320 CastellsM. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. I.Oxford: Blackwell, 1996. P. 195.

321 Хотя и решений тоже, если они всесторонне выверены и оптимальны. Принуждение оптимальностью ответов или решений сродни императивности логических аргументов.

Современна ли Modern-ая современность?

А сейчас, подытоживая сказанное, поставим вопрос так: насколько современен модерн в наше время, для наших дней? Только сразу нужно уточнить, для кого они, эти дни, действительно «наши». Ни для кого не новость, что есть ещё на Земле места, куда так и не дошёл, не дотянулся модерн. «Наши дни» там, естественно, свои, трудно, чтобы не сказать вообще не сопоставимые с другими «нашими днями». Логично поэтому искать ответ на поставленный выше вопрос в той стороне, где модерн зародился и впервые пустил исторические корни. Наверняка, там чувс­тво времени самое динамичное и «наши дни» наиболее адекватны, как сказал бы Гегель, своему понятию.

Так вот там, на Западе, к концу XX столетия началась критика модер­на, его базовых идеалов, понятий и норм. Ощущение конца модерной эпохи стало доминирующим. Появились и концептуальные обобщения: историческая несостоятельность техногенной цивилизации, упадок западной демократии, крах либеральной модели развития, экологиче­ский тупик истории, коллапсирующая духовность и пр. Таких (подобных) обобщений почему-то очень много за пределами западного мира. Осо­бенно у нас, в России. Если верить им, перед нами очередное загни­вание капитализма. Очередное, ибо одно (в форме его всеобщего кри­зиса) мы уже пережили, вернее — проглотили. По этому поводу в своё время шутили: гниёт, но какой приятный запах! Намёк-упрек. Видимо, не то и не так гнило — запах не обманывает. Не то же ли самое и сейчас? Постараемся разобраться.

Кризис модерна — процесс естественный, органический, эволюцион-но-последовательный. В действительности это кризис развития. Что-то по понятным причинам отмирает, проваливается в небытие, становится преданием, но основная событийная масса истории по-прежнему уст­ремлена в будущее, продолжает двигаться вперед, выводя всю ситуацию на новый виток (этап, стадию) развития. Возможности отнюдь не сужают­ся, напротив, расширяются, силы не убывают, а переливают через край. Люди не устают искать адекватную историческую форму бытия.

Кризис модерна обусловлен в конечном счете динамизмом обще­ственной жизни, а не её застоем или внутренней опустошенностью, ум­ножением и возвышением человеческих потребностей, а не сведением их к прожиточному минимуму, нужде и выживанию. Акцент в таком кри­зисе ставится не на исчерпании или истощении внутреннего потенциа­ла развития, а на его всестороннем и глубоком раскрытии, избыточной полноте, расцвете, если хотите.

Возьмем, к примеру, Разум — одну из главных мишеней в критике модерна. Да, время выявило его границы и возможности, его ограни­ченности и изъяны. Но при этом западное общество страдает не от не-

достатка разума, а от его избытка, избыточности, грозящей подмять под себя все другие способности и силы человека. Подмять — и значит не подключить, не вовлечь, не задействовать те специфические ресур­сы, которые представлены этими способностями и силами. Между тем движением времени они оказались востребованными. Логику избытка Разума трудно, а, может быть, и невозможно понять с точки зрения его недостатка, т. е. там, где разум был и остается в дефиците, где происхо­дящее не выдерживает тест даже на здравый смысл. И где одновремен­но «горе от ума» и «умом [что-то там] не понять».

Западная цивилизация, надо сказать, живёт по принципу максими­зации. Вообще всех параметров или индексов общественной жизнеде­ятельности, а не только дохода, прибыли, как может показаться на пер­вый взгляд. Совершенствование и то стремится к максимуму. Процесс этот доходит иногда до патологии, т. е. особой болезни, — перфективизма. Кризис в таких условиях наступает вследствие полноты, тотальности реализации, следовательно, максимума, а не минимума развития.

Энергии этого максимума хватает не только на достойное прощание с прошлым, но и на столь же достойную встречу будущего. Кризис (из кризиса развития) отходит в прошлое, а собственно развитие позволяет без особых потрясений и шоков перейти к будущему и приступить к его историческому обустройству.

Возвращаясь теперь к вопросу о современности модерна для наших дней, следует сказать, что исторически наработанный здесь максимум рано или поздно должен был выйти за исторически же положенные ему пределы. В последней четверти XX века этот выход или переход обозна­чился со всей определённостью. Процесс, как теперь выражаются, пошёл.

В данной связи можно и поспорить с Ю. Хабермасом³²², настаивающем на незавершённости проекта Модерна. Он действительно не завершён, по­тому что его при всем желании завершить нельзя — слишком велик и идеа­лен он для реальной исторической практики. В то же время он и завершён, потому что в данной исторической практике (Запад последних трёх столе­тий) убедительнее и полнее воплотить его нельзя. На большее рассчитывать не приходится, даже соглашаясь с диалектикой рассмотренного нами мак­симума. Он ведь тоже носит конкретный, а значит ограниченный характер.

От современности модерна к современности постмодерна

Выход (из-за избытка, переполненности) модерна за свои собственные исторические границы кладет начало новой исторической эпохе — постмо­дерну. Постмодерн — наследник (в истории не бывает абсолютных разры-