170 См.: Морелли. Кодекс природы, или Истинный дух её законов. M., 1921. С. 9-26, 89.

это не оправдывает превращения относительности (относительно кого- или чего-нибудь») в релятивизм — по сути, аксиологический анархизм, ценностный хаос, подрывающий идейно-смысловые основания (духовные основы) самой общественной жизни. Если у ценностей нет объективного, с логической точки зрения, — демонс­тративно-доказательного удостоверения, то это ещё не значит, что они нереальны. Релятивизм несет с собой аномию — ценностную патологию, расстройство, неясность и смешение всех ценностей. Релятивизм особенно опасен, когда он затрагивает, подтачивает базовые ценности общества. Общество, в котором нет согласия от­носительно базовых ценностей, неустойчиво, внутренне напряжено и готово в любой момент взорваться. Диапазон возможных потря­сений самый широкий: от уличных беспорядков до социально-поли­тических революций.

Тенденция к релятивизации ценностных формирований — пожалуй, ведущая в современном мире. Но не единственная. Ей противостоит контртенденция, состоящая из определенных барьеров (сдержек и про­тивовесов) на пути безудержной произвольности и рыночной обмениваемости, или «эквивалентизации», всех ценностей.

Первый из таких барьеров представлен иерархическим строением ценностей. Под иерархией ценностей обычно понимают их расположе­ние от низших к высшим или от высших к низшим. При этом наблюдают­ся (соблюдаются) определенная последовательность и непрерывность. Однозначно низшими и однозначно высшими ценности оказываются только у основания и на вершине данной иерархии.

В иерархическом строе ценностей много стихийного и историче­ски-условного. Достаточно жесткой и пирамидально прочной конструк­цией иерархия ценностей была (и остается) только в традиционном, домодерном обществе. Её демократическое «развинчивание» началось с индустриального, модерного общества и по инерции продолжается в постиндустриальном, постмодерном (новая, параллельная терминоло­гия будет объяснена в гл. 5).

У более низкого и более высокого в ценностной иерархии разные субъектные наполнения. Прежде всего, по объему: низшие ценности более массовы, они распространены среди большего количества лю­дей; высшие ценности не имеют широкого хождения, их исповедует, как правило, узкий круг людей, они — удел немногих. Далее различие идет уже по качеству: высшие ценности доступны только высокоразвитым субъектам, людям достаточно образованным и воспитанным, истинным ценителям и знатокам; низшие ценности никакой специальной подго­товки для своего восприятия и, в целом, присвоения не требуют — они доступны практически всем, их может освоить человек с самым «сред­ним» образованием.

Низшие ценности, как правило, стереотипны, удобны и эффектив­ны, быстро поднимают настроение. Они легко отключают критическое «Я» человека, притупляют его сознание, выходят зачастую на подкорку эмоций и чувств. Высшие ценности чаще всего неудобны, в попытке со­ответствовать их непростым требованиям, быть, как говорят, на высоте принципов, человеку нередко приходится страдать, мучиться совестью, чувствовать свою заброшенность и малость в этом мире.

В низших ценностях много конформизма, смиренного и тихого со­гласия с тем, что есть, сложилось и утвердилось, что обрело форму статус-кво. В противоположность низшим, высшие ценности содержат в себе нонконформистский дух, требуют не останавливаться на достиг­нутом, продолжать обустраивать землю (быт, бытие) и чистить себя под Человека.

Иерархия ценностей неустранима, но она тоже развивается, пре­терпевает определенные исторические изменения. Общая тенденция здесь давно уже обозначилась: с одной стороны, не фыркать по поводу толпы, быдла или черни, а с другой — не отворачиваться от высокого, не самоутверждаться за счет равнодушия или презрения к его лучшим образцам. Низшее исчезает не тогда, когда устраняется высшее, а тог­да, когда низшее медленно, но неуклонно поднимается, подтягивается к высшему. Поднимаясь вверх, выбирая высшее, человек развивает свою родовую определенность, совершенствуется как человек, утверждается в образе и подобии Человека. По справедливому замечанию В. С. Со­ловьева, «человек, который довольствуется своею человеческою огра­ниченностью и не стремится выше, неизбежно тяготеет и ниспадает до уровня животности»¹⁷¹.

