Специфика восприятия кинотекста в процессе межкультурного взаимодействия
В настоящее время предметом широкого обсуждения в лингвокультурологии, этно- и психолингвистике стали вопросы, связанные со спецификой межкультурного общения, в том числе с феноменом восприятия культуры представителями другого культурно-языкового сообщества.
Считается, что чужая культура воспринимается как отклонение от нормы, при этом нормою воспринимаются образы своей картины мира. В современной лингводидактике подчеркивается, что при освоении чужой культуры оказывается недостаточным усвоить только язык представителей этой культуры. Нужны не только лингвистическая, лингвокультурологическая и коммуникативная компетенции, но и приобщения к иному национальному сознанию. То есть «необходимо, чтобы в когнитивной системе индивида были выстроены вторичные когнитивные конструкции – значения, соотносимые со знаниями о мире представителей другой лингвокультурной сообщности» [Гальскова 2007: 24].
В настоящее время в лингвистической науке утверждается, что именно через тексты, продуцированные в иной культуре, индивид открывает для себя картину мира иной культуры и приобщается к новому образу национального сознания [Гальскова 2007: 24]. Считается, что одной из форм выражения национального сознания и частью национальной культуры является кинематограф, поскольку, кино, как вид искусства, отражает специфические черты менталитета народа и его национальную картину мира.
Определенный интерес представляет исследование вопроса: как происходит восприятие кинотекста, порожденного в чужой для реципиента культуре; насколько оно определяется национальной картиной мира реципиента и насколько способен инокультурный текст изменить национально обусловленные образы сознания зрителей.
Инструментом к исследованию индивидуального сознания, а также формой его модельного представления являются субъективные семантические пространства [Петренко 2005: 82], поскольку они позволяют наглядно отобразить содержание образа сознания, выносить суждения о сходстве и различиях в знаниях и оценках субъектов путем вычисления расстояний между соответствующими значениями координатных точек в пространстве [Петренко 2005: 67].
В качестве предмета исследования был выбран кинофильм «The Queen» – «Королева» режиссера Стивена Фрирза. Выбор был определен национально-специфической тематикой произведения: он посвящен проблеме взаимоотношения британского народа со своей королевой. Это фильм о британской монархии и ее месте в общественном сознании.
В основе сюжета лежит история конфликта Елизаветы II со своими подданными, произошедшая во время трагической смерти принцессы Дианы. Особого внимания заслуживает тот факт, что все персонажи фильма репрезентируют реальных людей (Елизавета II, принц Филипп, принц Чарльз, королева-мать и другие). Таким образом, у зрителей еще до просмотра фильма вследствии действия русских СМИ есть сложившийся образ этих людей.
Для того, чтобы установить изменения содержания образа сознания реципиента, произошедшие в результате восприятия этого кинотекста, было решено провести экспериментальное исследование.
Поскольку в основе фильма лежит вопрос о взаимоотношениях власти со своим народом, было решено проанализировать существующие в сознании реципиентов представления об этих взаимоотношениях до и после просмотра кинофильма и исследовать роль кинотекста в формировании новых смыслов у иноязычной (русской) аудитории.
Процедура эксперимента. Испытуемых, в роли которых выступали студенты – переводчики 2 -3 курсов (всего 18 человек) просили оценить отношения героев с британским народом по следующим категориям:
Искренность
Близость
Заботливость
Прочность
Духовная общность и т.д.
по 7-ми балльной шкале:
3—это качество выражено максимально;
2 — это качество выражено в значительной степени;
1 — это качество выражено в некоторой степени;
0 — это качество не выражено;
-1 — скорее, в некоторой степени выражено противоположное качество;
-2 — противоположное качество выражено в значительной степени;
-3 — противоположное качество выражено в максимальной степени.
В качестве объектов анализа рассматривались следующие личности: королева Елизавета II, принц Чарльз, принцесса Диана и премьер-министр Тони Блэр. Выбор был продиктован тем, что русский зритель больше осведомлен об этих персонажах, чем о прочих.
