5. Рсфср в канун превращения в Российскую Федерацию. Сентябрь — декабрь 1991

Изменения в системе государственной власти и управления. После политического кризиса 19-21 августа 1991 г. начинается качествен­но новый этап политики российских властей. Если в 1990 — середине 1991 г. их усилия были направлены на борьбу против союзного «цен­тра», то теперь появилась возможность сконцентрироваться соб­ственно на осуществлении реформ. Развернулось активное преоб­разование всей системы политических, экономических, социальных отношений.

В среде августовских победителей доминировали антикоммунисти­ческие настроения, которые во второй половине 1991 г. стали опреде­лять официальный курс политики быстро идущей к независимости РСФСР. Этот курс получал и теоретическое обоснование. 28 августа группа известных общественных деятелей «Демроссии» выступила с Заявлением, где произошедшие 19-21 августа события трактовались как «Августовская революция». Политики отмечали, что можно с разными и смешанными чувствами воспринимать развал государства, которое раньше называлось Российской империей, а затем СССР, но «этот свер­шившийся факт должны приветствовать все истинные демократы как существенную сторону краха коммунистического режима и проявление в принципе прогрессивной тенденции». Вскоре политический кризис 19-21 августа стали называть антикоммунистической или демократи­ческой революцией. Зримым доказательством перемен стал демонтаж памятников — символов «тоталитарной эпохи» — Ленину, Дзержинс­кому, Андропову, возвращение исторических названий городам, улицам (Екатеринбург, Павлов-Посад).

Поражение высших представителей союзных структур придало но­вый мощный импульс концентрации управленческих полномочий в руках исполнительной власти России, олицетворяемых институтом президента. Это было связано с представлением о том, что в период ди­намичных экономических и политических изменений страна нуждает­ся в усилении исполнительной власти, которая должна квалифицирован­но и оперативно решать выдвигаемые жизнью проблемы. На государствен­но-политическом уровне это вело к изменению существовавшей в СССР системы Советской власти, которая соединяла законодательные, распо­рядительные и контрольные функции. Первыми практическим шагами в этом направлении были прямые выборы глав исполнительной власти на общероссийском уровне (Президента РСФСР) и в обеих «столицах» (мэров Москвы и Ленинграда), состоявшиеся 12 июня 1991 г. Дальней­шее развитие этой тенденции требовало избрания глав исполнительной власти краев, областей, городов России. Следующий шаг диктовал необ­ходимость разделения власти и полномочий между новыми исполнитель­ными структурами и ранее «всевластными Советами».

21 августа на волне противостояния с ГКЧП принято постановле­ние Верховного Совета РСФСР, согласно которому Президенту РСФСР предоставлялось право впредь, до принятия Закона РСФСР об управ­лении краем, областью, отстранять от должности председателей (всех уровней) Советов народных депутатов в случае неисполнения этими Советами законодательства РСФСР, указов Президента и актов Пра­вительства, а также исполнения ими решений антиконституционных органов. Не менее революционным был второй пункт постановления, которым вводилась должность главы администрации в крае, области и других административно-территориальных единицах как руководите­ля соответствующего исполнительного органа. Глава администрации становился правопреемником исполкома Совета народных депутатов. В третьем пункте постановления Президенту РСФСР предоставлялось право(«впредь до принятия закона»), где регулировался бы порядок выборов, т.е. на четко неопределенный срок, единолично назначать глав администраций и освобождать от этих должностей. Постановление вво­дилось в действие с момента принятия. Документ существенно изме­нял действовавшую систему управленческих отношений, значительно ограничивая властные функции Советов и усиливая «исполнительную вертикаль», подчиненную непосредственно (и почти исключительно) Президенту.

21 сентября 1991 г. опубликован президентский Указ № 112 «О роли Совета Министров РСФСР в системе исполнительной власти Россий­ской Федерации». Он, с одной стороны, ставил перед Совмином задачи по «построению динамичной модели рыночной экономики», а с другой — определял отношения между предсовмина и президентом. Предусмат­ривалось, в частности, что президент не только должен контролировать деятельность Совмина и «совместно решать принципиальные вопросы организации работы Правительства РСФСР, комиссий и других рабо­чих органов», но и, при необходимости, председательствовать на его за­седаниях для «обеспечения Правительством РСФСР его полномочий в полном объеме».

Огромное влияние на последующее политическое развитие страны оказали решения об изменении властного баланса, принятые на V съез­де народных депутатов РСФСР (28 октября — 13 ноября 1991). Поста­новление «Об организации исполнительной власти в период радикаль­ной экономической реформы» предоставляло президенту право само­стоятельно реорганизовывать структуру высшей исполнительной власти России и самостоятельно решать вопросы кадрового назначения в сис­теме исполнительной власти. Таким образом, президент получал нео­бычайную свободу в плане подбора лиц на высшие посты в структуре исполнительной власти, не будучи при этом обязанным согласовывать даже с парламентом свои назначения.

Другое постановление: «О правовом обеспечении экономической реформы» — предусматривало, что законы СССР и РСФСР «в период проведения радикальной экономической реформы применяются в час­ти, не противоречащей актам, принятым в соответствии с настоящим Постановлением». Эти акты (указы президента) предполагалось изда­вать в целях оперативного регулирования экономической реформы. Принятие этого постановления знаменовало вступление России в весь­ма специфический период политико-правового развития, когда прези­дентские указы стали выполнять роль замещающего или конкурирую­щего законодательства. О направлениях развития формирующегося «указного права» можно судить по сфере интересов Государственно- правового управления (ГПУ) Администрации Президента, созданного и возглавлявшегося в 1991 г. С. М. Шахраем. В его структуру входили отделы: государственного, административного и международного пра­ва; правового обеспечения вопросов безопасности, обороны и правоох­ранительных органов; правовых проблем федерализма, местного само­управления и взаимодействия с федеральными представительными органами; судебной реформы и судопроизводства; гражданского права и хозяйственного законодательства; систематизации законодательства и правовой информатизации.

Решения V съезда народных депутатов легализовали ситуацию, при которой представительные органы власти фактически лишались реаль­ного права корректировать то, что делала исполнительная. При этом направление деятельности и состав высших органов исполнительной власти ставились в зависимость от президента как «высшего должност­ного лица» государства. Уже тогда Б. Н. Ельцин получил огромные пол­номочия. И хотя решения предусматривали, что полномочия даются «временно», на один год, он впоследствии настаивал на том, что такое положение следует сохранить на значительно больший период. Со вре­мени V съезда эти темы (выбор модели экономических преобразований и формирование команды реформаторов, время «чрезвычайных полно­мочий») стали основными в политическом противостоянии 1992-1993.

