Рецепт Вуджека-кулинара

Творческое блюдо готовится из трех продуктов, полагает канадский специалист. Первый – новизна. Второй – ценность того, что получается в результате. Третий компонент – страстное желание, которое психологи называют внутренней мотивацией.

И что, этими «ингредиентами» все ограничивается? – удивленно спросите вы. Конечно, нет. Остальное по вкусу. Выберите сами, что еще может предложить ваш творческий ум (см. рисунок из книги: Вуджек Том. Как создать идею/ Пер. с англ. – Спб., 1997. – С 46.):).

Дым развеется – идея останется

Творчество – это хитрая вещь, уверяет Том Вуджек. Определить его – все равно что попытаться схватить колечко дыма кончиками пальцев.

А если не поверить «эксперту» и попробовать колечко схватить? Прикиньте, на что вы годитесь, готовы ли экспромтом родить идею. Какую? Допустим, если бы вам захотелось:

а) написать книгу, то она была бы о чем?

б) создать художественное полотно, то с каким сюжетом?

в) организовать собственное дело, то в какой сфере?

г) снять кинофильм, то о чем?

д) заняться социальной работой, то какого профиля?

е) провести исследование, то по какой проблеме?

ж) ………………………………………………

Оставим строку открытой – чем бы вам еще хотелось поделиться с миром?

Эвристика вам в помощь!

В повести Даниила Гранина «Эта странная жизнь» подробно описывается разработанная ее героем – Александром Александровичем Любищевым – инновационная технология использования времени.

1. Внимательно прочитав повесть, вычлените и в определенной последовательности (поэлементно) опишите эту уникальную инновацию.

2. Сформулируйте проблему, которая обусловила появление креатива.

3. И ответьте – подробно характеризуя мировоззренческие и психологические мотивы – на вопрос: разве жизнь Любищева стоит называть странной?

Глава 3. Инновационная экономика и правовые факторы нововведений

Что касается инноваций и экономики, то мировой кризис 2008-2009 годов со всеми его возможными продолжениями и пока еще неочевидными последствиями одно успел подтвердить многократно: скупой платит дважды.

В странах, где экономика опирается на инновационное развитие (лучший пример – Китай), совокупные потери от кризиса оказались меньше. Там, где в предкризисные годы преобладали преимущественно благие намерения и инновационный фундамент был слаб (типичный пример – Россия), падение производства и ВВП достигло очень серьезных величин. Вовремя не вложенные деньги, упущенный для преобразующей диверсификации момент, ослабленная централизация управления финансовыми и человеческими ресурсами требуют теперь двойных, тройных компенсаторов. Едва ли не идеального сложения сил. И кто знает, какой в результате станет стоимость неизбежных для глобальной конкуренции инновационных преобразований?

Взаимозависимость инноваций и экономики обнаружилась уже в первых антикризисных шагах зарубежных правительств. Стратегия преобладала схожая. Понятно, к примеру почему США при видимых трудностях национального бюджета увеличивает в 2009 году на 18 млрд долларов финансирование фундаментальной науки и, в частности, ориентирует своих исследователей найти способы на 25% сократить к 2020 году потребление нефти. Ясно, из-за чего Израиль вкладывает в науку немалые средства, предлагая побыстрее решить проблему опреснения морской воды. У нас в России тоже намечено восемь приоритетных направлений развития науки и техники, выбрано свыше тридцати прорывных технологий, но каким образом это отражается в бюджетном планировании, понять непросто, поскольку бюджет формируется по объектам и какое-либо единое руководство процессом отсутствует, «не просматривается» /1/.

Вопрос о централизации управления инновационным развитием многими специалистами скромно замалчивается по банальной причине. Люди боятся неудобных параллелей с прошлой советской плановой системой, государственной экономикой. Эта ложная боязнь уже наделала немало бед отечественной экономике. Между тем, те же американцы искренне гордятся, что у них создана эффективная централизованная система распределения государственных ресурсов на науку. В США нет министерства науки, которое раньше существовало в нашей стране, но 94% средств на научные исследования выдается четырьмя ведомствами (министерствами энергетики, обороны, торговли и NASA), действующими в рамках государственной научно-технической политики, сформированной советом по науке при президенте США. Столь высокую концентрацию управления никто не считает помехой инновациям и не подвергает сомнению с точки зрения общественной целесообразности.

