201 Лещев с. В. Коммуникативное, следовательно, коммуникационное. М., 2002. С. 86-87,151.

²⁰² Жичкина А. Е., Белинская Е. П. Стратегии самопрезентации в Интернет и их связь с реальной идентичностью <http://flogiston.ru/projects/articls/strategy/> (11 ноября, 2007).

им форм общения с другими и с самим собой. Интересно отметить, что в Китае молодые люди, приобретшие «виртуальную зависимость», под­вергаются безоговорочному принудительному лечению.

Есть, конечно, и более оптимистические подходы, рассчитанные на то, что человек выберется из ситуации сам, обнаружив в себе ещё одну ипостась — «человека играющего». В этой ипостаси он найдет плодо­творные формы самореализации «Я» и интеграции с другими. И тогда, по мнению ряда авторов, именно с виртуальными сообществами, под­держивающими ту или иную самобытную идею, придется считаться всем без исключения экономическим и политическим структурам. (Ра­зумеется, если эти сетевые сообщества не утратят с данными структу­рами связи, а самореализация в сети не превратится в бесконечный иг­ровой процесс самопрезентации, т. е. если разрыва между структурами не произойдет окончательно).

Информационно-коммуникативные технологии несут в себе ещё один — третий, по нашему счету, парадокс. Внедрение информацион­ных технологий позволило сделать два разнонаправленных количест­венных и качественных скачка: к интеграции человеческого общества как глобальной социальной общности, связанной «всемирной паути­ной», и его дезинтеграции, идущей к «исчезновению» социального и появлению «кастомизированного» и «атомизированного» сообщества отдельных индивидов. Возникшие «системные медиа» оказались спо­собны объединить людей всего земного шара вокруг поистине «значи­мых событий»: футбольного «мундиаля», цен на нефть, экологического бедствия или же политического конфликта. (Заметим, что все эти со­бытия чрезвычайно аффективны). Но «системные медиа», актуализи­рующие мировые события, при всей своей универсальности и техно­логичности связывают людей достаточно условно. Собственно, связи между людьми как раз и нет, есть лишь её иллюзия, складывающаяся под влиянием сопричастности информации, общности эмоций (у теле­экрана и на стадионе). СМИ ретранслируют и формируют вектор обще­ственных эмоций, настроений, т. е. то, что, согласно Г. Тарду, опреде­лило в свое время рождение феномена публики²⁰³. Но публика публике рознь. Современная «символическая публика» чрезвычайно подвижна и неустойчива. Она чем-то напоминает стихийно возникшую толпу, ставшую предметом социальных исследований в конце XIX — начале XX века. Но если толпа рождается в результате непосредственных кон­тактов, то «символическая публика» — в результате опосредованного информационного влияния. В отличие от публики-аудитории начала XX века, складывающаяся на основе приверженности определенным

Тард Г. Мнение и толпа // Психология толп. М., 1998.

газетам, журналам, «символическая публика» возникает как резуль­тат информационных влияний и проживает кратковременную аффек­тивную жизнь под влиянием «заразности» «бессознательно распро­страняемых психических установок»²⁰⁴: образы и страсти порождают сегодня одну публику, завтра — другую, а послезавтра — третью. Пуб­лика, исследуемая Тардом, выбирала сама средства массовой инфор­мации (в то время преимущественно газеты и журналы). Современную «символическую публику», «целевую аудиторию» предпочитают выби­рать и формировать PR-агентства и медиа-холдинги. Стремительное рождение и исчезновение «символических публик», способных к кол­лективному восприятию, но не способных к совместному коллективно­му взаимодействию, создает ощущение преходящего характера соци­альных связей (которых в основе символических медийных общностей реально нет) и рождает разочарование и пустоту. От экспрессивной общности человек вновь возвращается в свое одиночество, в свой «атомарный футляр».

Четвертый парадокс информационного мира заключается в акту­ализации момента времени и создании пространства «вневременья»; акцентации на настоящем и одновременно внеисторическом существо­вании. Известные сентенции современных медиа «оставайтесь с нами», «сегодня», «здесь-и-сейчас» порождают массовые установки, форми­руя особое вневременное и внеисторическое сознание аудитории. И с этим сознанием уже можно реально столкнуться. Так, в этом году сту­денты-первокурсники разных факультетов и университетов дали впол­не резонный ответ автору этих строк на вопрос, почему вы не знаете, в каком веке правила Екатерина II и когда произошла Октябрьская рево­люция в России: «А зачем мне это знать? — был ответ. — Ведь я же тогда не жил!». Вспомним К. Ясперса, который считал, что любое историче­ское время является бессмысленным, если его заключают в узкие рам­ки сегодняшнего дня, «сводят к настоящему». Повторяющаяся изо дня в день акцентация на «сиюминутном» лишает нас не только прошлого, но и будущего и делает бессмысленным настоящее. Акцент на настоящем в социальном пространстве массовых коммуникаций сменяется под­линным «вневременьем» и а-социальностью в сети, т. е. в виртуальном пространстве. («Дайверы» в фантастическом романе А. Лукьяненко как раз и спасали тех, чьи соматические функции начинали отказывать, в то время как сознание было захвачено фантастическим и вневременным «лабиринтом отражений». Успеть вернуть сознание в тело до того, как с телом произойдет нечто необратимое, и было одной из задач дайве-ров — редких и отважных посетителей «глубины», способных контроли­ровать свое «посещение»).