На съезде принято еще одно решение, усиливавшее влияние выс­шей исполнительной власти. Президент получил право приостанавли­вать действие актов главы исполнительной власти (республик в соста­ве РСФСР), а также иные решения органов власти, если они противо­речат Конституции и законам РСФСР. Съезд своим постановлением отменил также назначенные ранее Верховным Советом РСФСР на 8 де­кабря 1991 г. выборы глав администраций, сохранив «августовский» порядок — назначение на эти должности указами Президента. Подбором кандидатов и координацией их деятельности занималось Контрольное управление, входившее в структуру Администрации Президента. Забе­гая вперед, можно отметить, что первые выборы глав администраций (притом лишь в 5 субъектах федерации) прошли в апреле 1993, затем — в виде исключения — в декабре 1995 г. в 12, а с января 1996 по март 1997 — в 56 субъектах Российской Федерации. V съезд народных депу­татов сыграл важную роль в рождении нового политического режима.

Выстраивание «президентской вертикали» было одной из стратеги­ческих задач российских лидеров и началось до августовского кризиса. Еще 14 августа 1991 г. Указом Президента РСФСР были назначены 14 первых его представителей на местах. До конца года они имелись бо­лее чем в 50 регионах России и были народными депутатами либо РСФСР (в основном члены фракций, входящих в «Демократическую Россию»), либо СССР (практически все члены Межрегиональной де­путатской группы). Как отмечалось в печати, президентские назначен­цы играли на местах роль «демократических комиссаров».

Стремлением к концентрации власти можно объяснить и появле­ние Указа Президента РСФСР от 19 декабря 1991 г. «Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел РСФСР», которое пред­полагалось создать через слияние существовавших раздельно структур органов госбезопасности и внутренних дел. Он сразу же вызвал огром­ную тревогу в обществе, всколыхнув воспоминания об аналогичном «объединенном ведомстве» начала 1950-х годов. Поэтому одновремен­но две депутатские группы и несколько комитетов ВС РСФСР обрати­лись в недавно созданный Конституционный суд с ходатайством о про­верке конституционности указа. Это было его первое дело. Оперативно рассмотрев вопрос, он уже 14 января 1992 г. своим решением отменил президентский указ, признав его неконституционным, и слияние ве­домств, к удовлетворению многих, не состоялось.

Поворот в федеративной политике. После августа 1991 г. начинается

новая федеративная политика России. Звучавшее в 1990 г. предло­жение «глотать суверенитеты» осенью 1991 г. окончательно призна­но ошибочным, и началась борьба за сохранение бывших автоно­мий в правовом поле России. Однако сделать это было нелегко, так как процесс суверенизации уже имел свою инерцию. Наиболее сложная ситуация складывалась в Чеченской республи­ке. Здесь оппозиция в виде Исполкома ОКЧН под руководством гене­рала Д. Дудаева сразу после «путча» приступила к свержению «парток- ратического клана», который возглавлял Председатель Верховного Со­вета республики Д. Завгаев. Началось формирование национальной гвардии, захват хранящегося на складах оружия и боевой техники. 1 сен­тября 1991 г. Исполком ОКЧН постановил распустить ВС ЧИР, преем­ником которого должен был стать Временный высший совет (ВВС). 4 сентября отряды гвардейцев взяли под контроль республиканское те­левидение и административные здания исполнительной власти, вклю­чая резиденцию Совета Министров. А 6 сентября сторонники Дудаева штурмом овладели зданием ВС ЧИР, где в это время происходило засе­дание. Оказавшие сопротивление депутаты были избиты, председатель горсовета Грозного В. Куценко погиб. Именно 6 сентября 1991 г. «день низложения тоталитарного режима и перехода на путь демократически- правовых» структур отмечается в Чечне как День независимости.

Взятый курс на независимость Чечни предполагалось легализовать через ряд правовых процедур. На октябрь и ноябрь назначались приня­тие гражданства, выборы президента и парламента. Осуждалась прово­дившаяся ранее политика «геноцида» и «колониального гнета» чеченс­кого народа со стороны «имперских сил», а для наблюдения за выбора­ми приглашались представители лишь тех союзных республик, которые однозначно взяли курс на выход из СССР. По сути, уже в первой поло­вине сентября 1991 г. в Чечено-Ингушской республике произошел во­енный переворот националистических радикальных сил, направленный не столько против прежней партийно-советской номенклатуры, сколь­ко нацеленный на выход автономии из России.

В сентябре в Грозном побывали многие московские политики, пы­тавшиеся ввести ситуацию в контролируемое федеральными властями русло. Однако миссии Р. И. Хасбулатова, М. Н. Полторанина, Г. Э. Бур­булиса, А. В. Руцкого успеха не имели. По докладу последнего Прези­диум Верховного Совета России принял постановление «О положении в Чечено-Ингушской республике», сыгравшее большую роль в дальней­шей эскалации напряженности. В документе единственной законной властью на этой территории назван ВВС ЧИР, а «незаконным воору­женным формированиям», под которыми подразумевались дудаевские структуры, предписывалось к 10 октября 1991 г. сдать оружие.

Исполком ОКЧН воспринял решения российского руководства, выглядевшее как ультиматум, буквально в штыки. В Чечне была объяв­лена мобилизация всех лиц мужского пола от 15 до 55 лет, а Нацио­нальная гвардия приведена в боевую готовность. К 1 ноября в ней на­считывалось 62 тыс. человек, а в народном ополчении — более 90 тыс.

Б. Н. Ельцин разделял решительные настроения А. В. Руцкого от­носительно необходимости принятия чрезвычайных мер в отношении ЧИР. 19 октября он подписал жесткое по тону «Обращение к лидерам Исполкома Общенационального конгресса чеченского народа», в кото­ром предупредил, что в случае невыполнения федеральных требований, примет все предусмотренные законодательством РСФСР меры «в ин­тересах нормализации обстановки, обеспечения безопасности населе­ния и защиты конституционного строя». Выборы в Чечне объявлялись незаконными, а их итоги заранее признавались недействительными. Тем не менее, 27 октября выборы были проведены, в них не участвовали ингуши и часть русскоязычного населения. Голосование прошло менее чем в половине районов республики. Дудаев получил подавляющее боль­шинство голосов избирателей и стал первым чеченским президентом. Избранный парламент оказался практически мононациональным. Ре­зультаты выборов не признали не только российские власти, но и оппо­зиционные Дудаеву силы в Чечне.