На следующем этапе эксперимент был повторен на другой группе студентов-переводчиков (тоже 18 человек), но уже после просмотра кинофильма. Просмотр осуществлялся на языке оригинала – английском.
Полученные таким образом индивидуальные матрицы данных суммировались в общегрупповую, которая затем подвергалась процедуре факторного анализа.
В результате обработки данных после поворота факторных структур по принципу varimax было выделено 2 относительно независимых, ортогональных фактора, интерпретация которых дается ниже.
1 фактор (48% общей дисперсии) включал следующие шкалы, перечисленные в порядке убывания веса факторной нагрузки:
Близость 0, 87
Прочность 0, 83
Заботливость 0, 76
Духовная общность 0, 75
Искренность 0, 74
Комфорт 0, 73
Исходя из содержания шкал, образующих полюса фактора, фактор был назван «Духовная близость с британским народом».
Второй фактор (32% общей дисперсии) включал шкалы:
Внимание 0, 87
Любовь 0,86
Данный фактор был интерпретирован как «Любовь к британскому народу».
Семантическое пространство взаимоотношений героев фильма со своим народом выглядит следующим образом (рис.1), где индекс 1 обозначает представление о личности до просмотра, а 2, соответственно, после просмотра кинофильма.
Рис. 1
Исходя из графика, получается, что представления русского зрителя о монархини и ее отношении со своими подданными практически не меняются после просмотра фильма. Это можно объяснить устоявшимся в русском сознании образе британской королевы, который оказывается более устойчив, чем менее заметные в политическом отношении личности. Это свидетельствует о том, что единичный кинотекст может оказаться не способен изменить укоренившийся в сознании субъекта образ человека, и восприятие данного образа будет определяться сложившейся картиной мира индивида.
Список литературы
Гальскова, Н.Д., Гез, Н.И. Теория обучения иностранным языками. Лингводидактика и методика [Текст] / Н.Д. Гальскова, Н.И. Гез. – М.: Издательский центр «Академия», 2007. -336 с.
Петренко, В.Ф. Основы психосемантики [Текст] / В.Ф. Петренко, 2-е издание. – СПб.: Питер, 2005. - 480 с.
И.С. Выходцева
Саратов, Россия
ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ СОВЕТСКОЙ СЛОВЕСНОЙ КУЛЬТУРЫ
В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
Советская словесная культура (ССК) – это «общие принципы и закономерности «языковой жизни» советского общества». Различные аспекты ССК изучаются со времени ее возникновения, особенно много сделано в постсоветские годы, но, несмотря на множество посвященных ей работ, в том числе и фундаментальных, ССК изучена недостаточно и несколько односторонне [Романенко 2000].
Лексическая система языка советского времени изучалась лингвистами с момента ее появления до постсоветского времени. Различные аспекты этой проблемы нашли свое отражение в трудах отечественных ученых (А.М. Селищев, Г.О. Винокур, С.И. Карцевский, М.А. Рыбникова, С.И. Ожегов, М.В. Панов, В.В. Виноградов, И.Ф. Протченко, Н.М. Шанский, Н.А. Купина, Г.Ч. Гусейнов, В.З. Паперный, М.А. Кронгауз, А.П. Романенко, А.А. Пихурова и др.). Очерк изучения ССК дан в работах А.П. Романенко [Романенко 2002; 2003].
В 20-30-е годы Г. О. Винокур, С. И. Карцевский, Е. Д. Поливанов, А. М. Селищев, П. Я. Черных, Р.О. Якобсон изучали преобразования, происходящие в русском литературном языке после 1917 года. Были обнаружены значительные изменения в лексической и стилистической системе (прежде всего появление множества аббревиатур, экспансия варваризмов и диалектизмов, значительное влияние просторечия и одновременно официально-деловой речи, сдвиги в семантике и эмоциональной окраске многих слов).
