Детский садик

детские воспоминания

Когда умерла бабушка, нас с братом отдали в детский сад.

Сделать это было не так просто.

Дело в том, что мест в детском саду было мало и на всех желающих их не хватало. Для нас мест не было. Тогда на сцену вышел дедушка. Он пошел поговорить с заведующей – кажется еврейкой, и в конце разговора проникновенно глядя ей в глаза добавил: «Надо же помогать своим». Что он имел в виду для меня остается загадкой, т.к. дедушка был русским, хотя и носил большой нос и пышные брови. Однако места в садике для нас с братом сразу нашлись.

Тем не менее, мы тогда не оценили по достоинству дедушкин подвиг.

Вообще детский сад для ребенка – это иная реальность. И привыкнуть к ней удается не сразу.

Помню, как рыдал первые дни, отправляемый родителями из привычного мира родной квартиры во враждебный стан сверстников, воспитателей и манной каши. Чтобы не дать себя отвести в садик, я намертво вцеплялся в металлические прутья лестницы и орал. Даже не знаю, как бедные родители со мной справлялись.

Раздевшись и войдя в группу, долго смотрел в окно, пытаясь увидеть в проезжающих троллейбусах маму, едущую на работу.

Садиковская еда – это особая тема. Дети и так не очень любят есть, ну а то, что дают в садике и подавно.

Во время еды мы сидели на маленьких детских стульчиках по четыре за одним столом. За редким исключением, не помню, чем нас кормили. Исключение же это – творожная запеканка. Хорошо запомнившаяся, во-первых тем, что была довольно часто, во-вторых тем, что я ее терпеть не мог. А еще потому, что устав заставлять меня ее съесть, после продолжительных угроз запихать ее за шиворот, воспитатели приводили свой приговор в исполнение. Чему я был несказанно рад, т.к. мучения с запеканкой на этом заканчивались. Запеканка же за шиворотом не доставляла проблем. И часто я вспоминал о ней только когда раздевался дома вечером перед сном.

Другой страшной бедой за столом были пенки. Они были на всем – на молоке, какао и кофе (если нам его давали). Кисель же из-за своей консистенции был как сплошная пенка. Ненависть к пенке была не показная. Когда я пил что-либо и, вдруг, в рот попадала пенка, непроизвольно возникал рвотный рефлекс. До сих пор при воспоминании об этом, что-то подкатывает к горлу.

Однажды нам, уж не знаю с какого перепугу, дали ананас. Свежий, очищенный, порезанный колечками. Ананас нам понравился. Он был сочный, кисло-сладкий. Правда, его сок разъедал слизистую и вызывал небольшую кровоточивость. Мы же лопали его за обе щеки и этого не замечали. Однако, долгие годы потом, я считал, что ананасы красного цвета.

По большим праздникам, которыми являлись 7 Ноября и 1 Мая, мы, к нашему удивлению и восторгу, получали на завтрак вместо манной каши – слоеные язычки с повидлом, обильно посыпанные сахарной пудрой. Это была вкуснятина неописуемая, привившая в нас с младенческих лет любовь к главным праздникам страны.

Еще, те праздники отчетливо запомнились воздушными шариками, которые было принято надувать не на дни рождения, а именно в эти дни. Демонстрациями, которые воспринимались не политическими акциями, а праздничными гуляниями. Интересными передачами по телевизору – фильмами, концертами, мультиками. В телевизионной программке эти передачи отмечались заранее и с особым предвкушением.

Форма одежды в садике была довольно идиотская.

Колготки (и все мальчики безоговорочно их носили) кошмарного коричневого цвета с вечно оттянутыми пузырями на коленках и болтающимися сантиметров на десять-пятнадцать впереди ступни следками, то ли из-за того, что растянулись, то ли из-за того, что колготки покупались «на вырост». В то время, однако, они нас не смущали. Поверх них были шорты. Сверху – рубашечка. На ногах - чешки или сандалии.

Когда, однажды, мама была в командировке, и в садик нас с братом собирал отец, он велел нам надеть вместо колготок – носки. Это была очень радикальная мера. Я не мог понять, как такое возможно. Ломался привычный уклад жизни.