С ноября 1991 г. начался особенно драматичный период российс­кой политики в Чечне, который надолго усугубил сделанные ранее ошиб­ки. 4 ноября российский президент распорядился готовить указ о вве­дении в республике чрезвычайного положения. На различных стадиях в его разработке участвовали А. В. Руцкой, С. М. Шахрай, Р. И. Хасбу­латов, В. Г. Степанков, Н. В. Федоров, В. П. Баранников, А. Ф. Дунаев. Текст был подписан Ельциным 7 ноября. Согласно указу, в ЧИР с 9 но­ября по 9 декабря 1991 г. вводилось чрезвычайное положение. В каче­стве формы управления учреждалась Временная администрация, ее приказы и постановления подлежали исполнению всеми государствен­ными и общественными организациями. Предполагалось привлечь «до­полнительные силы и средства органов МВД и КГБ в зону чрезвычай­ного положения». По плану в операции против Дудаева должны были участвовать более 1,5 тыс. человек.

Таким образом, осознав, что ситуация зашла слишком далеко, рос­сийский президент решился на применение силы. Однако операция была провалена прежде всего технически. 8 ноября, когда она началась, тех­ника приземлилась в аэропорту Моздока, а люди — в Беслане (оба — в Северной Осетии). Дороги, по которым войска из Северной Осетии должны были двигаться в ЧИР, были перекрыты. Аэропорт Ханкала в окрестностях Грозного был блокирован несколькими тысячами хорошо вооруженных людей, а взлетные полосы перегорожены тяжелогружен- ными автомобилями. Прибывшие ранее спецназовцы были заблокиро­ваны в здании МВД республики.

И тем не менее, главные причины неудачи попытки вооруженного вмешательства, видимо, находились в политической сфере. Ельцин в тот период еще не имел возможности в полной мере опереться на рос­сийские силовые структуры, которые находились в стадии формирова­ния и подчинялись союзному президенту. М. С. Горбачев же был кате­горически против применения войск и давал указания союзным «сило­викам» — В. П. Баранникову, Е. И. Шапошникову и В. В. Бакатину — не делать этого. Попытки Ельцина, Руцкого, Хасбулатова уговорить Гор­бачева успеха не имели. В итоге исполнение указа Ельцина о введении в Чечне чрезвычайного положения было фактически заблокировано.

В Чечне известие о намерении ввести в республике чрезвычайное положение привело к сплочению сил оппозиции вокруг Дудаева. Рас­пространявшийся слух о якобы вновь готовящейся депортации чечен­цев консолидировал чеченское общество. Чеченский парламент не толь­ко осудил указ, но и потребовал от президента РСФСР в течение 24 ча­сов вывести с территории республики все вооруженные формирования. Не прекращались массовые акции протеста, были блокированы здания МВД, полк Внутренних войск, дислоцированный в Грозном. 9-10 но­ября прозвучали угрозы руководства Исполкома ОКЧН осуществить террористические акты на территории России и превратить Москву в «зону бедствия». О серьезности чеченских деклараций свидетельство­вал захват самолета, который следовал по маршруту Минеральные Воды — Свердловск.

В этих условиях 11 ноября на заседании ВС РСФСР произошло бурное обсуждение вопроса о конституционности указа Ельцина о вве­дении ЧП в Чечне. И хотя в принятом по этому поводу постановлении ВС содержались «извинительные» для Президента и Президиума ВС формулировки, парламент отказался утвердить указ, обязал урегули­ровать конфликт политическими средствами, путем переговоров с ос­новными политическими группами, не делая исключения для Испол­кома ОКЧН. Как выражение недоверия Президенту звучал пункт, в котором говорилось, что состав «представительной делегации» на пере­говорах и ее полномочия будет утверждать ВС РСФСР. В пользу отме­ны указа по разным причинам выступили представители самых разных фракций.

В то же время продолжалась милитаризация чеченского властного режима. Указом от 9 декабря 1991 г. Дудаев подчинил себе все воору­женные формирования на территории республики, предписывал создать Штаб вооруженных сил «для управления частями и подразделениями армии и частями народного ополчения». В ноябре — декабре продол­жался «ползучий» захват имущества и вооружений расположенных на территории Чечни частей Советской Армии. Указом от 19 декабря 1991 г. Дудаев возрождал «утраченное в условиях тоталитарной системы пра- во граждан Чеченской республики на приобретение и хранение огне­стрельного оружия», что обусловливалось и «состоянием социально- политической обстановки в республике»

При этом Дудаев не принял 3 декабря независимых экспертов, на­правленных в Грозный Верховным Советом РСФСР с целью подготов­ки материалов для переговоров. 19 декабря. Заместитель Председателя ВС РСФСР Ю. Ф. Яров обратился к Дудаеву с просьбой прислать свою экспертную группу в Москву. Тон письма свидетельствовал о том, что Москва смирилась с лидерством генерала в республике. Однако письмо было оставлено без ответа, переговоры начались лишь в марте 1992.

В октябре-декабре 1991 г. процесс «совершенствования» федера­тивных отношений разворачивался и на других направлениях. Продол­жался начавшийся ранее процесс избрания президентов республик в составе России, однако теперь он шел не «явочным порядком», а на ос­нове согласительных постановлений ВС РСФСР. Так были избраны президенты Марийской, Чувашской (оба — 8 декабря 1991), Мордовс­кой (14 декабря 1991), Якутской-Саха ССР (20 декабря 1991). В соот­ветствии с рекомендацией ВС России выборы в Кабардино-Балкарии были перенесены на более поздний срок. 22 декабря 1991 г. проведены выборы в новых субъектах Федерации, созданных на базе повысивших статус национальных областей: в Адыгее, Горно-Алтайской, Карачаево- Черкесской и Хакасской республиках. Это были «инерционные шаги» по укреплению провозглашенных ранее суверенитетов, но теперь они носили более упорядоченный характер.

Несколько особняком на общем фоне стоял Татарстан. Выборы пре­зидента здесь состоялись еще 12 июня 1991 г., одновременно с общерос­сийскими. За избранного на этот пост М. Ш. Шаймиева проголосовали 70% принявших участие в голосовании, в то время как за Ельцина в рес­публике проголосовали лишь 45%. При этом лидер Татарстана изначаль­но имел статус «главы республики», в то время как российский — лишь «высшего должностного лица, главы исполнительной власти». В сен­тябре 1991 г. в Казани проходили волнения и митинги с требованиями независимости Татарстана, 24 октября ВС республики принял Поста­новление «Об акте государственной независимости Республики Татар­стан». В соответствии с логикой политического поведения руководства в 1990-1991, 26 декабря 1991 г. ВС Татарстана принял декларацию о вхождении в СНГ на правах соучредителя. В то время получило рас­пространение высказывание Шаймиева: «Нет президентов больших и малых, есть президенты равные».