Ясперс К. Общая психопатология. М., 1997.

Интернет-технологии, формирующие пространство компьютерной глубины, и «социальные сети», открытые для доступа вне времени и пространства, также существенно повлияли на понимание социального. Точка «исчезновения» социального оказалась странной: бытие «здесь-и-сейчас» соприкоснулось с безвременностью бытия. Быть актуализи­рованной в «моменте истины» аудиторией или индивидуально посещать сеть и присутствовать в ней? Быть в двух измерениях — социально-ин­формационном и массовом («здесь-и-сейчас»), в индивидуально-ин­формационном и личностном (в «безвременье» сети) — задача, с точки зрения традиционной природы бытия человеческого и общественно­го, невыполнимая. Но в том-то и дело, что человеческое вновь и вновь противопоставляет себя исчезающему общественному. Чтобы не стать «точкой исчезновения», по образному выражению Маклюэна, человек устремляется из внеисторического и внебытийного времени «здесь-и-сейчас» в принципиальное безвременье и в якобы новую бытийную укорененность, из сиюминутной социальности в а-социальность. Есть, между прочим, что выбирать: быть человеком без идей или сетевым дайвером, фантомом Вселенной.

Пятый парадокс информационного мира проявляется в жесткой ме­тодологической разделенности, казалось бы, схожих и близких понятий: «деятельности» и «делания». В методологическом плане с прежним, хорошо знакомым нам «социальным» соотносился деятельностный подход, основой которого был непосредственный человеческий труд, направленный на объект. С новой социальностью соотносится иная практика — практика «делания» и «изготовления» (англ. — making), объ­ектом которой выступает субъект и его сознание.

Действительно, современные новости дня не столько передаются, сколько делаются, исполняются, имидж делается, публичная сфера из­готавливается. «Делание» — новостей, имиджа, политики и т. п. — ста­ло одним из самых доходных занятий, имеющих огромное количество влиятельных заказчиков, а социальный конструктивизм стал наиболее востребованной теорией и практикой. Возникла своеобразная «де-ятельность-по-деланию», формой приложения которой стал не объект, а субъект и его сознание. За «деланием» чего-либо всегда сокрыта субъ­ектная составляющая — «делания публики», «делания человека», «де­лание» нужных целевых групп, интерактивных аудиторий, общественно­го мнения и т. д. Как тут не вспомнить забавное стихотворение 60-х гг.: «Профессор Бумке изобрел (изготовил, сделал) людей. Они пока обхо­дятся не дешево. Вы спросите: «Так что же в них хорошего?» А то, что это люди без идей...». Медийные гуру, политические дельцы, лоббис­ты, олигархи и их оппоненты активно тасуют человеческие различия (пренебрегая отличиями), «делают аудитории», а затем актуализируют события, реальный смысл которых должен укладываться также в «изго­

тавливаемый» новостной ряд. Технологии «изготовления», работающие на уровне убеждения аудитории (о работе на уровне внушения мы и не говорим!), рекомендуют фрагментировать информацию, подавать её дробно, заполняя паузы образами, акцентировать второстепенные фак­ты, уводя внимание от существа дела и т. д. События, реальный смысл которых и так почти всегда остается за кадром, приобретают оттенок полной бессмысленности, равно как и историческое время, их порож­дающее. Потому что у «делания», в отличие от деятельности, историче­ского времени и нет.

Идеология «делания» приводит к исчезновению с бытийного гори­зонта реального человека, который всегда не дотягивает до «сделан­ного имиджа»: своего или чужого. Медийное существование имиджа, например, политического избранника, ещё более виртуозно: оно вооб­ще не нуждается в реальном человеке или кандидате. Имидж — здесь, а кандидат — там (на Канарах, в больнице или уже в ином мире). Есть, конечно, над чем посмеяться и во что поиграть. Уводя человека все дальше в лоно технологической и социальной спекуляции, «делание» коммуникации не отягощено мыслью о её подлинном предназначении. Изготовленная коммуникация в форме новости или образа уничтожает проблему интерсубъективного отношения как морального отношения между индивидами, редуцируя субъекта до уровня объекта — носителя информации, или вещи, используемой в информации. И этот факт сни­мает вопрос о человеческом предназначении информации как таковой. По сути, чтобы остаться субъектом перед лицом «делаемой» коммуни­кации, надо пересмотреть ключевые категории жизненного мира: что значит в этом мире «быть» и что значит — «иметь»?

Отсюда вытекает следующий — шестой парадокс информацион­но-коммуникативного мира, относящийся к человеческому. Категории «быть» и «иметь» замещаются категориями «казаться» и «пользовать­ся», определяя для человека новый бытийный статус — фрагментарного субъекта. У этого парадокса, как ни странно, есть свои плюсы и минусы. Бесконечно делимый субъект может позволить себе — в теории — рас­сыпаться на фрагменты и вновь собраться с помощью специалистов «прогрессивной коммуникации», владеющих «шиз-анализом»²⁰⁵. «Диви-дуум» может быть в социальном и виртуальном пространствах и иметь в социальном и виртуальном времени. Это означает быть компьютерно грамотным и иметь возможность эту грамотность применить — на до­машнем компьютере, в Интернет-кафе или на работе. Одновременно он может казаться многоликими гранями своих образов, идентичностей