Зато после этого случая, заставить нас надеть колготки было уже невозможно.

Как-то, мама забрала брата с собой в магазин – купить ему что-то из одежды. Я остался дома один. Позанимав себя чем только мог, я посчитал, что пора бы уже маме с братом вернуться и усиленно начал их ждать. Когда ожидания ни к чему не привели, я загрустил. Чтобы приблизить момент встречи, решил открыть дверь на лестницу. Естественно, у меня это не вышло, т.к. во-первых, я не знал как открывается замок, а во-вторых, он находился выше моего роста. Я загрустил еще больше. Но сдаваться не собирался.

Сходил на кухню за табуреткой и притащил ее к двери. Залез. Снова стал возиться с замком под аккомпанемент накатывающихся рыданий.

Наконец, замок поддался и дверь отворилась.

Слез с табуретки и босиком, т.к. несмотря на многочисленные уговоры, тем не менее не любил дома носить тапки, в колготках с болтающимися следками, рыдая, побрел вниз по лестнице.

Дойдя до нижней лестничной клетки, остановился, не зная, что еще предпринять. Дальше была дверь, за ней - улица. На ней к этому времени уже стемнело.

Мне стало еще более одиноко, а оттого еще более грустно.

Неожиданно отворилась дверь на первом этаже – это был «черный ход» нашего садика, и оттуда вышла нянечка, шедшая после работы домой. Увидев меня в таком плачевном состоянии, она попробовала хоть чем-то скрасить мое горе и предложила мне сосиску. Рассудив, что сосиска не может заменить маму, я заплакал пуще прежнего.

В этот самый момент уличная дверь распахнулась и на лестнице показались мама с братом.

Как-то раз, у нас было занятие по лепке из пластилина. Именно занятие, а не свободное времяпровождение.

Нас усадили за столики, выдали пластилин и сказали слепить какое-либо животное, например волка.

Пластилин мы все любили, а потому, усердно принялись за работу. Однако, обладая больше техническим, нежели художественным складом ума, я поступил следующим образом.

Скатал одну толстую колбаску и четыре – потоньше. Прилепил их снизу к толстой. Сверху присабачил какой-то бесформенный комок, изображавший по моему мнению голову волка, а с другой стороны – еще одну уже совсем маленькую колбаску-хвост.

Я был очень доволен своим творением.

Однако воспитательница, проводившая занятие, не разделила моих чувств. Увидев произведение искусства, она почему-то решила, что я издеваюсь и накричала на меня.

Я был оскорблен в своих самых лучших творческих порывах. А потому горько разрыдался и убежал в раздевалку.

Когда, через некоторое время, мы собирались на прогулку и одевались, ко мне красному и зареванному подошла все та же воспитательница и попросила прощения. Это был из ряда вон выходящий случай. Как я понимаю сейчас – чтобы не пожаловался родителям.

С тех пор я уяснил, что выдающимися художественными способностями - не обладаю.

«Тихий час» у нас в садике был в том же помещении, где мы играли, занимались и ели. Для этого из кладовки каждый раз доставались раскладушки и расставлялись в два ряда вдоль всего помещения.

Уложив нас спать, воспитательница обычно уходила из группы. Однако, как правило, спали не все и не всегда.

Хорошо помню один такой «тихий час». Спать не хотелось совершенно. Наоборот, хотелось бодрствовать и нарушать безобразия.

Не долго думая, я скинул одеяло, вскочил на ноги и стал прыгать на своей крайней раскладушке. Сделав несколько пируэтов, плюхнулся на свое ложе и натянул одеяло до носа, одновременно наблюдая, какой произвел эффект на согруппников и, не появится ли воспиталка.

Кто-то уже спал, но остальные смотрели на меня, заинтересовавшись новой формой провождения «тихого часа». Это приободрило меня. Воспитательница не появлялась. Снова вскочил и стал прыгать на раскладушке и размахивать руками с еще большим энтузиазмом. Делал я это с полной самоотдачей и так заразительно, что у меня появился последователь. Также на крайней раскладушке, но с другого конца, выскочила из-под одеяла и стала прыгать какая-то девочка.