Выбор модели экономических преобразований. Результаты предше­ствовавшего хозяйствования и политического развития предопре­делили выбор команды реформаторов и характер проводившегося ими курса. Экономическое положение страны к концу 1991 г. мож- но охарактеризовать как катастрофическое. За один лишь этот год национальный доход снизился более чем на 11%; ВВП — на 13; про­мышленное производство — на 2,8; сельскохозяйственное — на 4,5; добыча нефти и угля — на 11; выплавка чугуна — на 17; производ­ство пищевой продукции — на 10. Валовой сбор зерна сократился на 24, а его государственные закупки — на 34%. Особенно сильно уменьшился внешнеторговый оборот — на 37%, причем объем экс­порта упал на 35, а импорта — на 46. При сокращении поступления товаров на рынок продолжалась и даже усиливалась накачка эконо­мики деньгами. Прибыли предприятий увеличились в 1,9 раза, де­нежные доходы населения — в 2, а выпуск денег в обращение — в 4,4. За год уровень потребительских цен увеличился более чем в 2 раза (на 101,2%), при том, что годом раньше рост цен составил всего 5%. В итоге к осени 1991 г. был полностью потерян контроль над финан­совыми процессами и денежным обращением, реальностью стала дезин­теграция денежной системы страны. Ее признаками были растущая дол­ларизация экономики, вытеснение товарно-денежных отношений бар­тером, а также административные ограничения межрегионального товарообмена. Некоторые республиканские и областные власти присту­пили к вводу фактических заменителей денег (талонов, карточек поку­пателей, купонов), а в ряде случаев (Украина, Эстония, Латвия, Литва) заявили о намерении введения полноценных национальных валют. Это увеличивало находящуюся в обращении денежную массу и выталкива­ло ее на территорию России, усугубляя финансовую ситуацию.

В 1991 г. дефицит государственного бюджета СССР увеличился в сравнении с запланированным в 6 раз и составил огромную цифру в 20% ВВП (по зарубежным оценкам — 30), причем бывшие союзные республики фактически прекратили перечисление средств в общесоюз­ный бюджет. Соответственно финансирование федеральных служб, внешнеполитической деятельности, армии, спецслужб практически пол­ностью перешло под эгиду бюджета РСФСР.

Значительно ухудшилась валютная ситуация. Внешний долг уве­личился до 76, а внутренний — до 5,6 млрд долларов. Резко сократились золотовалютные резервы, их запас был рекордно низким: в 1989-1991 гг. за рубеж было вывезено более 1 тыс. т золота, на 1 января 1992 г. его осталось лишь 289, 6 т. К концу октября 1991 г. ликвидные валютные ресурсы были полностью исчерпаны, и Внешэкономбанку пришлось приостановить все платежи за границу (за поставляемые товары и ус­луги, взносы в международные организации), за исключением плате­жей по обслуживанию внешнего долга.

Неблагополучие в производственной и денежно-финансовой сфе­рах привело к распаду потребительского рынка. В разряд дефицитных перешли практически все виды товаров. Большинство городов страны были охвачены карточной системой. Однако даже скудные нормы, оп­ределяемые местными властями, не обеспечивались ресурсами, снаб­жение не гарантировалось, талоны не отоваривались месяцами, а реа­лизация товаров по ним проходила нервно, с огромными очередями. В результате паралича всех звеньев и систем управления снабжение, прежде всего городов и армии, оказалось практически нарушенным. Так, в январе 1992 г. ресурсы продовольственного зерна составили около 3 млн т в месяц при потребности страны свыше 5 млн т. Это делало обя­зательным ежемесячный импорт около 3 млн т зерна, на что, как уже отмечалось, в казне не было средств.

Таким образом, любые реформаторы в России в конце 1991 г. долж­ны были исходить из сочетания трех кризисов: инфляционного (уско­ряющаяся открытая инфляция при острой нехватке товаров), платеж­ного (острый дефицит золотовалютных ресурсов и подрыв кредитоспо­собности страны), системного (утрата органами госвласти на всех уровнях способности регулировать ресурсопотоки).

Экономический кризис 1991 г. усугублен (а во многом и обуслов­лен) острой политической борьбой между различными центрами влас­ти. Особенно жестким и непримиримым было противостояние между российскими и союзными государственно-политическими институтами. К тому времени потеря управляемости экономическими, социальными, политическими, межнациональными процессами в стране стала очевид­ной для всех. Различия сохранялись лишь в объяснении причин воз­никновения кризиса. Руководство страны во главе с Горбачевым связы­вало их с неуемными суверенизаторскими амбициями республик, наи­более активные из которых во главе с Россией развернули атаку на союзный Центр. Группировавшиеся же вокруг Ельцина российские ли­деры во всем винили «реакционные имперские силы», партийно-хозяй­ственную номенклатуру, не желавших демонтировать «отжившие эко­номические и политические структуры» СССР.

Каждая сторона претендовала на большую обоснованность своего права вытаскивать страну из пропасти. Стало очевидным противоре­чие: в руках союзного руководства находился хозяйственно-управлен­ческий аппарат, но лидерам явно не хватало политического авторитета, были ослаблены и властные механизмы. У России же не было достаточ­ных административно-хозяйственных структур, но авторитет подняв­шихся на протестной волне лидеров был явно выше, более привлека­тельно выглядела и публичная их риторика. В этих условиях рассчиты­вать на эффективное управление экономикой было невозможно. Поэтому экономический кризис в СССР этого периода следует рассмат­ривать прежде всего как кризис власти. Радикальные и быстрые изме­нения в системе властных отношений между союзным и российским цен­трами начались лишь после событий 19-21 августа 1991 г.

Каковы были возможные пути и реальные возможности реформи­рования российской экономики? В 1990-1991 для всех была очевидной неэффективность социалистической экономики, регулируемой админи­стративными методами. Всеобщим было и понимание того, что «лече­ние» существовавшей системы связано с внедрением в нее рыночных отношений. Однако в представлениях о том, как осуществить переход к рынку и какая модель его функционирования является наиболее пред­почтительной, наблюдались значительные отличия.

