2. Особливості творчості Пауля Целана та погляд критиків на неї.

«"Я нахожу что-то, как речь, абстрактное, но земное, наземное, нечто циклическое, нечто, пересекающее оба полюса и возвращающееся к себе же, успев - я счастлив доложить - пересечь тропы и тропики. Я нахожу... меридиан." Таким образом пытается Целан объяснить дамам и господам, вручающим ему престижную литературную премию, свою манеру сочинять стихи. Дамы и господа чувствуют, что ничего не понимают, зато перед их мысленным взором простирается, вдруг ставший объятным, весь мир. Целан доволен. Он снова вернулся к себе, но остался неуловим.»

«…Сознавая бессилие речи, Целан бежал использовать слова в их непосредственном значении, создавая немыслимые тропы со следками синекдох, метонимий, оксюморонов и прочих тропов, которые он изобретал на бегу за ускользающей сутью, спешащей на полшага впереди его нео-языка. Маяковский, говоря "ленин", подразумевал "партия". И, наверное, говоря "партия", подразумевал "ленин". Целан, говоря "волосы", подразумевает "любимая", говоря "любимая", подразумевает "свет", говоря "свет", подразумевает "еврей", говоря "еврей", подразумевает "смерть", и на этом отнюдь не останавливается.»¹¹

    «Пані та панове, нині прийнято звинувачувати поезію в тому, що вона «темна». Дозвольте мені прямо зараз... навести вислів|висловлювання| із цього приводу|з цього приводу| Паскаля, який я нещодавна прочитав у Льва Шестова: «Хай|нехай| же нам більше не дорікають в недоліку|нестачі| ясності, адже ми це сповідаємо відкрито|відчиняти|». Думаю|вважаю|, я, що ця темрява|темрява|, якщо і не властива поезії від народження, то, мабуть, додана|наділяти| їй заради якої-небудь|будь-якої| зустрічі і походить з деякої далечіні або чужості, можливо, самою поезією і наміченою» (Пауль Целан, «Меридіан», Мова|промова| при врученні Бюхнеровськой премії). ¹²

« Поэт утверждал в своей знаменитой речи «Меридиан», что существует глубокая разница между поэзией и искусством, понимая при этом искусство как сумму приемов, тропов и других средств, придающих ему «красивую эстетическую форму». Он часто подчеркивал, что пишет не ради благозвучия, а ради правды, отвергая поэзию, основанную на игре приемов. Целан стремится все больше и больше отказываться от поэтических метафор и рифм, не приемля, конечно, и сугубо реалистических произведений, основанных на пересказе. В этой связи можно сравнить его раннее стихотворение «Фугу смерти», где еще присутствуют в какой-то степени традиционные тропы, с лишенным какой бы то ни было красивости стихотворением «Engführung» – «Стретта». Тем не менее все, кто знаком с поэзией Целана, знают, сколь далека она от простоты и примитивизма. Действительность, как утверждал Целан, отвечая на анкету в 1958 году, – это не то, что заранее дается, а то, что нужно искать и найти. Таким образом, Целан находит и строит действительность своим языком. Он – мастер, создающий особый язык, характерный для отдельного стихотворения, цикла, периода его творчества или творчества в целом. При этом используются все возможности, скрытые в языке, – вскрываются этимология отдельных слов, внутренние – исторически правильные – и чисто ассоциативные связи между словами; на основе существующих в языке моделей создаются новые слова. Многозначность слова косвенно отражает амбивалентность жизненных ситуаций. ¹³Отдельные слова, повторяющиеся из стихотворения в стихотворение, создают лейтмотивы. Так, часто присутствуют образы камня, травы, пепла, растений – иногда конкретных, названных с ботанической точностью. Эти образы создают нечто большее, чем непосредственное лексическое значение слов. В этом смысле поэтика Целана близка Мандельштаму, которого он не только переводил, но и считал своим духовным братом. Присутствует в поэзии Целана и круг слов и понятий, связанных с письменностью (буквы, слова, чтение, слоги). Возможность такой мастерской работы с языком объясняется не только необыкновенным языковым чутьем поэта, но и его широким лингвистическим образованием. Лекции Фердинанда де Соссюра, заложившие основы современной лингвистики, он прочел еще в ранней юности. Глубокое знание всех аспектов родного языка, включая исторические, было привито ему еще с юности, а затем он продолжил свое германистическое образование в Париже. Известно, что Целан пользовался многотомным историческим словарем братьев Гримм, являющимся компендиумом всевозможных сведений по истории немецкого языка. Не только талант, но и эти знания обусловливают то, что называют «магией формы» целановского творчества.»¹⁴

Основними темам творчості П. Целана є Голокост («Фуга смерті» та інші) та тема матері.