В ряд лежащие одногруппники синхронно переводили восторженные взгляды с меня на нее и обратно. Отпрыгав свое, я плюхался в постель, а девочка продолжала. Закончив, она скрывалась под одеялом и тогда снова вскакивал я. Приятно было находиться в центре внимания. Также поддерживало азарт ощущение опасности, что нас может застукать воспиталка и, естественно, наказать.

Мы вошли в раж. К прыжкам добавилось кривляние, корчение рожь, элементы первобытных танцев, а под конец – поочередное снимание трусов к пущей радости благодарных зрителей. Ничто, казалось, уже не могло нас остановить.

И тут появилась воспитательница.

С садиком связан и первый эротический сон, приснившийся примерно в то же время.

Наступает время обеда.

Мы рассаживаемся на стульчики, по четыре вокруг каждого столика. У каждого из нас стоит тарелка с супом, лежит ложка.

К нашему столику подходит молоденькая воспитательница. Не помню, как она выглядела, но предполагаю, что была хорошенькой, раз снилась в эротическом сне. Смутно припоминаю только платьице средней длины.

Она снимает туфельки, встает на стульчик, а потом прямо на наш столик – в середину. Я, затаив дыхание, смотрю на это священнодействие. И тогда она медленно и довольно грациозно макает свою красивую ножку мне в тарелку…

В этот момент наступает кульминация и сон заканчивается.

Никогда в жизни после этого, ни во сне ни на яву, у меня не было более сильных эротических впечатлений.

До сих пор остается загадкой, откуда могли появиться такие фантазии у четырех(пяти)-летнего ребенка в махровые советские времена?

В Советском Союзе ребят принимали сначала в октябрята, потом в пионеры. В октябрята принимали в первом классе и всех, а в пионеры – в третьем классе, в зависимости от успеваемости и поведения, хотя в конечном итоге – тоже всех. Видимо считалось, что все первоклашки безусловно достойны носить высокое звание октябренка, а звание пионера необходимо заслужить.

Я же оказался принятым в октябрята дважды, и вот как это произошло.

Было мне чуть меньше шести лет, и ходил я в подготовительную группу детсада.

Наступил обычный осенний ленинградский день.

Встав, слегка умывшись и как бы позавтракав, я был отведен родителями в садик. Там, вместе со всеми ребятами, как бы позавтракал еще раз, и мы оказались на некоторое время предоставленными самим себе. Но не успели мы толком придумать себе занятия, как в коридоре началась какая-то суета, и в группу вбежала наша воспитательница со словами: «Быстро все одеваемся и едем на экскурсию».

Внезапность возникновения данной экскурсии объяснялась тем фактом, что наш садик находился в одном дворе со школой, и водитель экскурсионного автобуса, которому в сущности было все равно кого и куда везти, с вопросом: «Кто едет на Аврору?» обратился во дворе к кому-то из наших воспитателей. Смекнув, что поездка на экскурсию внесет существенное разнообразие в скучные садиковские будни, наша воспитательница сразу утвердительно ответила на вопрос водителя. Надо сказать, что экскурсиями мы избалованы не были, а потому решили, что она скрасит и наши серые будни, и галопом помчались в раздевалку.

Уселись в автобус. Приехали. Поднялись на Аврору.

Там уже было много народу. Детей, родителей, нахимовцев, морских офицеров.

Нас попытались встроить в общий ряд будущих октябрят.

Надо сказать, мы разительно от них отличались. Они были уже настоящими школьниками – первоклассниками, в одинаковой наглаженной форме. А мы хоть и всего на год младше, больше походили на нахохлившихся растрепанных воробьев, да еще и одеты были наскоро – кто во что горазд.

Красивый пожилой капитан первого ранга, глядя на нас не удержался и сказал: «Каких малышей уже привозить стали».

Когда построение закончилось, нам сыграл военный оркестр. Красивый капитан произнес речь, а потом в сопровождении помощников-курсантов прошел вдоль строя и приколол каждому октябрятскую звездочку.

Звездочка была очень красивая – с красными лучами и курчавым мальчиком посередине.

