287 См.: Тоффлер э. Шок будущего. М., 2003. С. 255-260.

света» встраиваются в повседневность, выхватываются из социальных пространств, недоступных для простых обывателей. Универсальность распространения кадров и сообщений создает вместе с тем эффект универсальных возможностей, которые не стратифицированы, но рас­положены «горизонтально», разбросаны по жизни здесь и там. Все, что необходимо сделать, — быть более внимательным к происходящему, и тогда «это может случиться и с вами». Вместе с тем для многих лю­дей возможности являют себя лишь в виде моделей красивой жизни, где есть место капризам, авантюрам, свершениям, исключениям, «фо­кусам» трансформации, всегда близким и в то же время бесконечно далеким. Производство возможностей сосуществует в современной действительности с воспроизводством неравномерного распределе­ния доходов, власти и знания. Это означает, что, с одной стороны, воз­можности являются составной частью образа жизни отдельных слоев населения, а с другой — продолжают «эфемерное» существование как образы массовой культуры, предназначенные для потребления и созер­цания в рекламе, видеоклипах, кино и других зрелищных конструкциях.

Общество возможностей — это общество, в котором настоящее име­ет приоритет над будущим и прошлым, осуществление желаний — над ожиданием, количество возможностей над количеством вещей. Обще­ство возможностей — общество парадоксов, где ориентация на «может быть» освобождает и подавляет одновременно, развивает воображе­ние и соблазняет воображаемым, инициирует выбор стратегий личного участия в социальном и не оставляет выбора, допуская воображаемое участие по правилам, придуманными, другими, благодаря эмоциям и переживаниям, предусмотренным заранее. Это общество, которое расширяет представление о действительности, её сложности, много­гранности, динамике и одновременно заставляет игнорировать дейс­твительность, отвлекая внимание на пустые детали и сенсации: выиг­рыши и проигрыши, потери и приобретения. В обществе возможностей, как никогда ранее, становится очевидным принцип жизни как игры по правилам, «где на каждое "если" есть свое "то"»²⁸⁸, где все можно про­считать, предвидеть в многочисленных вариациях. Но как никогда ранее становится очевидным и прямо противоположное: человеческая куль­тура в целом — тонкая сеть значений, образов, символов, наброшенная на мир, остающийся чуждым, безразличным к человеческим правилам и запросам. И если глубоко в душе живет вера в осуществление возмож­ностей, то эта вера поддерживается только оазисами смыслов, создан­ными самими людьми. Оборотная сторона общества возможностей — осознание хрупкости человеческого существования. То, что в прошлом

Эпштейн М. Философия возможного. СПб., 2001. С. 235.

воспринималось как нормальная жизненная среда (многочисленные коммуникации повседневности), в современном сознании сопровожда­ется риском — возможностью случиться и не случиться, случиться так, как всегда, или так, как никогда прежде.

Общество возможностей создает среду, которая вселяет в человека веру в свои силы и развивает любознательность, помогает развивать­ся и осваивать новые пласты социального опыта. Благодаря услугам, предоставляемым обществом, индивид получает возможность искать себя, быть собой и быть другим. Вместе с тем возможностная среда приводит к новым формам отчуждения, связанным с потерей чувства времени, с гипнотическим воздействием картинок действительности, превращающим человека в зрителя, наблюдающего за вереницей воз­можностей, проходящих перед его глазами и мимо него, не затраги­вающих его собственную жизнь, возможностей-призраков. Общество возможностей открыто новым интерпретациям и предположениям, и вместе с тем это общество, которое приучает людей представлять больше, чем воплощать. Общество возможностей — общество допу­щений, количество которых «снимает» конфликт между повторением и новизной, переводя часть динамики социальных процессов в сферу воображаемого, в которой только и возможно абсолютное чувство без­опасности наряду с постоянным продуцированием фантастических и реалистических, прекрасных и ужасных, сбывающихся и несбыточных догадок о действительности.

6.5. Постсекулярное общество

По мере перехода человечества от модерна к постмодерну секупяр-ное общество сменяется постсекулярным. Но поскольку современный мир темпорально (социально-исторически) многослоен, то мы являем­ся свидетелями сосуществования досекулярного, секулярного и пост-секулярного обществ.

В постсекулярном обществе процесс секуляризации — важнейший элемент эпохи модерна — по мере завершения проекта модерна и обращения к постмодерну переходит в стадию самоотрицания. Само­отрицания в том смысле, что успехи секуляризации были настолько ве­лики, что она исчерпала себя. Признаки смены эпох были очевидны уже в середине прошлого века.