Так, анализ происходящих в русском языке изменений, связанных с революцией и утверждением нового строя, осуществил А.М. Селищев в книге «Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917-1926)» [Селищев 1928]. Выделяя коммуникационную, эмоционально-экспрессивную и номинативную функции языка, ученый прослеживает не только процесс формирования базовых для советского строя политических понятий, но и отмечает, как «отстающий» мир социально-политических институтов и явлений пытается соответствовать новым образам, отраженным в языке: «Очень я новые слова полюбил. Только по простым делам не умею их к слову сказать. Что ни скажу, все мимо» [Селищев 1928]. Автор не просто приводит список словарных новшеств, но и показывает причины их появления в русском языке, устанавливает социальные и стилистические границы их распространения, дает им оценку с точки зрения литературной нормы [Романенко 2002].
В.В. Виноградов в своей работе «Изучение литературного русского языка за последние десятилетия в СССР» [Виноградов 1955], обобщая результаты работы лингвистов в сфере изучения лексики современного русского языка, выделяет основные аспекты ее исследования: характеристика изменений в русском литературном языке за советский период; изучение производственно-профессиональной лексики; систематизация и обобщение работ по русской научной терминологии; усиление тенденций по введению иноязычных заимствований в лексическую систему языка и др. Таким образом, как отмечает автор, в 40-50 гг. продолжает накапливаться материал для обобщений, относящихся к законам и правилам изменений современной русской литературной лексики в связи с ломкой старых общественных отношений и формированием новых [Виноградов 1955].
Языку советского времени посвящены работы С.И. Ожегова «Лексикология. Лексикография. Культура речи» [Ожегов 1974], И.Ф. Протченко «Лексика и словообразование русского языка советской эпохи» [Протченко 1975]. В монографии И.Ф. Протченко особое внимание уделено общественно-политической лексике и спортивной терминологии, а так же описанию наиболее продуктивных способов словообразования.
Особого внимания заслуживает работа Н.А. Купиной «Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции» [Купина 1995], в которой рассматривается словарь советских идеологем, относящихся к политической, философской, религиозной, этической и художественной сферам, а также языковое сопротивление и языковое противостояние коммунистической идеологии внутри России. Автор считает, что основной функцией тоталитарного языка является функция идеологического предписания, реализующаяся в идеологеме, под которой понимается мировоззренческая установка (предписание), облеченная в языковую форму. По материалам «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н.Ушакова автор выделяет и описывает основные идеологемы тоталитарного языка, такие, как политика, партия, генеральная линия партии, ленинизм и др. Рассматривая ведущие семантические (политическая, религиозная, этическая, художественная, правовая) сферы, обслуживающие идеологию, Н.А.Купина приходит к выводу, что процесс идеологизации (политизации), захватывающий лексическую семантику, регулярные идеологические «добавки», формирование прямой аксиологической поляризации на базе «сквозных» оппозиций позволяют охарактеризовать словарь тоталитарного языка как словарь идеологем. Ложные суждения, лежащие в основе ряда идеологем, служат базой для развития мифов и внедрения их в общественное сознание [Купина 1995].
К этому времени относятся и труды, исследующие советскую культуру в целом. Наиболее значима в этом смысле работа В.З. Паперного «Культура «Два» [Паперный 1996], в которой автор впервые заговорил о противопоставлении двух культурных моделей советской эпохи и на лексическом уровне.
В монографии А. П. Романенко «Советская словесная культура: образ ритора» [2000] автор исследует общие закономерности ССК через языковую личность, называемую в работе образом ритора. На основе учения Ю. В. Рождественского об этосе, пафосе и логосе А. П. Романенко рассматривает условия речевой деятельности советского ритора (этос), направленность содержания его выступлений в зависимости от вида речи (пафос) и средства языкового выражения применительно к условиям и направленности содержания (логос). Для описания ССК А.П. Романенко использует две культурные модели: культура 1 (К1) и культура 2 (К2). Они находятся между собой в противоборствующих отношениях, К2 пытается уничтожить свою предшественницу. Отношения между языками этих двух культур неоднозначны. А.П. Романенко различает их как старый и новый и описывает их не как разные языки, а как два языковых стандарта: язык 1 старым назвать нельзя (только старый «модернизированный» язык), потому что культура 1 его «перерабатывала». Язык 2 – собственно новый. «Ощущение новизны языка и всей речевой деятельности подкреплялось культивировавшимся враждебным отношением к старому, в том числе к культуре 1». Именно язык 2 принято называть новоязом (по Оруэллу), или канцеляритом (по К.И. Чуковскому) [Романенко 2000].
