А. В. Посадский
Крестьянство во Всеобщей мобилизации Армии и Флота 1914 года (на материалах Саратовской губернии)
Саратов
Издательство Саратовского государственного университета
2002
Оглавление
Введение 4
Глава 1. Призванное крестьянство: условия осуществления 12
и протекание мобилизации в Саратовской губернии
1.1.Проблема комплектования армии и начало мобилизации 12
в губернии
1.2.События мобилизации в губернии 20
1.2.1.Аткарский уезд 20
1.2.2.Балашовский уезд 28
1.2.3.Вольский уезд 31
1.2.4.Камышинский уезд 40
1.2.5.Кузнецкий уезд 45
1.2.6.Петровский уезд 49
1.2.7.Саратовский уезд 53
1.2.8.Сердобский уезд 57
1.2.9.Хвалынский уезд 61
1.2.10.Царицынский уезд 63
1.3.Крестьяне в местных гарнизонах: финансирование, 67
служба, быт
Глава 2. Феномен мобилизации и крестьянское участие в ней: 79
итоги и уроки
2.1.Крестьянин и власть: лицом к лицу 79
2.2.Классификация и анализ происшествий 92
2.3.Из крестьян в солдаты: сравнительный очерк 106
2.3.1.1904-1905гг.: мобилизация, демобилизация, революция 106
2.3.2.Петроград, 1917: гарнизон в перевороте 116
2.3.3.Крестьянство в мобилизациях Гражданской войны 121
4.Социокультурные уроки мобилизации – вместо заключения 132
Список архивных фондов 151
Введение
Российская политическая и социальная история начала ХХ века наполнена весьма рельефными массовыми выступлениями - ступенями революционного наката и попытками борьбы с ним, а историография - анализом этих событий. Практически все оставшееся в истории имеет некоторый политический знак: это забастовки, шествия, банкетная кампания, бесчисленные «митинги» с «резолюциями», крестьянские бунты и солдатские восстания, революционный террор и стихийный народный отпор ему, реакция крестьянства на энергичную «Столыпинскую» реформу и другие проявления. На этом фоне отчасти потерялось грандиозное - самое массовое из названных - событие: всеобщая мобилизация Русской Армии и Флота летом 1914 года. Мобилизация не стала происшествием политического характера, не встроилась в привычный ряд. Между тем анализ этого события позволяет получить важную информацию по многим значимым позициям как военно-политического, так и общекультурного, ментального характера. Нельзя сказать, что о нем умалчивалось, но долгое время оно не относилось к числу приоритетно исследуемых. Представляется, что подробное рассмотрение данного сюжета способно серьезно обновить представления о природе и характере взаимоотношений «верхов» и «низов» русского общества и о механизмах массовых действий в России.
Фактическим материалом для данного исследования послужил ход мобилизации в Саратовской губернии. Обширная, природно и хозяйственно разнообразная, она предоставляет вполне надежный материал для обобщений. Почти полуторовековое существование губерний в России сформировало в каждой из них определенное хозяйственно-культурное единство. Саратов также был в начале ХХ века признанным центром обширного региона, но при этом в рамках губернии уживались весьма различные климатические, хозяйственные, социальные и национальные особенности. Попытаемся рассмотреть эти особенности и принесенные войной новации с точки зрения напряженности, конфликтности в условиях кризисной ситуации.
Саратовская губерния, расположенная вдоль правого берега Волги от Хвалынска до Царицына, насчитывала 10 уездов в составе 291 волости и 2935 сельских обществ. В Камышинском, Царицынском и Саратовском уездах проживали значительные массивы германских колонистов, в северных Кузнецком, Вольском и Хвалынском – много татар, мордвы и некоторое количество чувашей. В Хвалынском и Вольском уездах концентрировались и старообрядцы разных толков. Преимущественно сельскохозяйственный характер губернии позволяет определенно сказать, что земля являлась основным средством производства для огромного большинства населения. Большая протяженность губернии определяет различия почвенно-климатических зон на ее территории. Саратовщина «представляет» в природно-климатическом отношении едва ли не половину Европейской России, от Казани до Новороссии. Этот фактор во многом влечет за собой различия культурно-национальных элементов, различную степень заинтересованности в переходе от экстенсивного к интенсивному сельскохозяйственному производству. Так, традиционная патриархальная жизнь кузнецкой мордвы сохраняла в неприкосновенности большие семьи (двадцать и более человек), а хвалынские татары, владея лучшими в уезде землями, хлебопашеством занимались мало, и их землепользование было невероятно запутано в юридическом отношении. Обособленно жившие немецкие колонисты были лучше обеспечены землей. Природные различия влияли и на характер расселения: большие селения на степном юге и относительно небольшие - на лесистом севере. Крупные торговые приволжские села составляли особый хозяйственный уклад. Балаково даже получило статус города накануне войны. Большая часть городов Саратовщины по образу жизни не отличалась принципиально от села, а до Хвалынска к началу Мировой войны даже не дошла железная дорога[1].