Соотношение высшего и низшего в ценностной иерархии подчиня­ется также принципу «своего другого». Сформулировать его можно так: любая культура, в том числе и культура элитарная — а это все ценности, ценностно-смысловые формирования — по-настоящему креативна, до­бивается значительных успехов лишь тогда, когда она испытывает по­требность, её не оставляет желание постичь то, что ей противостоит, что находится по ту сторону, по краям её собственного исторического опы­та. Системные связи и зависимости общества делают высшее и низшее двойниками. Несмотря на противоположные знаки качества, по высше­му можно узнать низшее и наоборот: чем выше и идеальнее становится высшее, тем ниже и прагматичнее становится низшее. Рвется, по сути, коммуникативная связь, а с ней пропадает и надежда на историческое подтягивание низшего к высшему. Более того, низшее начинает огры­заться, завидовать и мстить, заражая вирусом массовости, или уподо-

Соловьев В. С. Сочинения: В 2 томах. Т. 2. М., 1989. С. 604.

бления себе, своим понижающим критериям и целям, и высшее. Как результат, общество время от времени погружается в революционный хаос, может быть и справедливо называемый праздником «униженных и оскорбленных».

С иерархическим делением ценностей на высшие и низшие внут­ренне перекликается их разграничение на собственно коммуникатив­ные («внутренние») и инструментальные («внешние»). Коммуникатив­ные ценности более существенны и человечески (по гуманистическому потенциалу) весомы, именно их чаще всего предпочитают ценностям инструментальным. Коммуникативные ценности самодостаточны, они имеют цель в себе, интересны самим фактом своего существования в мире социальных связей и взаимодействий. В отличие от коммуника­тивных, инструментальные ценности «производят» что-то дополнитель­ное, ведут к чему-то ещё, служат своеобразным средством для других ценностей и целей. Художественное полотно в картинной галерее, на­пример, — коммуникативная ценность. Доставляемое им эстетическое наслаждение ориентировано на бытийное самостоянье человека, на имманентность его исторического существования. А вот дизайн маши­ны, хоть и радует глаз, нельзя отделить от технических (лучшая обтекае­мость) и рыночных (снижение расхода топлива, экономичность) целей. Не всегда, впрочем, коммуникативные и инструментальные ценности исключают друг друга. Знание, например, ценно само по себе, в то же время его нередко используют для воздействия на окружающих, повы­шения престижа и т. д. Кроме того, оно инструментально в прямом, эко­номическом смысле этого слова.

На пути релятивизации ценностей стоят также ценностные или, как их чаще называют, культурные универсалии. Они ещё известны под име­нем общечеловеческих ценностей. На фоне преобладающего настрое­ния в пользу неотчуждаемого права отличаться от других и сохранять до конца верность собственной культуре интерес к ним сегодня неуклонно повышается.

Ученые продолжают спорить, из чего состоят, где и как возникают общечеловеческие ценности. Подходов и интерпретаций много. Одни ищут общечеловеческие ценности в семантике ценностных терми­нов и в проверке на истинность ценностных суждений. Другие обра­щаются за помощью к генеалогии: чем стариннее ценности, тем они (обще)человечнее. Третьи видят выход в одобряющем мнении боль­шинства. Четвертые копаются в инстинктах, которыми наградила чело­века матушка-природа. Оказывается, за «не убий» стоит просто-напрос­то инстинкт самосохранения. Пятые отождествляют общечеловечность с функциональной общностью, т. е. со способностью соответствующих ценностей удовлетворять жизненно важные потребности человека и об­щества. Шестые обращаются к топологическому аргументу, помещая

общечеловеческие ценности в особый мир трансценденции и объектив­ной значимости. И так далее — поиски не прекращаются.

