266 Подробнее об этом см.: Добрицына и. А. От постмодернизма — к нелинейной ар­хитектуре. M., 2004.

²⁶⁷ Там же. С. 128.

мозг человека и поддерживать его работоспособность без тела... Для меня уже давно не существует какого-либо четкого разделения меж­ду научной фантастикой и наукой... Мы могли бы поддерживать мозг Эйнштейна живым и его функционирование нормальным».²⁶⁸ Переход «может быть» в «будет», фантастики в реальность определяется фак­тором времени. Социальные проекты, связанные с возможностями освоения космоса («космические города») или океана (подводные или надводные «аквадеревни»), с созданием территорий прошлого или бу­дущего²⁶⁹, даже если и не опережают фантастические произведения по увлекательности сюжета, то, по крайней мере, используют тот же прием — исходят из поступательного развития технологий, преодоле­вающих разрыв между идеей и действительностью.

«Конец эры природы» означает, что природа исчезает не в качестве объективной реальности (с которой считаются и к которой адаптиру­ются), а субъективно (как преграда на пути утверждения и развития социальных проектов). Неуправляемые катастрофы, ограниченные ре­сурсы, неизлечимые болезни и т. д. ещё напоминают о неразрешенных проблемах, несовершенстве технологий, но эти напоминания скорее спорадические. Те же самые технологии, непрерывно производящие новые продукты потребления, позволяют отвлечься от негативного опыта, если он не касается кого-то непосредственно. К тому же приро­да незаметно интегрируется в человеческие проекты и в этом смысле перестает быть видимой границей возможного, а также границей че­ловеческих потребностей. Вопрос «что нам может сделать природа?» претерпевает смысловую инверсию и на выходе формулируется ина­че: «что мы можем сделать природе?». Одновременно новое звучание приобретает и вопрос о судьбе человека, превращенного в объект биологических и психологических исследований. «Человек может быть переделан или освобожден, его поведение — запрограммировано, а сознание изменено. Ограничители прошлого исчезли вместе с концом эры природы и вещей»²⁷⁰.

Ограничителем социально-преобразовательной деятельности остается лишь человеческое воображение, которое в свою очередь направляется не оппозицией возможное/невозможное, а представ­лениями о желательном/нежелательном. Отсюда многообразие узло­вых точек социального выбора, особенно выбора между природным и искусственным: между эволюцией и генной инженерией, между че­ловеком и киборгом, между биологической смертью и искусственным

268 Цит. По: Тоффлер э. Шок будущего. М., 2003. С. 237.

269 См.: Тоффлер э. Третья волна. М., 2002. С. 242-248.

270 Белл д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозиро­вания. М., 1999. С. 663.

поддержанием функционирования мозга и т. д. Труд как адаптация или как возделывание, окультуривание природы в рамках одного природ­ного ландшафта уступает место деятельности, которую можно в бук­вальном смысле назвать конструированием эмпирической реальнос­ти. Образ природы трансформируется: из «мастерской», вовлеченной в производство артефактов, она превращается в «лабораторию», в поле испытания идей, видоизменяющих и исправляющих биологиче­ские процессы, считавшимися до недавнего времени естественными и неизменными, находящимися вне сферы человеческой компетенции. «Сможем ли мы создать человека с желудком, как у коровы, перева­ривающим траву и сено...? Сможем ли мы создать пилотов с много­кратно ускоренной реакцией...? ...Будем ли мы выращивать для себя запасные органы? Будет ли каждый из нас иметь, так сказать, «банк спасения», полный запасных почек, печени, легких?»²⁷¹ Научный разум включается в конструирование биосферы и завоевывает роль деми­урга, способного воплощать идеи «природного разнообразия», обога­щать мир новыми «творениями».

Возможность проникать в тайны мироздания, превращать любой объект в познаваемую систему, «расколдовывание» природных вза­имосвязей на микро- и макро-уровнях происходит параллельно с изобретением технических средств, делающих физические субстра­ты все более и более послушными воле человека. «Конец природы» — это состояние, при котором природа как оппонент, рефери, внося­щий свои коррективы в далеко идущие планы, вытесняется из облас­ти оперативной памяти. Место природы с её сложностью, непред­сказуемостью, стихийностью постепенно занимает техносфера, т. е. «интеллигибельная природа», в полной мере служащая разработке и воплощению идей, среда, в которую можно вмешиваться, разбирать и собирать заново, «природа», приспособленная для эксперимен­тирования. Это природа, которая поддерживает в человеке уверен­ность в преодолении иррационального сопротивления материи, в до­стижении состояния неограниченного пользования открывающимися возможностями.

Конец известного: информационная неопределенность и поле возможностей

Общество возможностей — общество информационное, расширяю­щее границы восприятия социального времени и пространства, откры­вающее перед человеком целый спектр позитивных и негативных пер­

' Тоффлер Э. Третья волна. М., 2002. С. 249-250.