Говоря о проблеме перехода к рынку, обычно обсуждают «китайский путь» и «польский вариант». Прежде всего обращается внимание на то, что в первом случае реформы проводятся постепенно, поэтапно, охва­тывают достаточно длительный период. Во втором вхождение в рынок произошло быстро, стремительно; набор проводимых мероприятий был столь радикален и непривычен для населения, что получил название «шоковой терапии». На самом же деле различия носили более глубо­кий, «качественный» характер.

В отличие от широко пропагандируемых представлений об априор­ной неэффективности социалистической экономики и невозможности ее реформирования, а следовательно, необходимости слома, в Китае пола­гали, что «нереформируемых экономик нет». Его руководители считали, что решающая роль принадлежит способности правящего слоя проводить необходимые институциональные и структурные изменения с учетом уже существующих экономических реалий и менталитета связанных с ними людей. В Китае были уверены, что внедрение рыночных отношений не обязательно должно сопровождаться коренной ломкой политико-госу­дарственных институтов. Напротив, здесь разделялись убеждения в том, что сохранение политической стабильности снижает связанные с пере­ходным состоянием риски. Признавая достижения стран с развитой ры­ночной экономикой, Китайское правительство делало акцент не на копи­рование чужого опыта, не на вестернизацию, а на более широкое исполь­зование промежуточных, переходных форм хозяйствования. Это нашло отражение, в частности, в том, что капиталистический сектор строился не вместо, а параллельно с государственным, социалистическим, а ры­ночное регулирование постепенно распространялось на все большее чис­ло субъектов хозяйствования, независимо от формы собственности. Все это привело к тому, что реформы в Китае с самого начала имели надеж­ную и здоровую социальную базу, основанную на последовательном рос­те уровня жизни людей. Концепция китайских реформ сформулирована Дэн Сяопином в декабре 1978 г. Постепенность и плановость проведения преобразований не означали их бесконфликтности. В стране до сих пор сохраняется высокий уровень безработицы.

Ситуация в Польше была принципиально иной. Польская элита счи­тала свою страну частью западной цивилизации, возращение в лоно кото- рой было естественным после освобождения от советской опеки. Здесь был и больший опыт взаимодействия с западным миром. Период суще­ствования «социализма советского типа» в Польше был намного короче, чем в СССР, сохранение и воспроизводство рыночного менталитета под- питывалось наличием заметного рыночного сектора (прежде всего, в сфере услуг и в сельском хозяйстве). В то же время, с конца 1970-х годов польская экономика находилась в состоянии затяжного и глубокого кри­зиса, который к концу 1980-х подвел к ее полному краху. В 1989 г. в ре­зультате «бархатной революции» в стране пришли к власти антикомму­нистические силы. Новому правительству досталось тяжелое наследство.

Развал экономики требовал принятия срочных мер, которые осу­ществлялись при поддержке Запада, таких его финансовых институтов, как Международный валютный фонд (МВФ) и Мировой банк. Прове­дение структурных реформ по их сценарию стало главным условием предоставления новых займов и отсрочек по платежам, полученных ра­нее, без которых польская экономика уже не могла существовать. Для поддержки требовалось реализовать четыре важнейшие группы мероп­риятий. Туда входили: 1) обвальная либерализация цен, доходов, всей хозяйственной деятельности; 2) обеспечение макроэкономической ста­билизации за счет жесткой денежной политики подавления инфляции (сокращение бюджетного дефицита, эмиссии денег, конвертируемость валюты); 3) проведение срочных системных преобразований в эконо­мике (пересмотр роли государства в экономике, приватизация, разви­тие рыночной инфраструктуры); 4) курс на открытость экономики (ли­берализация внешней торговли, сокращение тарифов). Эти рецепты МВФ были первоначально разработаны для стран «третьего» мира — с неразвитым перерабатывающим сектором и сырьевой направленнос­тью экономики — и апробированы на них. Цель такой политики, одна­ко, состояла не в комплексном развитии экономик этих стран, а в повы­шении их способности расплачиваться по ранее полученным кредитам.

В 1990-1991 гг. в Польше осуществлены либерализация экономи­ки, открытие внешней торговли, шло становление частного сектора. Однако реализация перечисленных мер сопровождалась крутым паде­нием объема промышленного производства, сохранением высокой ин­фляции, резким ростом дифференциации доходов населения. Реформы были связаны с именем Л. Бальцеровича (в те годы министр финансов, исполнявший обязанности премьера польского правительства), кото­рого Е. Т. Гайдар назвал «одним из самых выдающихся экономических реформаторов двадцатого века».

Что касается функционирования рыночной экономики капиталис­тического типа, то здесь также имелись разные ориентиры. Один из них был основан на идеях британского экономиста Дж. Кейнса, сформули­рованных им на основе результатов анализа мирового кризиса и «вели- кой депрессии» конца 1920-1930-х годов. Кейнс пришел к выводу, что капиталистическая рыночная экономика не является саморегулирую­щейся, для ее оптимального функционирования необходимо постоян­ное вмешательство государства. Это касалось, прежде всего, отраслей, обеспечивающих все национальные экономические комплексы сырьем и энергоресурсами, поддержания инфраструктуры. Эффективность под­ходов Кейнса подтверждена практикой послевоенного развития в ряде европейских стран (Германии, Франции и др.), где идеи кейнсианства, дирижизма разделяются многими экономистами поныне.

Сторонники другого подхода — либерализма — полагают, что эко­номическая свобода, основанные на ней конкурентность, гибкость и динамизм всех хозяйственных институтов выступают непосредствен­ной производительной силой, т.е. прямо определяет экономическую эффективность. В 1970-е годы оформилась идеология радикального нео­либерализма или либерал-монетаризма. Монетаризм предполагает ис­пользование финансов в качестве главного рычага регулирования эко­номики. Возникновение этой доктрины и определенный авторитет, ко­торый она завоевала, были связаны с кризисной ситуацией 1970-х годов в мировой экономике, а также с появлением кризисных явлений в со­циалистической системе хозяйства. Начавшаяся в это время мировая волна либерализации и приватизации (наиболее известные примеры — тэтчеризм и рейганомика) позволили ведущим странам преодолеть опас­ную инфляцию и спад. Это несколько ослабило позиции кейнсианства и способствовало экспансии идеологии либерализма. Исследователи считают, что в наиболее крайних формах он утвердился в таких между­народных финансовых организациях, как МВФ и Мировой банк.

