Глава 21

У крыльца общежития я увидел бездомного в длинном сером пальто. Держась за перила, он согнулся над кустами. Его рвало. Я никогда не умел общаться с бездомными, хотя в городе их было полно. Что способно притягивать сильнее, чем пять тысяч студентов с нежной совестью и банковским счетом родителей?

Когда я подошел к лестнице, мужчина судорожно обернулся, выставив руки вперед. Я увидел, что это отнюдь не бездомный, но Шалтай‑Болтай, коронованный принц библиотеки. Выглядел он так, словно по нему проехал поезд: галстук‑бабочка развязан и висит на двух вялых нитках, жидкие белые волосы рассыпались в беспорядке. От него разило джином. Локтем он прижимал к себе бутылку в бумажном коричневом пакете.

При виде меня глаза Шалтая‑Болтая расширились.

– Я искал тебя, – хрипло сказал он и вытер рот рукавом.

Я сразу понял, что это не к добру.

И огляделся. Во дворе было тихо. Я схватил Шалтая‑Болтая повыше локтя и оттащил в тень за кустами.

– Вы о чем?

– Ты знаешь о чем, – ответил он.

– Не знаю.

– Знаешь!

– Слушайте, у меня нет времени на шарады!

Шалтай ухмыльнулся и зашелся пьяным смехом.

Я почувствовал, что с меня хватит.

– Вот что, я вышел из игры.

Он покачал головой, словно упрямящийся ребенок.

– Я вышел из игры, – повторил я. – И уже ничего не хочу. Мне они неинтересны. Я не представляю никакой угрозы. Так им и передайте.

Он сипло засмеялся. Мне в лицо ударила мощная струя кислого, пропитанного алкоголем запаха дыхания.

– Они знают, что это был ты.

У меня по спине пробежал холодок.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Да ночью же. – Его расширенные глаза стали совсем безумными. – Ты пытался проникнуть в тоннели. У тебя была карта. Они поняли, что это ты.

«Соберись. Сделай покерное лицо, бесстрастный вид». Но я чувствовал, что наспех возведенные стены трескаются и осыпаются. Нижнее правое веко задергалось.

– Думаешь, ты в безопасности? – покачал головой Шалтай. – Это ты «мертвеца» не видел.

По спине побежали мурашки.

Какого еще мертвеца я не видел? Но вот вам полный логический ряд: вечеринка V&D, старик в рыжем парике, некролог. Кто дал мне некролог? Библиотечный служащий. А кто заведует библиотекой?

Пибоди с самого начала пытался направлять меня. Я помнил его яростную перепалку с Бернини в коридоре. Сейчас он наполовину вырвался из мира берниниевских тайн, возможно, оставив там часть рассудка, и хочет свести меня со стариканом в рыжем парике, который поможет мне выбраться из этой истории, если я, конечно, решусь довериться Шалтаю‑Болтаю.

Но что мне остается?

Они знают, что это был я. Они знают.

Недавний портал – мечта о семье, простых человеческих радостях – схлопнулся, как мертвая звезда. Узловатая рука на плече отвлекла меня от моих мыслей.

– Я попытаюсь помочь тебе, – сказал старый Шалтай.

Я пошел за ним в библиотеку. Пибоди спотыкался и что‑то бормотал, то и дело прикладываясь к бутылке. Он все больше походил на безумного. Я пытался помешать ему пить, но он отбросил мою руку. Через некоторое время я уже вел его, держа под тощий локоть, и на нем под моими пальцами свободно сдвигалась кожа – кокон, из которого вот‑вот вылупится скелет.

Мы добрались до главного входа с величественной колоннадой, но Шалтай‑Болтай пошел кружным путем, обогнув библиотеку, и привел меня к двери, которой я раньше не замечал. Он выбрал ключ на переполненном кольце, и мы вошли на погрузочную площадку, откуда спустились на два этажа по винтовой лестнице.

Шалтай‑Болтай посмотрел на меня.

– Отвернись, – сказал он.

Я слышал, как он совершает множество сложных маневров: переставляет и оттаскивает вещи. Что‑то большое проехалось по полу. Когда я повернулся, на месте стены оказалась дверь. Шалтай выбрал еще один ключ, и мы вошли.

Так вот какие эти паровые тоннели! Я представлял все совершенно иначе. Ни грязного пола, ни паутины, ни синеватых призраков, выплывающих или втягивающихся в вентиляторы, лишь длинный белый коридор, покрытый сложной ангиографией труб, проводов, датчиков и круглых шкал.