Исключение составляли губернский Саратов и «русское Чикаго» - Царицын. В остальных городах сосредотачивалась переработка сельскохозяйственной продукции, они служили центрами торговли, многие мещане занимались хлебопашеством. Наиболее крупным был торговый Вольск (36000 жителей), заслуживший лестное название ампирной столицы России. В России в целом городские сословия и городские жители не совпадали в течение всего имперского периода. Соответственно этому города составляли с сельской округой гибкую единую систему, при которой многие крестьяне постоянно или сезонно работали на фабриках и заводах (село Терса - на вольских цементных заводах, крестьяне села Верхозим - на местной фабрике и т.п.), продолжая вести и крестьянское хозяйство, при этом крестьяне нередко жили в городах, а мещане часто были постоянными жителями сел. Особую группу селений и свой хозяйственный уклад составляли железнодорожные поселки, например, такой, как Ртищево, хотя они также выросли рядом или на базе прежних деревень и сел. Наконец, существовал ряд крупных ярмарочных сел и слобод, которые служили центрами местной хозяйственной жизни. Кустарные промыслы, как и повсеместно в России, были развиты, вплоть до весьма экзотических ( выделка карандашей в деревне Бутырки), но в большинстве случаев играли роль местного подспорья для крестьян. Исключением были сарпиночное производство в среде колонистов и сапожный промысел в пригородном Саратовском уезде. Северная часть Саратовской губерниии - традиционный центр помещичьего землевладения (уезды Балашовский, Петровский, Сердобский, Аткарский, Кузнецкий, Вольский, Хвалынский). Как и в центральной России, пореформенное наступление «мужика» имело здесь выраженный характер, хотя условия освобождения в губернии были наиболее тяжелыми (отрезки до 40%, огромный процент дарственников). Итогом длительных и разнообразных взаимоотношений крестьян с помещиками можно считать значительное развитие аренды, причем ее условия существенно разнились по местностям. При традиционной для России неразмежеванности, совместных владениях, нарастающей продаже помещичьих земель (и их покупке деревенской верхушкой, сельскими обществами и городским средним сословием), помещичье-крестьянские хозяйственные связи были весьма тесными, а в связи с этим и взаимозависимость земля - рабочие руки. Саратовский (пригородный) уезд был известен развитым мелким землевладением, в обширных Камышинском и Царицынском проживало много германских колонистов с хорошими земельными наделами. В этих уездах экономий было мало.
Таким образом, в выраженно сельскохозяйственой губернии (причем даже города нельзя противопоставить деревне) были налицо природные, хозяйственные, отчасти национальные различия, которые могли при определенных условиях стать почвой и для социальной напряженности.
Крестьянское переселение из губернии (на Алтае, например, появилась деревня Саратовка), не могло решить насущных проблем, а города не могли вместить тех, кто полностью порывал с земледелием. За несколько десятилетий капиталистического развития существенно расслоилась и сама крестьянская среда; одним из средств дальнейшего расслоения служила развитая субаренда. Традиционно принудительная товарность русского крестьянского хозяйства открывала широкие возможности для укрепления богатых (маневр своим урожаем, осенняя скупка урожая у маломощных) и закрепления слабых в их положении.
В таких условиях традиционные клапаны для выпуска копящейся в деревне социальной напряженности - уход в город, кустарные промыслы и местная промышленность, переселение и возможное расширение землепользования - в Саратовской губернии далеко не удовлетворяли потребности. Земельная нужда отчасти сглаживалась льготно сдаваемыми казенными землями, но они были распределены в губернии очень неравномерно.
«Столыпинская» реформа породила значительное меньшинство самостоятельных крестьян, преимущественно отрубщиков. Их обустройство редко бывало легким, при этом отрубщики зачастую нарушали многолетний хозяйственный симбиоз помещичьего и крестьянского хозяйства, так как их участки нарезались на проданных помещиками землях.
Таким образом, объявленная с началом Мировой войны мобилизация происходила на фоне активных социально-экономических процессов и коснулась сразу миллионов человек.
Многие свидетельства и выводы об откликах крестьянства и ходе мобилизации близки к восторженным. «Военные эксперты, проводившие мобилизацию 1914 г., были поражены ее скорыми и потрясающими результатами: по ее объявлении на мобилизационные пункты явилось свыше 96% подлежащих призыву, что на 15% превышало норму, предлагавшуюся Главным Управлением Генерального Штаба. Такой высокой степени мобилизационной готовности не знала ни одна мировая держава»[2]. «Страна дружно откликнулась на призыв Царя... Явилось много охотников... Мобилизация протекла блестяще.»[3] Хорошо осведомленный А. Яхонтов писал об «исключительно успешном» прохождении мобилизации. «Протекала она повсюду, как в русских, так и в инородческих местностях в безукоризненном порядке, так что заранее принятые на случай волнений предупредительные военные и полицейские меры оказались излишними». Отмечался необычный прилив призывных, «шли льготные, шли забракованные, шли освобожденные по возрасту...» На этом фоне бледнеют единичные случаи беспорядков, наблюдавшиеся преимущественно в «глухих углах Сибири, где находилось много политических ссыльнопоселенцев... Как бы то ни было, итоги мобилизации повсюду оказались блестящими и позволили осуществить ее скорее и шире, чем предполагалось по планам»[4]. Великий Князь Андрей Владимирович, племянник Императора Александра Третьего, оставил такие впечатления о начале войны: «… в России война была встречена с большим подъемом, но без лишнего хвастовства. Все трезво смотрели на грядущие события и ясно сознавали, что война будет тяжелой (и) упорной…
Из Николаевского зала Государь прошел на балкон, выходящий на Александровскую площадь. Вся она была заполнена сплошь народом – от дворца вплоть до зданий штабов. При появлении Государя все (в)стали на колени. В эти короткие минуты Россия переродилась. Самосознание воскресло у всех, чувство долга стало на первое место, и вся мобилизация прошла при таком блестящем порядке, которого никто не ожидал. Военный министр В. А. Сухомлинов мне сам говорил, что мобилизация прошла при удивительных условиях. Все шло с такой аккуратностью. Ни одной задержки. Наплыв запасных у воинских нач(альников) превышал предполагаемую норму. Число охотников росло с каждым днем. Железные дороги работали выше всякой похвалы.