Со временем, конечно, обозначатся новые перспективы, появят­ся дополнительные подходы и ответы. Но сегодня в общем плане мы можем настаивать на том, что общечеловеческие ценности, как форма культурной всеобщности, образуются не в результате простого сов­падения или сходства национальных культурных ценностей. Поиски такого совпадения-сходства не дают ничего, кроме несущественных, тощих и плоских абстракций, вроде той, что у всех людей имеется мяг­кая мочка уха. Скорее всего, они зачинаются и утверждаются в точках взаимопонимания двух и более культур или цивилизаций. Это взаимо­понимание как раз и принимает, дифференцируясь, форму общечело­веческих ценностей.

В так понимаемых общечеловеческих ценностях нет и не может быть никакой предзаданности или положенности, никакой внешней, направ­ляющей и подтверждающей, инстанции. Они устанавливаются на манер правил игры, но не до, а в процессе самой игры. Игра здесь — диалог. И даже не диалог (гр. di -двойной: две культуры или цивилизации), а, в перспективе, полилог (гр. poly — много: более двух культур или ци­вилизаций). От точки (точек) к узлу (узлам) взаимопонимания — такова в первом приближении схема генезиса общечеловеческих ценностей. Их открытость будущему не отменяет исторической работы традиции, в которой данный генезис «упаковывается» и закрепляется.

Социально-онтологический ресурс общечеловеческих ценностей, несмотря на непроявленность многих его генетических и структурно-со­держательных элементов, вполне достаточен — как базис, основа — для формирования надежного и всестороннего взаимопонимания между людьми. Никакие релятивисты не смогут убедить нас, что общечелове­ческих ценностей нет или не должно быть, что они нереальны, что это выдумка просветителей и гуманистов. Более того, именно современный мир стал ближе к ним. Ближе — по сравнению с предыдущими эпохами или стадиями развития. Планка общечеловечности уже не кажется се­годня непокоримой. Хотя по-настоящему мир общечеловеческой раз­мерности только-только зарождается.

Ценности и социально-культурные коды

Назначение или социально-историческое бытие ценностей многооб­разно (полифункционально). Сказано и написано по данному предмету немало — не будем повторяться, сосредоточимся на главном (как оно нам, естественно, видится). Но до этого обрисуем его инфраструктуру или проблемный контекст.

Как выше уже было зафиксировано, оценка входит важным элемен­том в формирующуюся структуру ценности. Но сформировавшаяся, ставшая ценность обращает функционирование этого своего элемента (уже как рекурсивного выразителя или представителя всей структуры) вовне — на оценку «внешнего мира», дифференцируемого в общем пла­не на человека, общество и природу. Опять же, если на стадии станов­ления ценности питались некими жизненно-интуитивными моделями совершенства, то теперь, на стадии самостоятельного функционирова­ния в качестве оценки, они сами становятся такими моделями. У цен­ностей открывается новый аспект — способность быть генерализиро­ванным принципом и стандартом для вынесения суждений (оценочных заключений) относительно тех или иных фрагментов и измерений мира социального. Реализация данной способности идет сразу по двум на­правлениям: смыслоориентирующему (человек не устает искать смысл в том, что делает, о чем думает, что чувствует) и мотивирующему (обре­тенный смысл вдохновляет, питает воображение, прибавляет жизнен­ной энергии). И смыслы, и мотивы здесь, уточним сказанное, особые. Не инструментальные и утилитарные (оптимальность, эффективность, успешность, выгодность и т. п.), а экзистенциально-коммуникативные, заполняющие собой перспективу взыскующего устремления, всегда только асимптотически выполняемого, к смыслу жизни.

