментального жилья для трудящихся. Эти 4-6-этажные кирпичные дома с плоскими невыразительными фасадами и нарочито широкими окнами (поскольку новый человек обожал солнечный свет), окруженные просторными дворами (где предполагалось заниматься физкультурой), казались в те времена настоящими посланцами из будущего, горделиво возвышаясь над сплошной покосившейся рухлядью окраин. В эти дома массами вселялись рабочие из бараков и подвалов, а также вчерашние крестьяне, дальновидно подавшиеся в город накануне коллективизации. Кроме того, было построено несколько громоздких, топорных клубов при крупных заводах, вошедших в "золотую летопись" советского градостроительства. Однако ни одного своего по-настоящему крупного проекта конструктивистам так и не удалось воплотить в жизнь.

Всякая фантазия, не сдерживаемая законами природы и полицейским надзором, имеет свойство наглеть и разрастаться до бесконечности. Понятно, что бездарные полуграмотные выскочки, возомнившие себя не только великими архитекторами, но даже создателями новой породы людей (т.е. почти богами), не желали хоронить свою гениальность в будничном проектировании, тем паче что и денег-то им платили немного. Их влекла вселенская слава, на худой конец даже Геростратова. Одни бились над памятником Октябрьской революции, таким большим, чтобы затмить египетские пирамиды. Другие в пику американским инженерам придумали советский горизонтальный небоскреб, лежащий высоко над городом на бесчисленных тонких подпорках. Третьи вообще требовали сровнять с землей весь центр Москвы и построить на этом месте что-нибудь их собственное, достойное мировой столицы коммунизма. Четвертые ломали голову над стоэтажным городом, собранным под единой стеклянной крышей.

Из этих фантазий, между прочим, возникла особая концептуальная архитектура, безжалостно преследуемая Сталиным и бурно расплодившаяся в мягкие брежневские времена. Ее сторонники нагло признавали неосуществимость своих прожектов, доказывая, что главная их ценность заключена в той или иной философской концепции (идее), за которую человечество должно быть им по гроб жизни благодарно.

Однако тридцатые годы покатились за половину. Сталину требовались уже не клубы для трудящихся и не революционное словоблудие, а имперская архитектура, прославляющая его собственное величие. Отныне архитектор должен был проститься с фантазиями и заняться прямым своим делом - проектированием конкретных зданий по чужому заказу. От него наконец потребовали стать профессионалом. Но гениальные архитекторы-конструктивисты в подавляющем большинстве были обыкновенными демагогами, едва владевшими своей профессией, и потому жесткое требование заняться делом обернулось для них трагедией. Одни пытались приспособиться, но не сумели, другие осмелились спорить - и канули в лагерях. Так или иначе, к концу тридцатых годов от всей этой плесени ничего уже не осталось. Лишь скучные жилые кварталы на задворках Москвы да пожелтевшие чертежи в Музее Архитектуры напоминают новым поколениям демагогов "о гениальном взлете творческой мысли, которую не смогли оценить современники и погубил чудовищный Сталин".