Ни одного пьяного. Все трезвые»[5].
Сходная картина рисуется и представителями революционного лагеря: война «разбила все революционное настроение… Десятки тысяч рабочих и сотни тысяч горожан (речь идет о Петербурге – А.П.), которые раньше сочувствовали движению, были выбиты совершенно из колеи и покорно шли на призывные пункты. Последние, кажется, сразу в один день проглотили всю улицу. И днем и ночью вливались бесконечные отряды призываемых… Настроение создалось угрюмо-сдержанное и подавленное, и только на Невском бесновались «патриоты»… Учащаяся молодежь в своем подавляющем большинстве ударилась в шовинизм и патриотизм», студенчество отошло от революции[6].
Вместе с тем событийно мобилизация наполнена массой всевозможных нарушений, беспорядков и резких выпадов со стороны призываемых. Их число измерялось многими сотнями. Среди таких происшествий - погром Барнаула пьяными запасными, в результате подавления которого насчитывалось 112 убитых (!), восстание на Лысьвенском заводе, множество других беспорядков с кровопролитием[7].
Примирить столь противоположные и в то же время безусловно реальные группы фактов в рамках одной концепции можно попытаться на основе более дробного, регионального, подхода к исследуемым процессам и попытки выявить не только сугубо фактическую, но и «ментальную», мотивационную сторону тех или иных проявлений крестьянской активности. Такой подход, в свою очередь, ставит проблему источниковой базы. Историография темы невелика, за вычетом сугубо военных исследований, можно назвать единственное исследование А. Б. Беркевича[8]. Он оперировал только фондами центральных учреждений из московских архивов. Анализ этих документов показал, что из 101 области и губернии в 49 происходили волнения, причем автор специально оговорился: «Нами не использованы материалы местных архивов. Просмотр фондов губернских жандармских управлений, надо полагать, увеличил бы это число»[9]. Это предположение надо признать правильным. Так, только фонд Саратовского губернского жандармского управления позволил выявить 27 сюжетов, что больше, чем список волнений, приведенный в сборнике «Крестьянское движение в России в годы Первой мировой войны. Июль 1914 - февраль 1917...»[10](там - 23 сюжета), но совпадающих сюжетов оказалось лишь 15, таким образом, только местные жандармские документы позволили выявить 12 дополнительных позиций. Однако документы, описывающие ход мобилизации и происходившие инциденты особенно, сгруппированы в целом ряде фондов Государственного архива Саратовской области. Это прежде всего фонд канцелярии губернатора, где документы о проведении мобилизации, вызвавшей обширную переписку, выделены в целый ряд отдельных дел. Затем уже упомянутый фонд ГЖУ, а также фонды его структурных подразделений – аппарата Помощников Начальника ГЖУ в группах уездов (соответственно, в Саратовском и Аткарском, Балашовском и Камышинском, Вольском, Хвалынском и Кузнецком, Петровском и Сердобском, Царицынском). Информативным оказался фонд Саратовского Окружного Суда, рассмотревший осенью - зимой 1914-1915 гг. ряд дел о беспорядках. В его материалах отчасти представлены даже документы предварительного следствия, что позволяет составить весьма подробную картину событий. Содержат полезную информацию и фонды Губернского Правления, Губернского по земским и городским делам присутствия, Саратовского уездного полицейского Управления и некоторые другие[11]. В целом привлеченная источниковая база позволяет не только зафиксировать безусловное большинство сколько-нибудь значительных выступлений и нарушений порядка, но и обоснованно проинтерпретировать события с точки зрения представлений, ожиданий и побудительных мотивов крестьянства. Это тем более важно, что оценка массовых настроений, на наш взгляд, оказывается важнее, чем просто фиксация неких «точечных» - пусть даже очень выразительных - событий. Возможность построения подробной картины развития событий в ходе мобилизации делает обоснованной попытку увидеть в грандиозном событии те точки напряженности, те стереотипы массового поведения, массовые ожидания, побудительные мотивы, которые являются принадлежностью не только одномоментного события, но и позволяют сделать выводы о развитии России и ее судьбе в ХХ веке в целом.
В интересах решения этой задачи расположен и материал работы. Она разделена на две главы; первая посвящена последовательному изложению событий мобилизации, вторая – интерпретации и выводам в том или ином масштабе рассмотрения.