Каковы были реальные возможности выбора у России, и были ли они? Очевидно, эволюционный, градуалистский путь реформирования был бы предпочтительнее хаотичной революционной ломки, всегда сопровож­дающейся большими социальными издержками. В этом плане заслужи­вал внимания «китайский путь». Однако уже тогда для России он был неприемлем по ряду причин. В Китае изначально концентрировались на экономических преобразованиях, необходимость государственно-поли­тической реформы даже не обсуждалась, как не ставилась под сомнение и социалистическая идеология. Государство являлось главным провод­ником политики по внедрению и развитию рыночных отношений, опре­деляя и контролируя их формы, сферы применения и темпы внедрения. При том, что мотивы начала реформ связывались с крайне низким уров­нем жизни населения и отсталостью китайской экономики даже в срав­нении со среднеразвитыми странами, там не было хозяйственного кризи­са (ни сокращения производства, ни падения уровня жизни).

В СССР ситуация была принципиально иной. Здесь экономическим преобразованиям в рыночном направлении предшествовала радикаль­ная реформа политической системы, которая ослабила государство, со­провождалась полной сменой идеологических ориентиров. Острая по­литическая борьба между различными частями элиты привела к тому, что к осени 1991 г. старое союзное государство уже было сломано, а со­здание российского находилось лишь в начальной стадии.

Период сентября-декабря 1991 г. характеризуется крайней неустой­чивостью и неопределенностью сферы государственно-политического развития. Ликвидированы были или подорваны прежние структуры государственного управления (КПСС, союзные ведомства), началось оттеснение на второй план Советов. В срочном порядке создавались новые институты: Администрация президента, институты глав адми­нистрации субъектов Федерации, представителей Президента, мэра. Механизм провозглашенной системы разделения властей не был про­работан ни в политическом, ни в правовом плане. Обострился и кризис внутрифедеративных отношений в России, над ней нависла угроза кон­федерализации.

Не больше ясности было в вопросе о том, как в перспективе будут строиться отношения между РСФСР и бывшими союзными республика­ми, которые к тому времени объявили себя суверенными государствами. Еще в конце ноября 1991 г. среди лидеров не было единства относи­тельно того, в рамках какого объединения им предстоит взаимодейство­вать. А это оставляло нерешенной еще одну проблему: каковы террито­риальные границы будущих экономических преобразований? Хотя мно­гие принимали участие в разрушении «империи», никто не говорил об автаркии, о независимом экономическом развитии. Именно по просьбе суверенных республик начало реформ в РСФСР было отложено до 2 января 1992 г. В то же время отсутствие проработанного Экономиче­ского договора делало поведение ближайших соседей непредсказуемым. После фактической и юридической ликвидации СССР все они продол­жали находиться в единой, еще «союзной», рублевой зоне, что позволя­ло им «корректировать» по своему усмотрению денежно-финансовые мероприятия России, значительно снижая их эффективность, а то и просто срывать. К этому следует добавить проблему границ, которые в одночасье из административных превратились в государственные. Без систем таможенного и пограничного контроля они фактически оказа­лись прозрачными, что наносило России значительный экономический ущерб, создавало множество других проблем.

Таким образом, слабость государства и кризисное состояние эконо­мики делали практически невозможным постепенный и контролируе­мый переход к рыночным отношениям в России осенью 1991 г. Шансы на использование мер, напоминавших китайский опыт, остались в про­шлом. В то время у российского руководства уже не было выбора, про­паганда либерализма стала экономически вынужденной и политически безвариантной. Сохранение хотя бы относительной социально-полити­ческой стабильности и, следовательно, выживание российской власти, диктовали необходимость любой ценой предотвратить проявления мас­сового недовольства (с непредсказуемыми последствиями) в связи с кризисом продовольственного снабжения на рубеже 1991- 1992 гг.

После ликвидации СССР и союзных структур все претензии насе­ление неизбежно адресовало бы уже российскому руководству. Кризис же можно было преодолеть лишь через закупку продовольствия за ру­бежом, для чего не было средств и требовались займы. Заимствование предстояло осуществить у МВФ, который предоставление денег обус­ловливал проведением экономических преобразований по своим «ре­цептам», напоминавшим ранее «выписанные» Польше. Не случайно именно эту страну Е. Т. Гайдар рассматривал «как точку отсчета, позво­ляющую выявить, проанализировать те проблемы, с которыми предстоит столкнуться России в ходе рыночных преобразований».

Своеобразие российских преобразований в 1990-е годы состояло в том, что становление новой системы государственной власти, в том числе и «сильной исполнительной вертикали», происходило одновременно с радикальным реформированием экономики. Политическая обстановка и состояние социальной сферы осенью 1991 г. требовали преобразова­ний, но при этом неминуемо нарушалась бы общепризнанная логика перехода к рынку: разгосударствление, приватизация собственности должны были предшествовать освобождению цен и либерализации тор­говли. В российской же действительности все произошло наоборот: рыночные отношения в торговле и финансовой сфере стали утверждать­ся до приватизации государственного имущества, т.е. до возникновения основного субъекта рыночных отношений — собственника (прежде все­го, в производственной сфере) с четко определенными правами и обя­занностями. Отсюда — необычайная стихийность экономических про­цессов, слабая управляемость начатыми реформами.

Отсутствие разработанной нормативно-правовой базы и слабость госструктур привели к тому, что огромные сегменты национального хо­зяйства вынужденно уходили в «тень» и (или) были во многом крими­нализированы. А это, в свою очередь, оказывало все большее влияние на политическую сферу. Это осложняло и оформление новой системы власти, и руководство хозяйственными преобразованиями. В результа­те в России был реализован вариант реформ, отличный и от китайско­го, и от польского, который некоторые называют «шок без терапии»: быстрые и радикальные изменения в хозяйственной жизни происходи­ли без видимого улучшения состояния экономического организма.

После августа 1991 г. в РСФСР остро встал вопрос о формировании нового Кабинета министров и поиске кандидатуры нового премьера. И. С. Силаев и его правительство решали преимущественно не эконо­мическую, а политическую задачу: боролись за российский суверени­тет. Осенью же 1991 г. для вывода страны из кризиса требовалось по- настоящему «работающее правительство», создать которое оказалось не­легко. Недоверие к союзному лишало Б. Н. Ельцина возможности ис­пользовать управленцев из его состава: все они рассматривались как «горбачевцы». Возникшие разногласия в «своем» окружении не позво­лили назначить на пост главы правительства М. А. Бочарова (председа­тель Высшего экономического совета России), Е. Ф. Сабурова (министр экономики РСФСР), Г. А. Явлинского (самого популярного, по словам Ельцина, в то время экономиста). В числе возможных претендентов на этот пост рассматривались Ю. А. Рыжов, Ю. В. Скоков, А. М. Емелья­нов, С. Н Федоров, М. Н. Полторанин, которые, однако, по разным при­чинам отказались.