Ценности отличает также особая диалектика внутреннего (личного) и внешнего (общественного). Строго говоря, личных в смысле замкнутых во внутреннем мире человека ценностей не бывает. Их непременно раз­мыкает бытие-вместе, жизнь-среди-других (многих). И предназначены они для укрепления этого «вместе» и социального «склеивания» этих «других». То есть по природе своей ценности не индивидуально-субъ­ективны, а коммуникативно-объективны, или интерсубъективны. Они социализуют (культура, цивилизация) человека. В ядре своем социали­зация как раз и есть приобщение индивида к сложившимся в обществе ценностям (и нормам). Здесь можно провести прямую аналогию с язы­ком, тем более что в языке ценности главным образом и артикулируют­ся. Теперь уже общепринято, что не мы говорим языком, а язык говорит нами. Совершенно индивидуальный язык справедливо называют «пти­чьим» — непонятным, не имеющим прочного основания, не коммуника­тивным. Если прав М. Хайдеггер, и язык —дом бытия, то ценности — его удобный для жизни интерьер.

Разумеется, в процессе реализации, воплощения ценности всегда лично или индивидуально преломляются. Другого пути к полноценному существованию у них просто нет. Более того, без индивидуального сво­бодного выбора, внутреннего принятия, личностного смысла это уже и не ценности, а что-то другое, идеологические шаблоны или политкор­ректные схемы, например. И даже в том случае, когда ценности редуци­

руются к вообще-то заключенному в них «типическому принуждению» и превращаются в (обязательные к исполнению) нормы, они не порывают связь с индивидуально-личностным началом человека. Объединение норм и ценностей в одну ценностно-нормативную систему общества эту связь только укрепляет.

Заключенное в ценностях модельное (образцовое) совершенство представляет собой особый проспективный потенциал — настолько ши­рокий и глубокий, что его не могут исчерпать конкретные случаи примене­ния или наложения. В этом смысле ценности не знают физического изно­са — только моральный, да и то с ограничениями, о чем свидетельствуют различные фундаментализмы, старательно выводящие на своих знаме­нах казалось бы исторически отработавшие и давно забытые лозунги.

Особое, по определению мягкое сопряжение внутреннего и внешне­го в ценностях указывает на главное и самое глубокое их предназначе­ние — интегративное, выполнение социально-интегрирующей функции. Ценности объединяют, сплачивают, консолидируют людей, не отменяя при этом их индивидуальное и личностное своеобразие. Конечно, цен­ности способны и разъединять людей, но это уже касается разных цен­ностных систем, ситуации встречи трудно, если вообще совместимых духовно-культурных традиций.

Исходящий от ценностей интегративный импульс располагается вдоль того, что можно было бы назвать идентификационной осью. Это некая исторически восходящая траектория реализации базовой по­требности человека в принадлежности, бытия-вместе-с-другими. Она вытягивается в цепочку «индивид — группа — отдельное общество — цивилизация — человечество в целом». Каждое звено этой цепочки представляет собой определенную структурную концентрацию или уровневую дифференциацию (различие) интегративно-идентификаци-онной энергии социального.

Интегрирующая сила ценностей видна уже на индивидном уровне. Ценности формообразуют «материю» внутреннего мира человека — до того аморфную совокупность, кипящий котел витальных инстинктов и желаний, страстей и эмоций. Достигая, на основе воли, системного единства, или когерентности, ценности образуют несущие конструкции социального характера человека, или, иначе, его менталитета. Интерес­на в данной связи семантика английского integrity (восходящему к лат. integritas — целостность) — цельность, полнота, а также честность, пря­мота. В отличие от психологического, социальный характер имеет дело не с психическими и соматическими (строение тела, расовые призна­ки), а с духовными свойствами человека.