В книге прослеживается развитие событий с объявления мобилизации до 1 августа 1914г.; течение мобилизации укладывается в эти сроки, кроме того, в дальнейшем начинают проявляться факторы, не имеющие прямого касательства к мобилизационным мероприятиям. Вместе с тем по некоторым сюжетам изложение выходит за указанные рамки. Например, рассматривается служба в местных гарнизонах на протяжении августа, отчасти сентября 1914г., так как в массе своей в них служили местные уроженцы – ратники ополчения, призыв и военное обустройство которых началось в дни мобилизации. Все события, по возможности, датируются. В изложении сохранена датировка по Юлианскому календарю, который использовался в Российской Империи описываемого периода.
Нельзя не заметить, что Россия в ХХ веке не раз «споткнулась» именно на мобилизациях и демобилизациях войск. В 1904 г. нерасчетливо проведенная мобилизация понизила качество войск и породила очевидные несправедливости. На следующий год «недовоеванная» и неудачно завершенная война отозвалась революцией, в которой пущенная на самотек демобилизация действующей армии стала важной составляющей солдатских беспорядков и бунтов. Всеобщая мобилизация 1914 г. показала ряд слабых мест в организации власти, однако мало что было сделано для их устранения. В 1917 г. именно развал армии, демобилизация деморализованных войск дали власть большевикам. Наконец, во время гражданской войны массовые мобилизации в белом лагере не позволили создать мощной монолитной военной силы; «доброволец» и «мобилизованный» сражались рядом, но во многих случаях не составляли единого целого, становясь антагонистами в критических обстоятельствах. Все это делает анализ мобилизации значимым не только в контексте Мировой войны, но и для понимания механизмов взаимодействия властных институтов и народа, в частности, успешности революционного процесса. В то же время мобилизация – хороший показатель не только военного, но и общего состояния страны. Так, в 1897 г. произошла скоротечная греко-турецкая война между армиями, находившимися в военном отношении примерно на одной ступени развития. Обе стороны провели мобилизацию. В Греции она протекла беспорядочно: в большой степени из-за плохого учета не явилось 40% призываемых (среди призывного контингента почти половина не проходила никакого военного обучения), и тем не менее явившихся было больше потребности. Результатом этого стало разбухание строевых батальонов при нехватке обмундирования, снаряжения, лошадей, недостатке офицеров. В Турции мобилизация прошла более правильно. Описанное начало войны ознаменовало и ее конец: в тридцатидневных боях победила более профессиональная и лучше управляемая армия турок. Так мобилизация продемонстрировала реальный военный потенциал и гибкость управления сторон еще до начала боевых действий[12]. Естественно предположить, что для колоссальной, крестьянской по составу населения России массовая мобилизация выступала своего рода экзаменом сразу по многим предметам, который предстояло сдавать и правительству, и администрации, и населению. Анализ такого грандиозного события поможет прояснить состояние многих болевых точек русской жизни начала ХХ века.
Примечания
[1] ГАСО. Ф.400. оп.1. д.1510. лл.119-154
[2] Рожкова Н. В. Донские казаки на русско-германском фронте Первой мировой войны в 1914г.//Известия Высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 1997. №3. С.13
[3] Керсновский А. А. История русской армии. Т.3. 1881-1915гг. - М.: Голос, 1994. С.176
[4] Яхонтов А. Н. Первый год войны (июль 1914 - июль 1915г.). Записи, заметки, материалы и воспоминания бывшего помощника управляющего делами Совета министров//Русское прошлое. Историко-документальный альманах. - СПб.,1996. Книга 7. С.262-263
[5] Военный дневник Великого Князя Андрея Владимировича Романова. Вступление, подготовка текста, публикация и примечания В. М. Хрусталева и В. М. Осина//Октябрь. 1998. №4. С.139
[6]Арский. В Петрограде во время войны. (Из воспоминаний)//Красная летопись. 1923. №7. С.75-76
[7] Беркевич А. Б. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914г.//Исторические записки. 1947. Т.23. С.19-21,37-38
[8] Беркевич А. Б. Указ. соч.