Наприклад, у збірці «Мак і Пам'ятть»:

– перший вірш збірки|збірника| – зобов'язання стати захисником мертвих;

– п'ятий вірш називається «Тілесного воску свічка» (Talglicht|);

Тут тінь – свічка, але|та| вона ж, фактично, і пам'ять – бо названа|накликати| «Дочкою мертво-буття|» матери| Целана. Вірш є клятвою, що свічка (що тут є якимсь|деяким| аналогом музи) назавжди залишиться пов'язаною з пам'яттю про материнську смерть.

– мати ясно згадується в 9-му вірші (там вона виступає|вирушає| як захисниця всіх померлих: («Плачеш, мамо, беззвучно і за всіх»); у 45-му вірші згадується слово матери|, яке теж|також| виконує роль поводиря;

– у 31-му і 61-му віршах «Маку і пам'яті» згадуються голуби (в «Енеїді» Вергилія голубки – супутниці матери| Енея - Венери і його поводирі в царство мертвих: Книга VI, стор. 190-200);

– у передостанньому, 55-му, вірші що говорить від першої особи характеризує себе як «слово», а свою «наречену» – фактично як свічу: «...слово, до якого ти впадеш, догорівши» (ein Wort|, zu| dem| du| herabbrennst|);

– у останньому, 56, вірші важливу|поважну| роль грає мотив мигдаля.

«В образе миндаля переплетаются различные ассоциации как из реальной жизни, так и из ветхозаветной и христианской традиции и из литературы. Миндальный орех напоминает миндалевидный глаз, особенно еврейские глаза, а горечь миндаля символизирует еврейскую судьбу. В стихотворении «Mandorla» используются и другие коннотации образа миндаля: в средневековой мистике он символизирует сокрытость истины: «Как ядро ореха защищено скорлупой, так духовная истина окружена неким покровом, который нужно расколоть и отбросить, чтобы вкусить глубинного значения». Само слово mandorla, собственно и означающее миндальный орех, используется в искусствоведении; в живописи и в скульптуре это овальный ореол, внутри которого находится фигура Христа или Девы Марии. У Целана внутри миндаля стоит Ничто – символ Бога, известный в христианской и иудейской мистике. В книге «Роза-Никому» образ миндаля связан и с фамилией Мандельштама, которому этот стихотворный сборник посвящен. ¹⁵В стихотворении «На манер зеков и уголовников...» игра слов основана на «склонении» фамилии (как в дразнилках), а в конце говорится о зацветшем миндальном дереве, стоящем против чумы. В связи с этим нужно вспомнить библейские источники, где миндаль символизирует род Аарона. По ветхозаветному рассказу, посох Аарона расцвел и стал плодоносить, что символизировало богоизбранность этого рода. Одновременно Аарон остановил эпидемию, встав между живыми и мертвыми (Моисей, 4, 17–18). Ср.: «Стоит против чумы». Миндаль имеет и другие коннотации: это дерево, распространенное на Ближнем Востоке, зацветает уже в феврале и очень быстро начинает плодоносить, являясь поэтому символом жизни и стойкости. Этимологию ивритского слова «миндаль» (корень слова: «шин» – «куф» – «далет») связывают со значением «бодрствовать» (т.е. «растение, первым просыпающееся ото сна»). Цветение миндаля символизирует красоту, жизнь и стойкость и в европейской традиции: ср. эссе Альбера Камю «Les amandiers» – «Миндальные деревья» (1940) – и многочисленные другие широко известные тексты, начиная от «Кентерберийского привидения» Оскара Уайльда и кончая песней Вертинского. Многие из этих ассоциаций связываются воедино в образе Мандельштама, разделившего горькую еврейскую судьбу, стойкого в своем неприятии окружающего зла (слова «стоял против чумы» относятся прежде всего к Мандельштаму, писавшему: «Меня еще вербуют для новых чум, для семилетных боен»).¹⁶»

– Нарешті|урешті|, три персонажі, ім'ям яких присягається|клянеться| «Я» у вірші «перед свічкою» – мабуть|певне|, ті ж три складових особи|особистості| поета, про яких іде мова|промова| в «Шансоні».

«Несмотря на обширные знания, на которых замешено творчество Целана, его поэзия – глубоко искренняя, направленная на непосредственное восприятие, как он всегда подчеркивал сам, жизненная. Чтение стихов Целана – большая интеллектуальная и душевная работа, на которую рассчитывал сам автор. Известен такой эпизод. Два писателя – Гюнтер Грасс и Кристоф Меккель – пришли к Целану; он протянул им книгу своих стихов, которую Меккель тут же стал листать. «Так мои стихи не читают!» – сказал Целан и забрал у него книгу¹⁷»

Отже, зрозуміти стилістичні особливості творчості П. Целана лише як явище лінгвістики неможливо, адже образи та авторські неологізми є найголовнішою особливістю автора. Фонетичний, морфологічний, лексичний і навіть синтаксичний рівні несуть в собі не лише лінгвістичне значення, а ще і складно зрозумілий підтекст твору, невимовний Космос автора, який не можливо розкрити лише за допомогою засад лінгвістики.