Вернувшись в садик мы из разговоров взрослых поняли, что на экскурсию попали по ошибке. Вместо нас должны были ехать первоклашки, которые напрасно прождали автобус и не были торжественно приняты в октябрята на Авроре. Из-за этого уже разгорелся скандал и заведующей нашего садика досталось.

Таким образом, в пять лет я первый раз стал октябренком.

На следующий год, поступив в школу, я был принят в октябрята второй раз. Было это уже не так торжественно – буднично в актовом зале школы, что напротив детского садика.

Я родился в декабре и, несмотря на то, что заканчивал в садике подготовительную группу (была такая градация: младшая, средняя, старшая, подготовительная), формально идти в школу мне было рано. Школы были – десятилетки, поступали в них с семи лет, мне же было шесть.

Чтобы определиться, готов ли я к переходу на следующую эволюционную ступень, а самое главное – хватает ли мне знаний для того чтобы начать приобретать знания в школе, родителям велели привести меня на собеседование.

Не помню, чтобы я волновался, хотя мне было сказано много вводных слов, и дано некоторое количество наставлений о том, что сейчас у меня будет первый в жизни экзамен, и как важно мне его выдержать достойно, чтобы в неосознаваемом мной тогда далеком будущем - после окончания школы, я имел возможность два года поступать в институт перед призывом в армию.

Писать и читать я к тому времени умел, и вообще, насколько себя помню, был достаточно любознательным, периодически надоедая, а иногда ставя в неудобное положение родителей своими бесконечными вопросами.

Мы пришли в школу, зашли в какой-то класс. С нами поздоровалась моя первая учительница - сухощавая пожилая женщина со сложной прической и в больших очках. Звали ее Еленой Игнатьевной. Не помню вопросы которые мне задавали и на которые я, по всей видимости, правильно отвечал. Помню только последние два.

- Как зовут твоего папу?

- Сергей Самуилович.

- А маму?

- Тетя Оля.

Последний ответ оказался неверным.

Экзамен был с треском провален.

В начале сентября все мои сверстники и приятели по детскому садику нарядились в школьную форму и с букетами и новенькими ранцами отправились в страну знаний, а я второй раз пошел в подготовительную группу.

Маме стоило больших трудов уговорить учительницу все-таки взять меня в первый класс.

Отходив в садик несколько дней, меня перевели в школу.

Правда, я остался без самого первого Первого сентября, о чем впрочем особо не жалею.

ЮГ

детские воспоминания

Перед первым классом, в мои шесть лет, мама повезла нас с братом на юг.

До этого, услышал поразившую меня историю о том, что, покупая билеты на самолет, в центральной авиакассе на Невском была такая давка, что одну девушку задавили насмерть.

Машины у нас тогда еще не было и провожать в аэропорт за нами заехал папин брат. Было раннее утро или еще ночь. Нас с братом разбудили, одели и ничего не понимающих посадили в машину.

Аэропорт и самолет не помню. Помню, как вышли из самолета и нас накрыл океан жаркого влажного воздуха.

Из аэропорта мы ехали на автобусе в Евпаторию, где когда-то отдыхала мама с родителями. Помню бескрайние маковые поля проносившиеся мимо.

Мы вышли из автобуса и с вещами дошли до дома, который мама помнила.

К ее удивлению и некоторому недовольству, хозяйка нас не ждала, маму не признала и, вообще, свободных мест у нее не оказалось. Тем не менее она посоветовала нам соседскую бабульку - напротив, у которой еще должна была оставаться свободная комната. Туда мы и заселились.

В один из первых дней мое внимание привлекла другая бабулька, торговавшая за несколько домов от нашего, жареными семечками из тазика и сама же их беспрестанно лузгающая. Я попросил у мамы их купить. Мама отправила меня узнать почем нынче «черное золото». Я узнал и мне была выдана необходимая сумма.

На сделку для солидности взял с собой четырехлетнего брата.

Когда мы возникли перед торговкой и озвучили свое желание, она смерила нас подозрительным взглядом, но, увидев зажатую в детском кулачке мелочь, все же отсыпала в газетный сверток драгоценный товар.