[9] Беркевич А. Б. Указ. соч. С.14
[10] Крестьянское движение в России в годы Первой мировой войны. Июль 1914 - февраль 1917. Сб. документов. М.Л.: Наука, 1965. С.467-468, 471-472, 475-478
[11]Перечень использованных архивных фондов приводится отдельно
[12]См.: Греко-турецкие войны./Военная энциклопедия. – СПб. Т-во И.Д. Сытина.., 1912. Т.8. С.475-479
Глава I. Призванное крестьянство. Условия осуществления
и протекание мобилизации в Саратовской губернии
1.1.Проблемы комплектования армии и начало мобилизации
в губернии
После Берлинского Конгресса 1878 г. русские правящие круги осознали факт угрозы на Западе. Это привело к работам по усилению мощи армии, в том числе разрабатывались новые основания мобилизации войск. Этими работами руководил начальник Главного Штаба генерал Н. Н. Обручев. При громадных расстояниях и малом числе железнодорожных линий было крайне затруднительно быстро мобилизовать части и сосредоточить их к западной границе. Была и еще одна проблема: введение территориальной системы укомплектования, принятая уже в армиях вероятных противников и союзников, очень затруднялась в России тем, что основная часть войск квартировала в западных районах, где население было недостаточно надежным для массового укомплектования частей. В то же время Сибирь и Дальний Восток не могли дать должного количества укомплектований частям, там расположенным, а внутренний Казанский военный округ (включавший Саратовскую губернию) имел большой избыток людей. Таким образом, при желательности территориальной системы укомплектования, предстояли громадные перевозки при слабой сети транспортных путей[1]. Хотя, теоретически, преимущество территориальной системы как раз и заключалось в простоте и быстроте мобилизации, в том числе в легкости проведения частных мобилизаций. По итогам Русско-Японской войны, в 1906г., запас был разделен на два разряда, по возрастам. Но воспользоваться выгодами более дифференцированного учета оказалось затруднительным, потому что полевые части концентрировались на западе, а резервные на востоке, и подача запасных по разрядам только еще более увеличивала перевозки. Вообще, по выражению советского автора, план комплектования и оперативный план – чаши одних весов; равномерной дислокации войск соответствовала территориальная система комплектования, сосредоточение войск на западе влекло за собой и отказ от территориальной системы. Описанные трудности как раз и вызывались тем, что, при выраженной неравномерности дислокации войск в преддверии войны, военное руководство России старалось вернуться к территориальной системе[2]. Решить эту проблему до Мировой войны так и не удалось: в 1913 г. военное ведомство приостановило реализацию проекта перехода к территориальной системе[3].
По мнению генерала А. С. Лукомского, который провел много лет на службе в Киевском ВО (1898 – 1907гг.) и специализировался как раз по вопросам мобилизации армии, с мобилизационной работой к концу 19 века дела в этом (элитном, говоря современным языком) округе обстояли не лучшим образом. «Если она и была поставлена к 1897 г. удовлетворительно в смысле самой техники мобилизации войсковых частей, она была поставлена из рук вон плохо в вопросах призыва запасных, поставки лошадей и повозок для обоза.
Но и в самой технике мобилизации войсковых частей было еще много недочетов, требующих не только усовершенствования, но и коренных изменений некоторых приемов мобилизации.
Что же касается первого акта мобилизации, то есть призыва запасных, поставки лошадей и повозок, то все это находилось в руках воинского отделения управления Министерства внутренних дел и крайне плохо было связано с войсковой мобилизацией. Вопросы доставки запасных, лошадей и повозок в мобилизуемые части были разработаны плохо. Вопросы о неприкосновенных запасах для отмобилизованной армии были только намечены. Вопросы, связанные с мобилизацией страны на случай серьезной войны на западном фронте, не только не были разрешены, но, в сущности, почти не поднимались. Таким образом, вопрос о мобилизации всей армии был поставлен крайне неудовлетворительно»[4].
По настойчивым предложениям командующего войсками округа генерала М. И. Драгомирова, с 1898 г. началось производство «опытных» (то есть пробных) мобилизаций, что позволяло корректировать подготовительные работы по производству мобилизации. Интересно, что менявшиеся начальники штаба округа и генерал-квартирмейстеры не разбирались в мобилизационных вопросах, не интересовались ими и явно не считали приоритетно важными.
Несколько лет совершенствования мобилизационной работы в рамках существовавших должностных инструкций дали тот результат, что в 1904 г. несколько частичных мобилизаций, выпавших округу, «прошли блестяще», однако «еще более ярко подчеркнули недочеты положений и руководств по призыву запасных, поставке лошадей и повозок.» Эти документы нуждались в переработке. Но намеченные изменения затягивались, так как параллельно ожидалась реорганизация армии и, в частности, изменение ее мирной дислокации[5].
Предвоенные публицисты приводили выразительные примеры непонимания русскими ведомствами земледельческой России. В августе 1909 г., в разгар полевых работ, поступило распоряжение о поверочном сборе запасных. «Сколько тут было настоящего горя и самых неподдельных слез!» Многие просто потеряли свой посев. Говорили, что август был назначен с благотворительной целью, - чтобы запасным не было холодно. Протесты были настолько громкими, что на будущий год сборы провели грамотнее, дав крестьянам убрать хлеб. «Ругались мужики крепко, но начальство обязывает…» [6]
В 1910 г., вследствие отмены резервных войск, в России появились второочередные дивизии на основе перенятой в Германии системы скрытых кадров. О неудаче этой замены согласно говорят, например, П. Симанский (формировавший и выведший на войну 61 пехотную дивизию) и А. Керсновский[7]. Малочисленность сверхсрочных в строевых русских подразделениях, в противоположность германской армии, не давала возможности сразу создать сильный «дочерний» полк; кроме того, у первоочередных полков появлялся соблазн отправить во вторые кадры тех, от кого хотелось избавиться. Примеры тому бывали самые вопиющие. Комплектовались второочередные соединения ратниками ополчения. «Нагруженные семьями, полные заботы о них, податливые к болезням, а зачастую уже хронически больные, далекие от сознания обязанности защиты отечества и преисполненные странными понятиями, что защищать следует лишь свою Пермскую или Тамбовскую губернию, к которой противник все равно не дойдет, ратники эти были плохими солдатами и это отлично сознавали сами.»[8] По выражению А. Керсновского, организация второочередных дивизий «была непродуманной, а применение – порочным»[9]. В ходе войны большинство второочередных дивизий показали себя достойно, но это, в большой степени, оплачивалось неоправданными жертвами во время первых боев.