Академик А.А.Дынкин, директор ИМЭМО /2/, оценивая общий контекст кризисного периода, констатировал меняющийся характер двух основных фактов роста мировой экономики – глобализации и инноваций. По его мнению, глобализация влияет на количественные параметры роста, а инновации – на качество и саму парадигму развития. Будущее глобализации после кризиса, по всем признакам, туманно и турбулентно. Денежный оборот в должной мере возобновится только в том случае, если появится продукция нового качества, которая возобновит спрос. Именно эти задачи решают инновации. И не случайно Билл Гейтс предрекает, что во время нынешнего кризиса произойдет инновационный скачок, ибо как раз в такие моменты всегда совершаются великие открытия.

Известный антикризисный план Полсона, ставший для американцев законом, кроме финансового аспекта делает ставку на инновации прежде всего в энергетической сфере. Закон Обамы–Байдена наметил создание в XXI веке новой национальной платформы конкурентоспособности. Инвестиции в фундаментальную науку вырастут в два раза за 10 лет. В России же, как считает академик Дынкин, даже крупные и преуспевающие компании делают смешные по мировым меркам вложения в науку, а страна в целом имеет здесь такие низкие показатели, что вплотную приблизилась к разряду инновационно отстающих государств.

В подтверждение подобных выводов можно привести тот факт, что такой гигант, как корпорация «Газпром», тратит на научные исследования и инновационные разработки 0,5% выручки, в то время как финская Nokia – 10% /1/. Лишь к 2020 году, по прогнозам ИМЭМО, Россия при определенных условиях выйдет на уровень Европы по финансированию науки, но будет уступать не только США и Японии, а также Китаю и Индии. И причины подобного положения эксперты связывают в том числе с дефицитом в России настоящих инноваторов, вытеснением технологической ренты на отечественные открытия за рубеж. При этом признается, что наши соотечественники креативны, но не любят рисковать, хотя инновации неизбежно предполагают финансовый риск /2/.

Пресловутые риски особенно актуальны в кризисной обстановке, когда рассчитать прямой или диффузный эффект нововведений очень трудно (если вообще возможно). Однако технологии расчетов поддаются локализации. Свой отдельный участок представляет и та часть проблем, которая связана с затратами и доходами в самом инновационном процессе. Причем за данность необходимо сразу же принять тот непреложный факт, что инновации в сколько-нибудь значимых масштабах не могут обходиться без определенных финансовых, материальных и трудовых вложений. И уж совсем не в состоянии себя обеспечивать без подобающих инвестиций нововведения, предназначенные для социальной сферы.

Каждая доля участия в разработке идеи, технологии внедрения, организации тиражирования и эффективной эксплуатации той или иной инновации имеет свою цену. Как в производстве товара, продукции или реализации сугубо коммерческого проекта. И присутствует в масштабах государства, региона, предприятия, организации, любого даже небольшого социального объекта. Так что нет смысла искать особой разницы между ними, когда речь идет именно о принципиальной схеме экономических отношений в инновационной деятельности.

Логика этой схемы достаточно проста, но за всеми ее элементами скрыты сложные взаимозависимости. Суть, естественно, в том, что инновационная деятельность является прежде всего фактором экономического развития. Нововведения поддерживают относительно стабильное воспроизводство национального богатства, а выполнение этого условия в свою очередь создает предпосылки к развитию инновационных процессов. Внешне нормальная диалектика. Но с точки зрения повседневной производственной деятельности, как отмечает В.Н.Архангельский, затратные инновации неэффективны, они отвлекают ресурсы от текущего распределения, предлагая получение эффекта в будущем. Поэтому названная взаимозависимость почти не срабатывает, а в период экономического кризиса, тем более глубокого и длительного, инновационные и инвестиционные процессы и вообще могут резко замедлиться /3/.

Понятно, что снижать инновационную активность и сокращать инвестиции заставляют объективные обстоятельства. К тому же в какой-то мере проявляется психология «мнимой пользы»: ведь перераспределение ресурсов не в пользу инноваций на какое-то время реально снижает напряженность бюджета – те же социальные нужды пусть и на короткий срок оказываются нормально обеспеченными. Однако это не более чем, как говорят спортсмены, «отложенный штраф». Очевидна неизбежность наказания за несвоевременность жизненно важных вложений. Если государство не уделяет должного внимания сохранению и развитию своего общественного и научно-производственного потенциала, воспроизводству основных ресурсов, оно обрекает свою экономику на скорый упадок.

В мировой практике, напоминает В.Н.Архангельский, определены рациональные периоды смены базовых технологий и оборудования, которые, к примеру, для предприятий обрабатывающей промышленности составляют соответственно 10-15 и 3-5 лет. При проведении в России инновационно-инвестиционной политики прошлых лет эти требования, по сути, не учитывались. В том числе и из-за ограниченности выделяемых средств. В результате отставание от мирового уровня достигало двух-трех и более поколений техники /4/.