Неудача с подбором кандидата в премьеры традиционным спосо­бом заставила Ельцина обратиться к другим вариантам решения этой проблемы. Новое предложение исходило от Госсекретаря РСФСР Г. Э Бурбулиса, который представил президенту уже известного, но пря­мо не связанного с политическими баталиями 1990-1991 гг. экономис­та Е. Т. Гайдара. В 1994 г. мотивы его выбора Ельцин обосновывал сле­дующим образом: «Гайдар прежде всего поразил своей уверенностью... Это... очень независимый человек. Было видно, что он не будет юлить. было важно, чтобы от меня не только ничего не скрывали, но и не пыта­лись скрыть. Гайдар умел говорить просто, и это тоже сыграло свою роль. ведь рано или поздно разговаривать с оппонентами все равно придется ему, а не мне. Он умеет заразить своими мыслями, и собесед­ник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти. И, нако­нец, два последних, решающих фактора. Научная концепция Гайдара совпала с моей внутренней решимостью пройти болезненный участок пути быстро. Я не мог снова заставлять людей ждать, оттягивать глав­ные события. на годы. Решились — надо идти!». Выделенные нами сло­ва, видимо, имеют ключевое значение и для объяснения действий гай­даровской команды осенью 1991. В 1993 г. один из ее членов признавал­ся: «Наша команда не претендует на роль инициаторов или заказчиков социальной политики. Заказчиком является Ельцин. Мы выступили как пожарники — для спасения экономики и для спасения власти Ельцина».

Почему гайдаровская концепция совпала с «внутренними ощуще­ниями» президента? Видимо, основания для этого были. Во-первых, разрушение к тому времени союзных структур и неготовность российс­ких взять на себя их функции управления заставляли уповать на то, что лишь рынок способен все расставить на свои места. Это соответствова­ло представлениям единомышленников Гайдара, изучавших «выход из социализма» стран Восточной Европы и пришедших к убеждению, что политика либерализма, свободный рынок являются единственными рычагами, с помощью которых можно двигаться от разрушенной пла­новой экономики к рыночной. Во-вторых, после августа 1991 г. уже не было ясности относительно пространства возможного реформаторства. По мнению ряда влиятельных политиков, безоговорочно говорить о ре­формах можно было лишь применительно к российской территории. Экономисты-рыночники, работавшие под руководством Гайдара и Бур­булиса, обосновывали возможность успеха реформ лишь в том случае, если Россия будет проводить их изолированно. В этом свете курс на окончательную дезинтеграцию СССР выглядел вполне логичным, а борьба российских лидеров против союзного центра в 1990-1991 гг. по­лучала положительное объяснение. В-третьих, состав ядра команды ре­форматоров — молодые, не политики, не профессиональные управлен­цы — позволял президенту концентрировать в своих руках всю полноту исполнительной власти и выступать в роли высшего арбитра, не опаса­ясь конкуренции. В то же время он имел возможность при необходимо­сти дистанцироваться от ошибочных и непопулярных мер правитель­ства. Сами же «молодые реформаторы» как профессионалы получали уникальный шанс быть непосредственными участниками одной из круп­нейших социально-экономических трансформаций ХХ столетия. Под «прикрытием» «харизматического» президента они надеялись осуще­ствить прорыв к новым общественным отношениям, надеждой на утверждение которых вдохновлялось демократическое движение СССР в 1985-1991.

Конкретизация новой политической и экономической линии рос­сийского руководства началась сразу после кризиса 19-21 августа. В на­чале сентября на госдаче в Архангельском (Подмосковье), по инициа­тиве Г. Э. Бурбулиса, над стратегией и тактикой правительства начали работать Е. Т. Гайдар, В. М. Машиц, А. А. Нечаев, А. А. Головков, К. Г. Ка- галовский, А. П. Вавилов; позже к ним присоединились Е. Г. Ясин и Л. М. Григорьев. В обсуждении и подготовке материалов в различных формах участвовали А. Б. Чубайс, В.И Данилов-Данильян, П. О. Авен, Б. Г. Салтыков, С. Ю. Глазьев, М. Н. Полторанин, В. А. Махарадзе, А. В. Козырев, Н. В. Федоров, С. М. Шахрай. Идеология будущих пре­образований нашла отражение в двух концептуальных документах. Пер­вый имел название «Стратегия России в переходный период» (извес­тен также как «Меморандум Бурбулиса»), второй — «Ближайшие эко­номические перспективы России».

Авторы «Стратегии» полагали, что главный вопрос осени 1991 г. — не последовательность реформ, а совсем другой — осуществлять ли ре­формирование российской экономики, сохраняя «рудименты союзного государства, интегрированного хозяйства, а значит, и рудименты соот­ветствующей им экономической политики, или осуществлять страте­гию скорейшего достижения Россией экономической самостоятельно­сти и независимого проведения экономических реформ». Разработчи­ки концепции утверждали, что до августа-91 существовал промежуточ­ный союз республиканских элит, которые боролись против союзного Центра. Однако после августа на первый план вышли объективные про­тиворечия между Россией и остальными республиками. Эти противо­речия связывали с различными масштабами экономик, разницей ресур­сных потенциалов, неодинаковым видением перспектив исторического развития, а также с различным «политического весом» в глазах между­народного сообщества.

«Стратегия» определила принципиальный курс на экономическую независимость при «мягком» политическом союзе. Из него вытекала необходимость создания независимого российского государства со все­ми его атрибутами, включая собственную валюту, таможенную и погра­ничную службу. «Ближайшие экономические перспективы России» конкретизировали эти установки применительно к ее хозяйственной политике.

В перспективе виделись, во-первых, обретение полноценной эконо­мической независимости и самостоятельное проведение реформ, к которым могут присоединиться (или не присоединиться) другие респуб­лики. Во-вторых, возложение Россией на себя ответственности по обя­зательствам, касающимся внешнего долга СССР, что давало ей возмож­ность претендовать на союзный золотой запас, собственность за грани­цей и долги иностранных государств Союзу. При этом Россия становилась естественным партнером западных стран и международных финансовых организаций, помощь которых была остро необходимой. Привлекательность же России для Запада связывалась с ее емким внут­ренним рынком и богатым экспортным потенциалом, которые предпо­лагалось переориентировать на развитые страны. В-третьих, наряду с объявлением госсобственности на российской территории объявлялось и сохранение контроля над финансовой сферой во всей рублевой зоне до тех пор, пока она будет существовать. Документ фиксировал необхо­димость в межреспубликанских расчетах переходить на мировые цены. И, наконец, именно в «Экономических перспективах» гайдаровцы оп­ределили финансово-денежную сферу в качестве первичного звена ста­билизационных и реформаторских усилий.