– Не трогай, – буркнул Шалтай, звякнув бутылкой по трубе. – Горячая.

Он плелся впереди своей специфической походочкой – головой вперед, немного покачиваясь, но не издавая ни звука, кроме приглушенных проклятий. Несколько минут мы двигались в молчании, потом у него вырывалось очередное проклятие, и он снова шел вперед.

Мы свернули в узкий боковой проход и остановились.

Стены были обшиты металлическими панелями. Шалтай внимательно осмотрел их и постучал по одной пальцем.

На металле было аккуратно напечатано мелкими буквами «МЦ».

Шалтай расплылся в улыбке, напоминавшей ксилофон на гаражной распродаже старья.

Он велел мне отодвинуть металлическую панель. За ней открывался ход, куда меньше, чем тот, по которому мы сюда пришли. «Придется ползти», – пожал плечами Шалтай и протянул мне маленькую ручку‑фонарик. В тоннеле было темно; фонарик отбрасывал слабый светящийся полукруг примерно на фут вперед. «Смотри на указатели и попадешь куда нужно, – сказал Шалтай. – Не шуми. И не сворачивай».

– Понял? – рявкнул он.

– Да.

Я полез в тоннель, но Шалтай остановил меня. Его лицо дрогнуло и прояснилось. Передо мной стоял растерянный старик, явно немного не в своем уме.

– Что, если сказать «Я лучше, чем мои поступки»? – спросил он. – Ты этому поверишь?

Про себя я съязвил, что это невозможно. Но Шалтай выглядел таким отчаявшимся, что я молча кивнул.

– Я видел тебя в библиотеке в ту ночь, когда ты помогал своему приятелю. Я наблюдал за вами. – Ему очень хотелось что‑то сказать. – Я не плохой человек.

Его глаза стали почти нормальными.

– А что вы сделали? – спросил я.

Шалтай покачал головой. Углубляться в дебри он был не готов.

– Просто разреши тебе помочь, – сказал он и подтолкнул меня в тоннель.

Некоторое время Шалтай‑Болтай смотрел, как я полз. Затем поставил на место металлическую панель, отрезав последний свет.

Я полз на локтях и коленях. Довольно часто попадались развилки, но одна из ветвей всякий раз была обозначена литерами «МЦ». Казалось, я путешествую по кишкам в чреве чудовища. Становилось все теплее. Росла и влажность. Наконец тоннель раздвоился. Налево шел рукав со знакомыми «МЦ», на этот раз нацарапанными у самого шва кладки, а в правом тоннеле я с изумлением увидел то, чего не встречал здесь еще ни разу: слабый отсвет и еле уловимый гул, почти вибрация, исходившие из‑за поворота. От указанного пути отклоняться нельзя, но ведь это совет пьяного безумца. Я взглянул на маленькие буквы на кирпиче. Я только посмотрю, что там, а потом вернусь и поползу, куда велено. Главное – быть внимательным и не запутаться. В кармане у меня были ключи. Я вынул связку и начал царапать кирпич. Осталась слабая тонкая линия. Прекрасно. Я решился и пополз направо, к свету и гулу.

За поворотом, однако, оказалась новая развилка. Я снова нацарапал маленькую стрелку ключом, направленную туда, откуда я полз, и свернул, где было светлее.

В конце этого отрезка явственно различалось мерцающее оранжевое свечение. Звук тоже стал громче. Я уже различал ритмичные удары. Кто‑то отбивал такт. Я пополз туда.

Снова поворот и новая развилка. Я остановился и прислушался, оглянувшись назад – на дыры тоннелей. Тишина. Никого. Я снова нацарапал метку и пополз туда, где свет был ярче, розоватый, как тучи на закате. Вибрация ощущалась уже всем телом, неровная, дикая, даже эротическая – словно вот‑вот должен последовать удар, но – сейчас‑сейчас – и протяжный бу‑ум – и снова сейчас, вот сейчас – и бу‑ум…

Странный запах в тоннеле наплывал волнами, смесь ароматов, пробудившая отчего‑то воспоминания о детстве: корица, перец, порох, персик – и странная мускусная нота, как если прижаться носом к теплому углублению чужого тела.

Я на секунду остановился, позволяя дымке окутать меня, и глубоко вдохнул, чтобы осознать воспоминания, вызванные запахом.