Не лишне на этом фоне заметить, что исследователи указывают в ряду системообразующих характеристик на степень взаимовлияния новаций и экономики. Судя по всему, наиболее благоприятным периодом для нововведений является следующая за экономическим кризисом депрессия. Она усиливает потребность а преобразующих усилиях, дабы ускорить выход из кризиса. В то же время – злой парадокс! – в периоды подъема экономики (а значит, и наличия большего инвестиционного ресурса) новые идеи могут и подождать, поскольку их внедрение непроизвольно способствует дестабилизации относительно устойчивой на тот момент экономики /5/.

Если абстрагироваться от парадоксов-противоречий, то инновационно-инвестиционный климат – это объективно действующая, поддерживаемая государством экономическая тенденция. Меняется климат – меняются приоритеты. При этом средневзвешенные направления воздействия инновационных и инвестиционных условий на экономику, по Архангельскому, состоят:

• для научного комплекса – в создании предпосылок и стимулов к воспроизводству знаний и их материализации;

• для производственной сферы – в стимулировании воспроизводственных процессов на новой научно-технической базе и повышении общей эффективности производства;

• для общественных потребностей – в создании материальной базы под социальные процессы, экономии непроизводственных ресурсов, социальной и экономической защите населения /6/.

Стоит заметить, что воздействие инновационных и инвестиционных условий на экономику оценивается в последние годы все гибче и с учетом формирующейся рыночной психологии. Инновационная экономика, став национальным приоритетом, заставляет по-новому задумываться о соотношении затрат на знания, науку и создание инновационного потребительского продукта. Во-первых, источником инноваций сегодня является знание, полученное в ходе научных исследований. Во-вторых, в конкурентной борьбе далеко не во всех случаях выигрывает тот, кто создает знание. Нередко победитель тот, кто способен первым обнаружить новое знание, выгодно приобрести его и быстрее других найти ему эффективное применение. Отсюда уже и иные задачи у государства или корпораций при финансировании науки и продвижении инновационных продуктов на рынки сбыта. Инвесторы обеспечивают деньги на знания как основу инноваций, а затем возвращают деньги с помощью знаний, материализованных в инновации. Но это все при сохранении главенствующего стратегического догмата: у страны, которая перестает быть источником знаний, гласит неписаный закон, не может быть достойного будущего /7/.

Разумеется, как и философский взгляд на целесообразность каких-либо действий, экономическая мысль не в состоянии балансировать столь «стерильно чисто», чтобы оптимально обеспечивать инвестиционные приоритеты. Инновационные проекты в свою очередь тоже не могут гарантировать полную самоотдачу, которая бы помогала государственным или иным структурам хоть как-то уравновесить «затраты-выгоды». Значит ли это, что «средневзвешенный» подход целиком нереален? И уж тем более – в том пункте обозначенных направлений, где и без того остаточный принцип государственного финансирования давно стал притчей во языцех?

Сошлюсь на позицию американских специалистов. Дискутируя по проблемам эффективности государственного управления, они в вопросе о выделении средств на те или иные небесспорные проекты оставили за собой право на альтернативу: или оценивать целесообразность расходов по договорной схеме, или по критерию «затраты-выгоды». Если используется первый вариант, то отдельный проект рассматривается в контексте всех остальных и его сторонники получают нужное им решение, как только заручатся поддержкой сторонников других. Этот вариант всегда чреват перерасходом средств. Если использовать второй случай, то главное в нем – уравновешенность выгод и зримый на сей момент выигрыш обществом бюджетных ресурсов. Но, делает вывод профессор из Ньюарка Д.Миллер, «те, кто поддерживает договорную схему, ставят во главу угла потребности общества, по крайней мере те нужды общества, которые в конце концов делают его выгоды гораздо более существенными, чем затраты» /8/.

Ответ вполне ассоциативен. Он гасит сомнения не только в отношении невоспроизводимых ресурсов. Считать все-таки правильнее по критерию «длинных волн».

Инновационные процессы осуществляются за счет осознанно выделяемой обществом значительной доли ВВП (валового внутреннего продукта). Финансовые ресурсы формируются правительством в виде прямых бюджетных и внебюджетных ассигнований, а также через систему экономического стимулирования. Страны, не боящиеся вкладывать средства и проводить активную инновационно-инвестиционную политику, получают в перспективе немалые преимущества на мировом рынке и одновременно высокие возможности для решения внутренних социальных задач. Показательны примеры Японии, США, Великобритании, Франции, да и многих других государств, где созданы широкомасштабные, разноуровневые системы инновационного сотрудничества.

