Кому она нужна, эта интерлингвистика?

Среди лингвистических наук, выкристаллизовавшихся в ХХ в., ин­тер­лин­гвистика является своего рода Золушкой. Одни говорят, что ее изыскания уже не пригодятся, потому что нишу международного языка явочным путем занял английский и проблемой интерэтнического языка (тем более, планового, да еще и «потерпевшего фиаско эсперанто»¹⁹) заниматься нет смысла. Другие считают, что ее время еще не наступило, так как межъязыковое/-культурное общение не достигло тех массовости и осознания, при которых неизбежен вопрос о са́мом оп­тимальном и справедливом средстве общения. «Кому она нужна, эта интерлингвистика?» Об истории см. [Дуличенко 1982], а сейчас:

1. Это единственная наука, которой интересен весь комплекс проблем, связанных с интерэтнической/межкультурной ком­му­ни­ка­­ци­ей: это и историческая перспектива международных языков в раз­ные эпохи²⁰, и теория конструирования плановых международ­ных язы­ков (ПМЯ)²¹, а также их реального (не)функ­ци­онирования (полноценная теория функционирования ПМЯ есть толь­ко для эсперанто и получила название эсперантологии), и плюсы/минусы этнических язы­ков в роли международных²², и закономерности изменений, которым подвергаются этнические языки в роли международных, и др.²³

2. Интерлингвистика – это уникальный инструмент для проверки общелингвистических гипотез, поскольку на материале ПМЯ можно проверить универсальность языковых законов и проследить за экспериментами, невообразимыми над этническими языками, но проводимыми над плановыми. Еще в 1910 г. А. Пфаундлер заметил: «Именно создание искусственного языка породило так много интересных вопросов о структуре языка вообще и было причиной стольких глубоких исследований об их сущности» (цит. по: [Дуличенко 1988: 36]).

Практика эсперанто, напр., показала, что социализованный ПМЯ не может полностью избежать омонимии и полисемии, несмотря на то, что автор проекта (не языка!²⁴) эсперанто Л. Заменгоф пытался это сделать. Эсперанто не лишен также синонимии и антонимии, метонимии и метафоризации, что подтвердило универсальность этих явлений в любом живом языке общего предназначения. Со временем в эсперанто появились архаизмы, неологизмы и даже эсперантонимы (наш термин: лексемы, описывающие реалии особой культуры квазиэтноса эсперантистов, вызывающие сходные ассоциации у всех «типичных эсперантистов» независимо от их национальности).

Опыт эсперанто показал и то, что живой язык общего предназначения (прежде всего, средство коммуникации) потенциально содержит все предпосылки для использования его и в качестве эмоционального и эстетического средства. И это, несмотря на то, что некоторые интерлингвисты (и не только они) категорически возражали против самой такой возможности. Напр., теоретик идистской реформы эсперанто Р. Лоренц не допускал художественной литературы на нем²⁵. Меж тем, на эсперанто возникла не только богатая переводная литература, но и оригинальная, о которой М. Хаглер пишет в докторской диссертации: «В настоящее время у эсперанто имеется цветущая независимая литературная традиция, которая самим своим су­щест­во­ва­нием бросает вызов очень распространенным, хотя и не обязательно вер­ным, допущениям, что 1) языки настолько тесно связаны с на­ци­о­наль­ными культурами, что являются синонимами им; и что 2) никакое вы­­ражение через литературу невозможно иначе как на этнических и на­ци­о­наль­ных языках. Развитие эсперантской литературы, по качеству сопоставимой с таковой на многих национальных языках […], показывает, что эспе­ранто является жизнеспособным литературным средством […]» [наш пер. с англ. из: Hagler 1971: предисловие].

Эксперименты с ПМЯ доказали, что для успешности лингвопроекта его «сознательная» составляющая не должна превышать определенного уровня (напр., лексика ПМЯ должна быть почерпнута из фонда этнических языков и узнаваема²⁶). «Руководство» языком, предпринятое создателем волапюка, окончилось плачевно: бесконечные волевые изменения привели к нестабильности и вкупе с другими причинами погу­би­ли так славно начавшуюся карьеру этого ПМЯ. А запреты Академии эсперанто, шедшие вразрез с внутренней логикой развития языка, окон­чились ее «капитуляцией» – последующей отменой собственных запретов [Мельников 2005: 224–225].

Крайне интересны труды и выводы интерлингвистов, касающиеся социолингвистики ПМЯ. Так, оказалось, что эсперанто собрал вокруг себя, главным образом, людей определенного рода: нонконформистов, в значительной степени альтруистов и нонпрагматиков, социально активных, с пониженной агрессивностью, творческих, любознательных и коммуникабельных. Более того, фактически образовался новый тип общности, который мы назвали квазиэтносом (подробнее см. [Мельников 2004: 274–288]). Этот социум создал за 120 лет существования эсперанто собственную, интерэтническую, культуру, закрепившуюся в языке и текстах на эсперанто²⁷. В результате, так называемые типичные эсперантисты, независимо от их национальности, обладают обширными одинаковыми фоновыми знаниями, характеризуются схожестью языковых личностей, приверженностью к определенным ценностям и подчиняются единым регулятивам.

Интерлингвистика дает ценный материал для методики пре­по­да­вания иностранных языков. Проведенные эксперименты показы­ва­ют большую перспективность преподавания ПМЯ эсперанто с точки зре­ния пропедевтики (как подготовительного средства перед изучением этнических языков) и эффективности (практическое овладение эс­пе­ранто достигается в 5–15 раз быстрее, чем этническим языком) (см. [Эсперанто 2007]).

Интерлингвисты обращаются и к психолингвистике. Важные на­блю­дения о психологических механизмах неприятия ПМЯ принадлежат психоаналитику, лектору Женевского университета, много лет работавшему переводчиком при подразделениях ООН, известному эсперантисту К. Пирону (см.: [Piron 1991]). Интересно было бы вскрыть различия овладения и пользования родным языком и ПМЯ, обусловленные психической сферой человека, влияние изучаемого/практи­ку­е­мо­го неродного языка на личность изучающего и многое другое.

Неоспоримы заслуги интерлингвистов и в области терминологии. Не забудем, что фундамент этой науки заложил немецкий эсперантист Э. Вюстер (термин эсперантология тоже его), а другим видным терминологом был Э. К. Дрезен, до сталинских репрессий возглавлявший Союз эсперантистов Советских рес­­публик.

Учитывая резко возросшую актуальность диалога культур, стоило бы уделить большее внимание науке, рассматривающей весь комплекс сопряженных с этим проблем.