Впереди маячил светящийся квадрат, сияющая коробка розово‑оранжевого света, сочившегося между полосками решетки вентилятора. Я чувствовал себя странно легким, словно волшебная дымка уже начала действовать на мой разум, замедляя движения, поднимая в воздух и укладывая в гладкое качающееся озерцо, позволяя всему вокруг сверкать и разбегаться, как карточный веер. Если я подползу к светящемуся квадрату, то окажусь в западне – бежать будет некуда. Самый конец тоннеля, худшее положение в случае погони. Но уйти ни с чем после стольких усилий я тоже не мог. Я решился, пополз к свету и прижался лицом к решетке вентилятора, заглядывая в щели.

Я оказался где‑то высоко под потолком и сверху смотрел на разыгрывавшуюся подо мной старинную мистерию. Розово‑оранжевый свет неровно освещал комнату, затем вдруг – пуф! – наступала темнота, и вскоре зарождалось сияние и новый рассвет. Я во все глаза смотрел на открывшееся мне зрелище. Длиннобородый мужчина, держа жестяную, как мне показалось, банку с отверстиями, откуда вырывались клубы оранжевого дыма, выводил узоры в воздухе. Я увидел знакомые лица: Бернини в высоком кресле с голой грудью, поросшей курчавыми седыми волосами, облаченного в желтый шелковый халат, расшитый с восточной роскошью, и Найджела, стоявшего очень прямо под устремленными на него взглядами, обнаженного, с прекрасно развитым стройным телом, залитого этим нечеловеческим светом. От дыма щипало ноздри. Все казалось наэлектризованным, возбужденным, грозовым – неестественно яркие, неоновые, кричащие цвета, будто в видимом спектре проступила человеческая энергетика, которую обычно чувствуешь, но не видишь. Неровный рокот исходил от расставленных по периметру барабанов. Мужчины ударяли в них, обессиленно падали и снова вставали над дисками с натянутой белой кожей. Ритм ощутимо ускорялся. Длиннобородый запрокинул голову. Его окружили обнаженные танцовщицы, двигавшиеся свободно и бесстыдно, так, что раскачивались их груди, а в глубине комнаты некое устройство повторяло их движения, пульсировало и урчало по мере того, как вакханки ускоряли свой безумный танец, мотая головами. Длинные волосы метались и прилипали завитками к влажной, разгоряченной коже. Длиннобородый в центре что‑то выкрикнул. Его неоново‑зеленая наэлектризованная борода стояла веером, вытаращенные глаза казались слепыми и светились желтым. Он поднял руки, и его ладони загорелись красным от мокрой электрической крови. Он разинул рот, далеко запрокинул голову и издал ужасный скрежещущий звук, отрывистое гортанно‑звериное «а‑а‑ка‑а‑ка‑а». Все в комнате пришло в движение.

Я оторвался от решетки. Дым выедал глаза. Сзади в тоннеле послышался шорох. Черт, спохватился я, поняв, что позабыл об осторожности! Кто‑то приближался. Я пополз прочь от оранжевого квадрата, подтягиваясь на локтях и таща живот по камням, стараясь поскорее добраться до развилки. Кто‑то приближался быстро и шумно, не заботясь о тайне. Участившийся гул барабанов, эхом отдававшийся в тоннеле, перерос в какой‑то нечеловеческий оргазм. Я добрался до развилки. Откуда идет погоня? И какой тоннель мой? Я водил световым кружком ручки‑фонарика по кладке, не находя своей метки, затерявшейся в царапинах и зазубринах сотен кирпичей. Вот она! Из второго тоннеля послышался шорох. Кто‑то приближался оттуда. Я проворно пополз на локтях в нужном направлении, нашел царапины, оставленные ключом, снова повернул. Шум приближался, становился громче, и я рванул вперед, позабыв обо всем на свете, движимый первобытным страхом, сворачивая и извиваясь, пока, судя по звукам, не оторвался от своего преследователя. Наконец я нашел самую первую отметину, напротив нее кирпич с буквами «МЦ» и снова пополз, куда велел Шалтай‑Болтай, к неведомой цели, которая спасет меня от ада, уготовленного мне этими людьми.

Я менял тоннель за тоннелем, следуя таинственным «МЦ». Это продолжалось бог знает сколько времени, и наконец я впервые увидел люк в потолке тоннеля.

«Мертвец» – значилось на нем.

Я нажал крышку. Она легко подалась и сдвинулась в сторону.

Я выбрался из люка в узкое пространство, где можно было только лежать. Было темно, но с трех сторон проходил свет. Я пополз туда, где свет казался ярче, и вылез из‑под непонятного навеса. Глаза привыкли к свету. Я оглянулся и увидел, что навес был не чем иным, как моей кроватью.

Я стоял в своей собственной комнате.