Такое положение вещей с мобилизационной работой привело к серьезным и непростительным ошибкам при мобилизации 1914 года: из-за избытка унтер-офицеров их ставили в строй рядовыми. Лейб-гвардии в Семеновском полку, например, после мобилизации приходилось по 20 – 30 «лишних» унтер-офицеров на строевую роту (по штатам военного времени в роте – 4 офицера, 20 унтер-офицеров и 202 рядовых), то есть налицо был более чем двойной комплект! Полковник-финляндец Д. И. Ходнев писал о бесполезной гибели в первых же боях этих драгоценных кадров, в то время как они могли бы быть прекрасными учителями запасных и ратников в тылу и служить резервом для пополнения убыли в строю. Эта картина была типичной для гвардии. Положение тем более досадное, что как раз в гвардии унтер-офицеров-сверхсрочников поддерживали, они составляли, вместе с офицерским составом, костяк части[10]. Генерал А.И. Деникин пишет о том же уже как об общеармейской проблеме: бережного отношения к кадрам не было, учет унтер-офицеров запаса вообще не велся, роты выступали в поход с 5-6 офицерами, имея до 50% унтер-офицеров на должностях рядовых[11]. С горечью пишет на эту тему и А. А. Керсновский[12]. Переизбыток унтер-офицерских кадров в первые месяцы войны очень быстро отозвался острой нехваткой их при дальнейших формированиях, что хорошо известно.
Казанский ВО формировал по одной второочередной дивизии на каждую полевую, а также комплектовал Туркестанский и Сибирские округа[13]. Расквартированная в Саратовской губернии 47-я пехотная дивизия (с соответствующей артиллерийской бригадой) давала жизнь второочередной 82-й пехотной дивизии (также с артиллерийской бригадой).
Выразительная деталь из области подготовки к мобилизации: 10 февраля 1914г. из штаба КазВО начальнику Саратовской местной бригады указали, что в штаб приходят от уездных воинских начальников бумаги мобилизационного характера на имя «помощника начальника Штаба Округа», между тем этой должности в штабе не существует с 1910 (!) года[14]. Этот штрих вполне согласуется с тем, что было сказано ранее об отношении военных верхов к мобилизационным мероприятиям.
Общую картину с мобилизационным ресурсом губернии показывает ведомость подлежащих призыву нижних чинов запаса и ратников Государственного ополчения в случае частной и общей мобилизации[15] (см. таблицы 1 и 2). Частная мобилизация должна была коснуться восьми уездов губернии, кроме Вольского и Хвалынского.
Таблица 1. Ведомость подлежащих призыву нижних чинов запаса
Название уезда |
По частной мобилизации (+ доп. в случае общей) |
Всего по общей мобилизации |
Аткарский |
3628 (+3035) |
6663 |
Балашовский |
4824 (+3220) |
8044 |
Вольский |
2336 (+1392) |
3728 |
Камышинский |
3449 (+2502) |
5951 |
Кузнецкий |
2127 (+1573) |
3700 |
Петровский |
2937 (+2335) |
5272 |
Саратовский |
5252 (3908) |
9160 |
Сердобский |
3459 (+2401) |
5860 |
Хвалынский |
1981 (+1681) |
3662 |
Царицынский |
3239 (+2434) |
5673 |
По губернии |
33232 (+24481) |
57713, а также 12976 лошадей, 241 парная и 4 одноконные повозки |
Таблица 2. Ведомость подлежащих призыву ратников Государственного ополчения.
Название уезда |
Всего ратников |
В том числе проходивших ряды войск |
В том числе неслуживших |
Аткарский |
3065 |
1166 |
1899 |
Балашовский |
3119 |
1426 |
1693 |
Вольский |
1719 |
674 |
1045 |
Камышинский |
2298 |
1227 |
1071 |
Кузнецкий |
1472 |
621 |
851 |
Петровский |
3311 |
907 |
2404 |
Саратовский |
2453 |
1329 |
1124 |
Сердобский |
2871 |
949 |
1922 |
Хвалынский |
1842 |
742 |
1100 |
Царицынский |
1450 |
804 |
646 |
По губернии |
23600, а также 1770 лошадей, 640 повозок и комплектов упряжи |
9845 |
13755 |
Таким образом, с учетом сдатчиков лошадей и семей призываемых (то есть возможных провожатых) по губернии предстоял практически одномоментный сдвиг нескольких сотен тысяч человек, в подавляющем большинстве крестьян, и их перемещение в города.