В работах многих отечественных и зарубежных лингвистов конца ХХ в. (Н. А. Кожевниковой, С. Кордонского, Э. Лассан, Ю. И. Левина, В. М. Мокиенко и Т. Г. Никитиной, Б. Ю. Нормана, П. Серио, А. П. Чудинова и др. проводится мысль о том, что в языке ССК существовала «диглоссия» [Вежбицка 1993], точнее, использовалось несколько «диалектов» (официальный, диссидентский, обывательский, «потаенный»). Как справедливо отмечает М.А. Кронгауз, неверно считать, что «русский язык в советскую эпоху был неуклюж, бюрократичен и малопонятен. Таким была только одна из его форм, а именно «новояз», но другим «новояз» быть и не мог. Его устройство определялось его предназначением» [Кронгауз 1999: 139]. Следует подчеркнуть, что советский «новояз» – это не язык всего советского народа, а официальный язык тоталитарного общества. Бюрократичность, «двоемыслие» (по Дж. Оруэллу), максимальная обезличенность, эзотеричность (наличие смыслов, понятных только специалистам), ритуальность – это естественные свойства официальной политической коммуникации, которые в той или иной мере присутствуют и во многих современных политических текстах официального (и не только официального) характера. Разумеется, бюрократическим и неуклюжим был не русский язык, а коммуникативная деятельность большинства советских лидеров, речевая практика которых если не считалась образцовой, то по меньшей мере воспринималась как наиболее соответствующая духу эпохи [Чудинов 2003].
Таким образом, специфика ССК заключается в ее гетерогенности: «единстве и борьбе» двух культурно-исторических нормативов, двух культурных моделей.
Список литературы
Вежбицка, А. Антитоталитарный язык в Польше: Механизмы языковой самообороны [Текст] / А. Вежбицка // Вопросы языкознания. – 1993. – № 4. – С. 12-23.
Виноградов, В.В. Изучение русского литературного языка за последние десятилетия в СССР [Текст] /В.В. Виноградов. – М.: Гослитиздат, 1955. – 90 с.
Кронгауз, М.А. Критика языка [Электронный ресурс] / М.А. Кронгауз // Логос. 1999. № 3. // www.ruthenia. ru/number/1999-03-13.htm.
Купина, Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции [Текст] / Н.А. Купина. - Екатеринбург-Пермь: Изд-во Урал. ун-та, 1995. – 143 с.
Ожегов, С.И. Лексикология. Лексикография. Культура речи [Текст] / С.И. Ожегов. – М.: Просвещение, 1974. – 352 с.
Паперный, В.З. Культура «Два» [Текст] / В.З. Паперный. – М.: Новое литературное обозрение, 1996. – 384 с.
Протченко, И.Ф. Лексика и словообразование русского языка советской эпохи: Социолингвистический аспект [Текст] / И.Ф. Протченко. - М.: Знание, 1975. – 245 с.
Романенко, А.П. Советская словесная культура: Образ ритора [Текст] / А.П. Романенко. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000 – 212 с.
Романенко, А.П. Советская словесная культура: отечественная история ее изучения [Текст] / А.П. Романенко // Вопросы языкознания. – 2002 - № 6 - С. 118-140.
Романенко, А.П. Образ ритора в советской словесной культуре [Текст] / А.П. Романенко. – М.: Языки русской культуры, 2003. – 374с.
Селищев, А.М. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917 – 1926) [Текст] / А.М. Селищев. – М.: Пламя, 1928. – 248с.
Чудинов, А. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации [Текст] / А.П. Чудинов. – Екатеринбург: Изд-во Уральс. Ун-та, 2003.- 248 с.
А.Ю.Вычужанина
Тюмень, Россия