спектив — возможность заимствовать другой образ жизни, следовать иным императивам, возможность защищаться от иных, неизвестных ра­нее угроз. Возможности являются не просто скрытыми потенциями, но наглядными вариантами развития событий, различающимися содержа­тельно и эмоционально. Среда масс-медиа умножает картинки и опре­деления действительности, предоставляя слово множеству субъектов, разворачивая в плоскости экрана мозаику культурного разнообразия, вникая в многочисленные подробности повседневного существования.

Информационное общество делает современную аудиторию более искушенной (её сложно чем-то удивить), но означает ли это и более осведомленной, знающей? Циркуляция информационного потока, на первый взгляд, исключает любую неизвестность, заполняет социальное пространство фактами и событиями, не оставляет семантических пробе­лов, но при дальнейшем рассмотрении — выступает в качестве инфор­мационного «потопа», в котором обилие знаний размывает и фактически элиминирует раз и навсегда установленные определения возможного и действительного. Неопределенность возможного не является запре­дельной социальной жизни, неким фоном, чем-то, что находится по краям, на периферии сознания, теперь она встроена в саму социальную реальность, не укладывающуюся в одну-единственную объяснительную схему. Обилие информации в этом случае блокирует «естественную ус­тановку сознания», в пределах которой мир натуралистически прост, и порождает недоверие к имеющемуся запасу знаний, готовность к пере­ключению на «абсолютно» другие факты и трактовки событий, к обнару­жению других связей и отношений между вещами, которых не было или ещё нет в поле конкретного наблюдения.

Парадоксально, но именно в обществе возможностей наблюдается постоянная потребность в информации и информационный дефицит. Каждый день мир раскрывается как на ладони, но это не делает его более понятным и предсказуемым. Информационный опыт не спасает от неизвестности, но учит, что за пределами наших знаний может быть все, что угодно. Более того, на уровне среды масс-медиа переживания возможного и действительного становятся взаимозаменяемыми: гипо­тетическим предположениям зачастую приписывается статус действи­тельности, а информацию о реальных событиях могут воспринимать как очередную интерпретацию. Динамика информации, её противоречи­вость, приращение и тиражирование мешают сделать выбор в пользу наиболее правдоподобного сюжета, а актуально присутствующая мно­жественность затрудняет беззаветную приверженность той или иной интерпретации, которая может оказаться ложной, неполной, прямо противоположной происходящему в действительности.

Сложность информационного пространства исключает однознач­ность отношений между составляющими его компонентами. «...Поле

действия в современном обществе не географическое, а информаци­онное пространство, которое не имеет границ и в котором элементы, используемые социальным субъектом, соотносятся друг с другом по­средством принципа сети»²⁷². Информационное поле (в отличие от гео­графического пространства) в первую очередь является средой мысли, обнаруживающей многослойность, изменение и взаимопересечение данных, бесконечность ссылок на другую информацию, лабиринты ин­формации, в которых пользователь, исследователь или просто любо­знательный человек открывает одну из многих связей или зависимостей. Географическое пространство — фон или рамки человеческой деятель­ности, пространство информационное — объект бесконечного чтения (в том числе и географических объектов). В географическом пространстве открытие нового — обнаружение неизвестных ранее территорий, тогда как в пространстве информационном открытия — новые трактовки из­вестных фактов, построение иных контекстов, выявление неопределен­ностей и смысловых пробелов в уже объясненном. Информационное пространство позволяет находиться в вечном поиске, асимптотическом приближении к происходящему или происходившему когда-то, форму­лируя проспективные (или ретроспективные) определения реальности. «Сейчас мы не получаем готовую ментальную модель реальности, мы вынуждены постоянно формировать её и переформировывать»²⁷³. Од­нозначное «прочтение» событий с необходимостью упрощает действи­тельность, также как и признание того, что наблюдаемый ход событий является единственно возможным.

Для адекватного понимания действительности и всего многообра­зия «мостов» между прошлым и будущим невозможно апеллировать лишь к известному, подтвержденному эмпирическими доказательс­твами, обозримому в пределах причинно-следственных взаимосвязей. Необходимы мыслительные эксперименты, в которых проверяется не вероятность наступления тех или иных ситуаций, а готовность челове­ка конструктивно реагировать на невероятные ситуации или ситуации, которым ещё или уже не нашлось места в историческом процессе, из­влекать «веер будущностей» (М. Эпштейн) из гипотетических предпо­ложений. Мыслительные эксперименты открывают многовариантность истории, другую историю, другое прошлое, т. е. конструируют нереа­лизованные возможности²⁷⁴. Мыслительные эксперименты развивают предположения о будущем, являющимся следствием «непредвиден-