В названных странах сложилась общая для них особенность, в которой проглядывают характерные закономерности современных рыночных отношений. Мировой опыт свидетельствует, что инновационные процессы идут интенсивнее и устойчивее при участии малых научно-технических фирм и организаций. По оценкам нидерландской палаты содействия развитию торговли, эффективность малых научных предприятий в два раза выше, чем крупных /9/. Американские компании с числом занятых менее тысячи человек разрабатывают в 17 раз больше значимых нововведений, чем фирмы с персоналом свыше 10 тысяч человек. В послевоенный период примерно 40-46% базовых инноваций осуществлены в США на мелких предприятиях /10/.

То, что я обозначил особенностью, скорее всего можно квалифицировать и как феномен. Экономическая подоплека практики малых форм по-своему удивительна, потому что ее закономерности не вписываются подчас в абстрактную логику и, на первый взгляд, противоречат привычным представлениям о силе и творческой способности монополистов.

В анализе В.В.Гончарова сообщается, к примеру, что для мелких фирм инновации сопряжены с меньшим риском, ибо возможные неудачи не подрывают коммерческую репутацию всей остальной продукции компании – просто и резонно. К их преимуществам, между тем, следует отнести то, что они тратят намного меньше времени на процесс от разработки нового продукта до выхода его на рынок (им требуется на это в среднем 2,3 года, а крупным конкурентам – 3,1 года). Примерно равноценные изобретения, находки обходятся малым предприятиям значительно дешевле: скажем, на разработку одного из них они расходовали в 1990-х годах в среднем 87 тысяч долларов, а большие фирмы – 2 миллиона! Согласно результатам американского исследования, фирмы до 500 человек в расчете на доллар, вложенный в научно-исследовательские разработки, дали в 4 раза больше новинок, чем компании до 1000 человек, и в 24 раза больше, чем гиганты, имевшие в своем активе свыше 10 тысяч сотрудников /11/.

В трактовке А.С.Серегина и Л.А.Щербакова объяснение ситуации получает дополнительные аргументы. С их точки зрения, развитие инноваций находится в прямой зависимости от риска, который витает над малыми фирмами. Но они сознательно готовы идти на риск, ибо инноваторы понимают, что могут получить у себя гораздо большее денежное вознаграждение за свои разработки, нежели бы они имели за те же новации в штате крупного предприятия. Немалую роль в тех же США играет и стимулирование на правительственном уровне – учреждена Федеральная программа поддержки инноваций малых предприятий. Она особо учитывает технологические нововведения, помогающие решать проблемы создания новых рабочих мест, повышения производительности труда и конкурентоспособности, противодействия инфляции и дефициту платежного баланса. Правительство практикует выделение средств для малых предприятий из бюджета ведомств (до 10%) на исследования и разработки. Серьезным стимулом является, кроме того, снижение налогов в ответ на расширение инновационной деятельности. Для предприятий и фирм с численностью до 500 человек налоги на доходы от прироста капитала были снижены на 25%, а с численностью до 100 человек – до 10% /12/.

Феномен инновационной практики малых форм, судя по примерам, достаточно устойчив. Но существует и ротация небольших предприятий, фирм, поскольку не каждая единица способна долго конкурировать с гигантами. Нередко большие «поглощают» маленьких. Происходят и другие трансформации, мотивы которых тоже по-своему объективны и объяснимы.

Выделю два аспекта оценочных альтернатив. На один из них указывал руководитель научно-организационного управления РАН В.В.Иванов, считавший явным заблуждением веру в то, что малые предприятия «вытащат» всю экономику. Ведь не они, а крупные корпорации составляют основу современной экономики, и именно последние способны вложить достаточные средства в развитие науки, ориентированной на их интересы. Малые предприятия, полагает Иванов, могут быть хороши в бытовой сфере, но в серьезной науке им выжить трудно. Даже в благополучной Германии среди малых предприятий научно-технической сферы каждый год разоряется около 20% от их общего числа. То есть в течение пяти лет условно происходит полное обновление прежнего состава этого своеобразного профессионального пула /13/.

Обобщая имеющуюся в научных источниках информацию, А.В.Ламанов /14/ дал любопытное сравнение (см. табл. 3.1.) недостатков двух организационных форм, конкурирующих в инноватике – малых предприятий и корпоративных структур. Для первых главными слабыми местами оказались дефицит финансовых, материально-технических и кадровых ресурсов при реализации в полном масштабе крупных инновационных проектов, недополучение прибыли после продажи новшеств крупным организациям, очевидный рыночный риск и опасность разорения. Для вторых – недостаточная общая мобильность, медленное прохождение основных этапов инновационного цикла, чрезмерная перестраховка при выборе направлений развития.

Таблица 3.1