В последовавших за «Стратегией» и «Перспективами» документах были определены основные направления послеавгустовского полити­ческого курса. Его анализ свидетельствует о том, что в своей практичес­кой деятельности российские лидеры руководствовались сформулиро­ванными в них идеями.

Начало перехода к политике реформ связано с решениями V съезда народных депутатов России. 28 октября 1991 г. с его трибуны Б. Н. Ель­цин обратился к гражданам Российской Федерации. Констатируя, что «поле для реформ разминировано», он призвал осуществить «крупный реформистский прорыв» в экономике. Для этого предлагались: 1) разо­вое введение свободных цен, которое должно было «запустить» меха­низм рыночной конкуренции и ликвидировать товарный дефицит; 2) ли­берализация торговли, призванная создать рыночную инфраструктуру и активизировать товарооборот; 3) приватизация жилья, государствен­ных промышленных, торговых и прочих предприятий, имевшая целью создание как можно большего числа субъектов рынка и экономических мотивов деятельности. Из речи Ельцина следовало, что Россия присту­пала к преобразованиям самостоятельно, без согласования с другими республиками. Как справедливо отмечал Е. Т. Гайдар, в выступлении были обозначены «контуры программы реформ».

Признавая болезненность предложенных мер, Президент заметил, что их может осуществить лишь правительство народного доверия, со­стоящее не из политиков, а из профессионалов. Стремясь поддержать их своим авторитетом, он предложил лично возглавить правительство, на что и получил согласие съезда. Ельцин попросил депутатов внести ряд важных изменений в систему высшей государственной власти Рос­сии, и съезд также пошел ему навстречу. Постановление «Об организа­ции исполнительной власти в период радикальной экономической ре­формы» предоставляло Президенту право самостоятельно реорганизо­вывать структуру высшей исполнительной власти и решать вопросы кадрового назначения в ее системе. Другое постановление — «О право­вом обеспечении экономической реформы» — предоставляло ему пра­во издавать указы, имеющие силу закона. Если же действовавшие в РСФСР законы оказывались в противоречии с ними, то указы имели приоритет над законами.

В начале ноября Ельцин, возглавивший правительство реформ, на­чал практическую подготовку к их реализации. 5 ноября подписан указ о назначении Г. Э. Бурбулиса первым вице-премьером, Е. Т. Гайдара — вице-премьером, министром экономики и финансов, а А.Н Шохина — вице-премьером, министром труда и социальной защиты. Дальнейший подбор «экономических» министров и их заместителей проходил при участии всех трех вице-премьеров преимущественно на основе «архан­гельской» команды Гайдара.

15 ноября, после формирования нового Правительства РСФСР, Ельцин подписал пакет из десяти президентских указов и правитель­ственных распоряжений, которые намечали конкретные шаги в сторо­ну рыночной экономики. Начался процесс слияния российских орга­нов управления с общесоюзными: функции 88 министерств и ведомств СССР передавались соответствующим министерствам России, число которых — 41 — при этом уменьшалось. Вместо 129 союзных и россий­ских структур предполагалось сформировать лишь 20 при сокращении чиновников более чем в два раза, что означало крупнейшую админист­ративно-управленческую реорганизацию. В числе первых был взят под контроль Госплан СССР, следующим шагом стало объединение Мин- финов Союза и России и консолидация их бюджетов. В конце ноября 1991 г. Россия взяла на себя обязательства по долгам СССР и активизи­ровала попытки убедить западных лидеров предоставить ей крупномас­штабную помощь.

Новый курс правительства нашел отражение в базовых параметрах бюджета на 1992 г. Резкому сокращению подверглись государственные расходы. Ассигнования на закупку вооружений снижались в 7,5 раз; централизованные капиталовложения — в 1,5; ценовые дотации — по­чти в 3. Снижались расходы в аграрном секторе и социальной сфере. Эти «драконовские меры», по словам Гайдара, «давали шанс» избежать гиперинфляции и «послать импульс для запуска мотора рыночной эко­номики».

К январю 1992 г., когда начались преобразования, программы пере­хода к рынку как комплексной системы поэтапных мер, имеющих це­лью достижение определенного экономического и социального резуль­тата, в России создано не было. Существовало лишь представление о наборе необходимых экономических инструментов, позволяющих вклю­чить в действие рыночные механизмы. Е. Т. Гайдар и члены его прави­тельства рассматривали свою деятельность исключительно как страте­гическую, направленную на изменение исторического вектора развития страны, осуществления в ней системной трансформации. Поэтому по­нимание и верность избранному курсу ценились выше навыков профес­сионального управления.

Тем не менее, проект документа под названием «Программа углуб­ления экономических реформ Правительства Российской Федерации» к лету 1992 г. все же был создан и в июле представлен в Верховный Со­вет России.

Это был насыщенный расчетами достаточно объемный (336 с.) ма­териал, в котором реформаторы предлагали свое видение этапов преоб­разования отечественной экономики. Первый — кризисное развитие (1992-1993). Либерализация и финансовая стабилизация рассматри­вались здесь в качестве главных приоритетов этапа. В его рамках пред­полагалось не только навести порядок в финансовой сфере, но и начать приватизацию, структурную перестройку в промышленности, реформу в аграрном секторе, масштабные преобразования социальной сферы. Предполагалось также создать основные предпосылки для выхода из кризиса и формирования рыночной экономики. Второй этап — восста­новление народного хозяйства (из текста следовало, что он охватит 1994-1995) предполагал в качестве приоритета создание и упрочение институтов, способствующих развитию предпринимательства и конку­ренции. На нем намечалось осуществить массовую приватизацию, до­биться эффективного функционирования финансового рынка, в основ­ном реформировать социальную сферу. К концу этапа доля госсектора в производстве не должна была превышать 40% (в торговле — не бо­лее 10), предполагалось оживление производственной активности и до­стижение докризисного уровня ВВП. На третьем этапе, который по ло­гике документа должен был наступить после 1995 г., прогнозировался экономический рост, составляющий не менее 3-4% в год; опережающий темп экспорта продукции высокой степени готовности, норма накопле­ния ВВП — не менее 15%. Документ представляет исключительный интерес с точки зрения оценки способности правительства прогнозиро­вать последствия своих действий.