Мы, счастливые, направились к дому, но, как оказалось, радовались рано. Не то, что лузгать одну за другой, как бабулька, но вообще добраться до жареного, маняще пахнущего семени у нас не получалось. Только с помощью маминых объяснений и трехмесячной практики, я смог овладеть этой непростой наукой.

На юге все было не так, как дома, но очень нравилось.

Нравилось море, фрукты и ягоды, теплая погода, отсутствие дождя, большое количество незнакомых запахов, соленое озеро со странным названием «лиман», кустарник, усыпанный улитками, сладкие петушки на палочке, гонки на мотоциклах по вертикальной стенке, поездки на дальний пляж на корабле, миндаль в зеленой кожуре, вишня, растущая прямо вдоль дороги.

Купаться в море нравилось так, что маме было не выгнать меня из воды. Доходило до догонялок по всему пляжу.

Несмотря на теплую воду, я умудрился заболеть ангиной и несколько дней пролежал дома. Но лето было длинное и в целом на отдыхе это не сказалось.

В августе, когда уже научился плавать по-собачьи, мы иногда степенно прогуливались в начинающихся сумерках по набережной, и мне разрешалось совершать вечерние купания.

В кино на юге я посмотрел самый страшный в своей жизни полнометражный японский мультфильм «Корабль призрак».

О чем он, не знаю. Помню угнетающую атмосферу трагизма и безысходности.

Один плач героя над погибшими родителями стоил мне многих бессонных ночей. Не могу забыть свои ощущения от его просмотра до сих пор.

Немногим лучше был и второй увиденный на юге мультфильм «Русалочка». Сердце обливалось кровью, на финальных кадрах, когда Русалочка жертвовала собой ради Принца. Эти ощущения тоже остались со мной навсегда.

Однажды, мы шли куда-то по неширокой южной улице и я, в свойственной мне манере постоянного постижения мира вокруг себя, глазел по сторонам. Неожиданно на моем пути возник не то телеграфный, не то – фонарный столб, в который я благополучно вошел. В голове зазвенело, и я на себе ощутил, что означает – из глаз посыпались искры. Было больно и обидно, но к счастью ни к каким серьезным последствиям не привело.

Пока мы с мамой целое лето проводили на юге, папа должен был приобрести в Ленинграде машину.

Через некоторое время нам торжественно было объявлено, что папа купил белые подержанные «Жигули» первой модели.

Мы испытали бурный восторг. Но, тут-же нам было велено не особенно об этом распространяться, чтобы секретная информация не дошла до ушей хозяйки, и она не подняла нам плату за постой в связи с изменившимся социальным статусом.

Тем не менее, я проболтался.

Произошло это случайно.

У нас с братом разгорелся принципиальный спор после вопроса мамы – на чем лучше возвращаться домой, на поезде или самолете.

Брат выразил желание – на поезде, возможно из-за того, что на самолете мы уже летали, а что такое поезд он не знал. А может потому, что при перелете сюда, его большую часть времени тошнило.

Я же на это резко и громко и, что самое главное, в присутствии хозяйки, возразил, что после поезда – нам придется добираться домой на метро, а после самолета, - на собственной папиной машине.

Осознав промашку и осекшись на полуслове, я убежал в комнату и в страхе, что нас теперь выселят на улицу, зарылся с головой под подушку.

Но страшная участь миновала нас благодаря находчивости мамы, которая на уточняющий вопрос хозяйки ответила, что я напутал, и имелась в виду машина папиного брата.

Тогда я понял, что обманывать, все-таки иногда можно, особенно ради собственной выгоды.

Улетали мы на самолете.

До аэропорта добирались на автобусе, и в суматохе забыли в нем большой рюкзак с вещами.

Мама оставила нас сторожить оставшиеся вещи посреди зала ожидания, а сама ушла разбираться то ли с билетами, то ли с рюкзаком.

С рюкзаком – ничего не получилось, и мы пошли на посадку без него.

Рейс был вечерний и в самолете я спал или пытался.

Закончилось замечательное лето – одно из самых лучших.

Закончилось знакомство с удивительным и незабываемым югом.

Закончилась одна часть жизни, начиналась другая.

Мы летели домой, в холодный и дождливый, но родной и любимый Ленинград. Где вместо привычного садика мне предстояло пойти в школу.