22-го марта 1914 г. циркулярным письмом губернаторам министр внутренних дел Н. А. Маклаков сообщил дату введения нового мобилизационного расписания №20 - 1-е декабря 1914 г. При этом высылались поуездные итоги наряда нижних чинов и ратников, лошадей, повозок и упряжи. Циркуляр предлагал разъяснить, что могут быть объявлены: частная мобилизация, мобилизация всех остальных войск после частной или общая мобилизация вооруженных сил сразу - по всем нарядам. Никаких льгот по семейному положению новое расписание не предусматривало: семейное положение не предполагалось принимать в расчет даже при освобождении в случае излишка явившихся. Для устранения призыва ненужных запасных и поставки для них лишних подвод, уездные присутствия должны были озаботиться заблаговременным составлением соответствующих предписаний по каждой волости; при объявлении частной мобилизации их надлежало рассылать с теми же нарочными, которые повезут и мобилизационные удостоверения[16].
22-го апреля штаб КазВО разъяснял, что ратники должны являться на 6-й день мобилизации, в то время как губернское по воинской повинности присутствие рассчитало перевозки так: на Саратовский сборный пункт - с 3-го дня, Царицынский - с 12-го, Балашовский и Камышинский - с 10-го, Аткарский - с 9-го, Сердобский и Кузнецкий- со 2-го. Расчет необходимо было исправлять, ибо прибытие ратников планировалось с 6-го по 8-й день[17].
Еще через месяц, 20 мая 1914г. начальник штаба КазВО сообщил: во-первых, призыв ратников в губернии по расписанию №20 установлен на третий день мобилизации, причем на устройство домашних дел дается три дня, с 6-го дня должна начинаться явка на сборный пункт; во-вторых, ратники будут призываться отдельно от запасных, по особому расписанию; в-третьих, расписание №20 на ратников составлено Окружным штабом, исходя из данных о наличии 4 возрастов, ранее служивших, и 4 - неслуживших[18].
30 июня 1914 г. губернаторам был направлен циркуляр Управления МВД по делам о воинской повинности. В нем содержалось разъяснение по поводу льготных и безльготных призывников. Главным контингентом призывных являлись безльготные. В зависимости от их числа назначались в войска льготные, начиная с низших категорий. «В виду этого число безльготных в сведениях, доставляемых Министерству к 1 мая ежегодно, должно возможно более соответствовать действительности и во всяком случае, в последующем допустимо скорее увеличение сего числа, вследствие непризнания за некоторыми льготными первоначально намеченных для них льгот…»[19]
Тем временем очередной международный кризис вплотную подвел мир к войне. 17-го июля, в 10-41, в Саратове была получена из окружного штаба телеграмма о Высочайшем повелении мобилизовать войска четырех округов. Первым днем ее объявлялось 17-е число, что предполагало начало явки запасных с 18-го. В тот же день в 18-45 пришло Высочайшее повеление перевести Армию и Флот на военное положение, то есть провести общую мобилизацию. Первым днем теперь следовало считать 18-е. Мобилизация проводилась по старому расписанию 1910 г., расчеты по которому уже не соответствовали действительности, что создавало дополнительные трудности. Управляющий Саратовской казенной палатой 18-го получил их Петербурга распоряжение «удовлетворять беспрепятственно» требования на расходы частей, формирование коих не предусмотрено мобрасписанием. Кроме того, Округ затребовал дополнительной поставки повозок с упряжью с Саратовского (223 парных и 205 одноконных) и Царицынского (5 одноконных) уездов[20].
В 20-00 17-го, при обсуждении вопроса о том, какое число следует считать первым днем мобилизации, заступающий место Начальника местной бригады полковник Петров пояснил, что это не очень важно, так как, согласно имеющимся у воинских начальников разъяснениям, прибывающие на сборные пункты 18-го все равно должны быть приняты и накормлены[21].
Положение усугублялось еще и тем, что в преддверии мобилизации Саратовский губернатор князь А. А. Ширинский-Шихматов находился вне пределов губернии: 16-го июля он был отозван из отпуска МВД, на следующий день телеграфировал со станции Академической Николаевской железной дороги вице-губернатору С. С. Подолинскому о своем приезде 19-го и 19-го же в 13-20 доложил в МВД о своем вступлении в управление губернией. Таким образом, неразбериха с началом мобилизации пала на плечи вице-губернатора С. С. Подолинского, которому и пришлось вести по этому поводу интенсивные сношения с разными ведомствами и подчиненными инстанциями[22].
В 22-45 17-го С. С. Подолинский разослал начальникам полиции губернии указание считать первым днем мобилизации 17-е[23].
18-го июля в 4-40 он сообщал в Казанский Военный Округ и МВД: телеграмма №731 от 17-го июля понята почтой и всей губернией, исключая двух уездов, как общая мобилизация. Объявления по всей губернии расклеены, и первым днем указано 17-е; изменить число невозможно из-за опасности нарушить правильный ход мобилизации; «...помимо полной невозможности в один день собрать и переменить объявления самый факт исправления объявлений может вызвать нежелательное и опасное настроение на местах»[24].
Рязано-Уральская железная дорога считала первым днем мобилизации 18-е, и управляющий губернией в этой связи просил управляющего дорогой г. Алкоронко распорядиться, чтобы являющиеся на станции 18-го запасные получили вагоны для ночлега, что было обещано, хотя и вызвало целую переписку[25].