Для объяснения этого процесса использовались представления о наступлении пострелигиозной (постхристианской) эпохи. Можно вспом­нить в этой связи взгляды А. Тойнби, который ещё в 50-е гг. XX века при­шел к выводу, что в мире происходит великая секулярная революция,

приводящая к коренным изменениям в отношениях между религиями. Западная цивилизация, объединяющая человечество, является уже не христианской, а постхристианской. Она сохраняет в своем секулярном образе жизни многие христианские элементы, однако эти элементы не являются определяющими в этой цивилизации — как для самого Запада, так и для незападных обществ. Запад воспринимает в качестве опреде­ляющих элементов своей цивилизации священность гражданских прав индивида, а незападные общества — западную технологию. Это озна­чает, что современное человечество объединяет никак не интегральная западная цивилизация, а только сущностная «выжимка» из неё (за вы­четом христианства). Исключением является западная идея эмансипа­ции, которую, как полагает Тойнби, незападные общества добровольно взяли у постхристианской секулярной западной цивилизации. Эта идея имеет христианские корни, будучи связанной с верой в священность че­ловеческой личности. Будущее человечества, считает Тойнби, зависит оттого, в какой форме (индивидуальной или коллективной) мир сможет реализовать современный западный идеал эмансипации. Конфликты и войны не исчезнут, если восторжествует идея коллективной эмансипа­ции (нации, государства, класса), направленная на подавление инди­видуальной свободы в пользу тоталитаризма. Тойнби полагает, что все «высшие религии» должны прекратить прежние конфликты, которые они вели между собой. К последователям незападного христианства (втом числе к православию) и нехристианских высших религий необхо­димо относиться как к просто христианам. Для того чтобы избавиться от нетерпимости и идеи исключительности, нужно очистить христианство от традиционного христианского представления о его уникальности. Сохраняя убеждение в истинности своей религии, христиане должны признать, что в определенной степени все высшие религии являются религиями откровения. Они также проистекают от Бога и каждая пред­ставляет какую-то сторону божественной истины²⁸⁹.

Секуляризация была революционным процессом радикального пре­образования отношений религии с человеком и обществом. До начала реализации проекта модерна в обществе светское и религиозное были тесно связаны друг с другом. Модерн осуществил десакрализацию об­щества, превратив светское в автономное от религии и самодостаточ­ное явление. Религия была вытеснена за пределы «актуальной» жизни и должна была секуляризоваться, чтобы выжить. Церковь была лишена значимой социальной роли, а социум был секуляризован. Социальная идентификация утратила религиозный характер и стала преимущест­венно светской (гражданской). Религиозная идентичность преврати­лась в одну из множества идентичностей человека. Произошла десак­

См.: Toynbee A. Christianity among the Religions of the World. London, 1958.

рализация человека, государства, экономики и культуры.

Казалось, что просвещенческая революция является окончательным этапом истории человечества, в рамках которого секулярный человек и секулярное общество будут двигаться по пути прогресса. Однако реали­зация модернистского проекта Просвещения оказалась ограниченным эпизодом в истории западной культуры²⁹⁰. То же относится и к секуляри­зации, имевшей свои начало и конец. Выяснилось также, что она доста­точно четко ограничена не только во времени, но и в социальном про­странстве. Она происходила, прежде всего, в западных (христианских) обществах — находившихся в процессе секуляризации и признающих себя секуляризованными, а также в тех незападных обществах, которые подверглись вестернизации²⁹'.

Ю. Хабермас о секулярной незавершенности проекта модерна

Понятие «постсекулярное общество» предложено Ю. Хабермасом, ко­торый объявил о начале эпохи постсекулярного общества. Он полагает, что модерн не отменяется постмодерном, а диалектически «снимается» им. В постмодерне сохраняются важнейшие секулярные достижения проек­та модерна: свобода совести, отделение церкви от государства, автоно­мия субъекта. Однако проект модерна оказался незавершенным и потому постмодерн лишился перспектив самостоятельного существования.

Прежде всего ожидания сторонников секуляризации оказались за­вышенными. Казавшиеся столь вескими аргументы о существовании прямой связи между модернизацией и секуляризацией общества (науч­но-технический прогресс, ограничение общественной значимости цер­ковных институтов, повышение общего благосостояния населения и его уверенности в будущем) не оправдали возлагавшихся на них надежд. Ре­лигия отнюдь не исчезла и сохранила большое значение в образе жизни, культуре и политике не только западного секуляризованного общества, но и всего человечества. Наиболее яркими проявлениями этого процесса могут служить религиозный фундаментализм и политизация религии.

Как пишет Ю. Хабермас, «на волне не лишенной оснований критики по поводу суженного, евроцентрического, подхода появился даже тезис о конце теории секуляризации. Долгое время США, которые с их неиз­менно крепкими и активными религиозными общинами и неизменно значительным количеством верующих тем не менее лидируют в процес­