18-го июля Алкоронко уведомил управляющего губернией, что дорога, согласно столичным телеграммам, приняла первым днем мобилизации 18-е. Телеграф РУЖД принял 17-го в 10-30 телеграмму о повелении произвести частичную мобилизацию четырех округов; первый день ее - 17-е июля. В 23-35 была получена телеграмма с повелением произвести «общую мобилизацию всех наших сил» за подписью ген. Янушкевича. Первым днем обеих мобилизаций указывалось 18-е. 18-го С. С. Подолинский сообщал Управляющему РУЖД, что ввиду позднего получения телеграммы и распубликования мобилизационных объявлений, невозможно прерывать мобилизационные действия. В связи с этим Подолинский напоминал о достигнутой договоренности предоставлять являющимся на станции запасным вагоны для ночлега и сообщал, что об этой договоренности он уже уведомил МВД и штаб КазВО[26].
18-го же числа ген. Гутор из штаба КазВО передал губернатору, что военные перевозки начнутся не ранее, как считая первым днем мобилизации 18-е. Поэтому прибывшие в этот день запасные должны быть задержаны на сборных пунктах. Однако указание уже запаздывало: почти одновременно губернатор получил сообщение, что Балашовский воинский начальник распустил прибывших запасных из ближайших селений по домам. Это вызвало распоряжение губернатора начальнику местной бригады дать приказ воинским начальникам задерживать запасных на сборных пунктах[27].
Аткарский, Балашовский, Хвалынский исправники запрашивали указаний, ибо в полученной ими телеграмме из министерства первым днем указывалось 18-е. Подолинский подтвердил «губернскую» дату - 17-е. Вольский полицеймейстер сообщил, что уездный воинский начальник считает первым днем 18-е, и получил ответ вице-губернатора в том смысле, что прибывающие 18-го все равно должны быть приняты и обихожены, так что данное разночтение несущественно[28].
Объявление Вольского уездного воинского присутствия о призыве нижних чинов запаса назначало первым днем мобилизации 17-е. Соответственно явка должна была состояться 18-го июля, в пятницу, в 6 утра. В Кузнецке в 12-00 была получена телеграмма о Высочайшем повелении о мобилизации. Явка также назначалась на 6-00 18-го. 18-го в 22-00 была получена телеграмма о всеобщей мобилизации; за ночь были сделаны распоряжения о соответствующих объявлениях и явке 19-го в 6-00[29]. В управлении Саратовского воинского начальника 17-го в 12-45 была получена телеграмма о Высочайшем повелении мобилизации по частному мобрасписанию; первым днем объявлялось 17-е[30].
20-го июля губернатор вынужден был обратиться к управляющему казенной палатой с просьбой оплачивать квитанционные листы по конской поставке, так как их рассылало непосредственно МВД уездным присутствиям, минуя губернское, и в целом по губернии не было их единой регистрации, что создавало неразбериху[31].
В 12-40 22-го из Петербурга пришло сообщение о Высочайшем повелении о сформировании ополченских частей и мобилизации ратников первого разряда, поставке лошадей и повозок по расписанию 1910г. Первым днем объявлялось 25-е, днем явки - 28-е. Железнодорожные перевозки для ратников не предусматривались. Призыву подлежали ратники, проходившие ряды войск, а из непроходивших - начиная с младшего возраста до заполнения наряда. В случае избытка вопрос поступления должен решаться воинским начальником жеребьевкой в старшем возрасте[32].
Из Кузнецка и Сердобска пришли телеграммы с просьбами об уточнении - призываются ли ратники и все ли года запасных подлежат призыву[33].
Всего по России были подняты запасные (2500000 человек), а через 4 дня – 800000 ратников ополчения I разряда. К 1 августа было призвано 3155000 запасных (все) и 800000 ратников ополчения первого разряда[34].
С известием о начале войне на имя губернатора были направлены многочисленные телеграммы с выражением верноподданических чувств. Можно предположить, что некоторые меньшинства в связи с новой ситуацией удостоверяли свою лояльность: немцы-лютеране, еврейская община, саратовские поляки, старообрядцы. Наряду с этим немало адресов и пожертвований исходит от волостных сходов или «жителей». Адреса в связи с войной подписаны Сапожковским, Банновским, Порзовским, Александро-Юматовским, Балтайским волостными сходами, жителями Базарного Карабулака и Завьяловки. Пожертвование на войну сделали Бурковский, Усть-Кулалинский, Еланский, Малиновский, Старо-Славкинский, Верхне-Добринский и некоторые другие волостные сходы. Вряд ли можно считать это чисто формальной акцией: в большинстве случаев решения принимали волостные сходы, то есть весьма многолюдные собрания. Хотя инициатива, возможно, могла исходить и от надкрестьянского начальства. Так, телеграмму из Кондоля подписали: «Крестьяне Петровско-Березовской волости Петровского уезда и Васильчиков» (уездный предводитель дворянства)[35].
Отметим два очень важных обстоятельства: призыв начался совершенно неожиданно для крестьян и в разгар рабочего сезона, причем год в губернии был явно неурожайным.
Таким образом, само начало мобилизации в губернии было ознаменовано неразберихой с первым днем явки призываемых, а также тем, что в действие вводилось старое мобрасписание, расчеты по коему устарели.
Рассмотрим теперь события по уездам. В уездных городах губернии находились воинские присутствия, туда стягивались массы призываемых и шел их прием.