В полную силу, однако, интегрирующий потенциал ценностей проявля­ется на других уровнях: группа, общество, цивилизация, человечество в це­лом. «В полную» не значит «одинаковую»: история расставляет здесь свои

акценты. До сравнительно недавнего времени, времени глобализации, если быть точным, горизонт ценностной интеграции ограничивался обще­ством, в политической терминологии — национальным государством. Гло­бализация всколыхнула цивилизационное разнообразие, обозначив пре­дельный — общечеловеческий горизонт. Глобализация началась и идет, но пока её продукт не глобальный, а глобализирующийся мир (специальным предметом рассмотрения это будет в гл. 8). Отдельное, индивидуальное общество остается относительно самостоятельной интенсивностью мира социального. В его рамках интегрирующая сила ценностей, обращенная на самое себя, становится своеобразным культурным кодом.

Как совокупность фундирующих общество ценностей, культурный код является своеобразным ключом к глубинным причинам его, общества, внутреннего развития и внешнего взаимодействия. Этот код пронизыва­ет индивидуальное и общественное сознание людей, формирует их пред­ставление о самих себе. На первом плане в культурном коде не ценности сами по себе, а способ их взаимосвязи и характер во вне (на социальное бытие людей) направленной детерминации. Культурный код — реаль­ность архетипического порядка, вырабатывается он исторически, скла­дывается столетиями, если не тысячелетиями, и стихийно. В то же время есть в нем и конструкционное, сознательно-конвенциональное начало. Более того, по мере исторического прогресса его статус, позиции укреп­ляются, а преобразующие силы, функции — расширяются.

Ценности превращаются в код, становятся кодовыми в процессе, а вернее — через процесс социализации. В этом превращении ценности обретают качество, которое можно было бы назвать идеологическим. Обычно с идеологией мы связываем что-то очень жесткое и давящее. Но здесь ситуация иная. Идеологическая детерминация культурного кода достаточно мягкая, она допускает свободную модуляцию своих исходных элементов и отношений, синергию и симбиоз с «другим» (иной культурной реальностью). Скажем иначе, универсальный строй кодовых значений-ценностей, обеспечивающих успешность коммуникации, имеет в дейс­твительности трансверсальную, воспользуемся этим постмодернист­ским термином, природу. Трансверсальность культурного кода означает, что одни и те же эффекты его применения или работы можно получить различными путями и с помощью разных средств. Нет столбовой дороги истории, какой-то «генеральной линии» или даже mainstream-a. В то же время нельзя не признать, что, будучи неким ценностно-нормативным инвариантом, культурный код задает-таки алгоритм коммуникации в об­ществе. Алгоритм не жесткий и не однозначный, но все же это алгоритм.

Культурный код — органическая совокупность неких базовых цен­ностей общества. Их базисность следует рассматривать здесь как са­модостаточность. То есть они не для чего бы то ни было (внешнего или стороннего), они для самих себя, они самоцельны. Скажем, свобода — в

модусе кодовой ценности она принимается не в качестве средства повы­шения эффективности экономики или совершенствования работы поли­тической системы (все это за ней числится, но в другом отношении), а как антропологическое определение homo sapiens: человек по определению свободен, свобода имманентна и атрибутивна его существованию. Такая ценность не только важна и желанна — за неё и жизнь отдать не жалко. Ре-ференциальная сторона вопроса здесь не столь существенна, главное — что в этом убеждены, что так считают. Культурный код, в свете сказанного, можно рассматривать как символическое выражение глубинной сакраль-ности — религиозной или светской — общества.

Задавая ценностные основания (в другой перспективе — горизон­ты) коммуникативно-человеческого бытия, культурные коды опреде­ляют типологию социального, социальности. Если ориентироваться на меру выделения персональности или индивидуальной субъективности, структурируемой к тому же социально допустимой центробежностью её бытия, то получим три предельно укрупненных культурных кода и, соответственно, типа социальности: коллективизм, индивидуализм, плюрализм. Их можно рассматривать синхронно, т. е. в рамках данной общественной системы, и асинхронно, т. е. последовательно, в рамках исторического бытия общества (человечества). Коллективизм — это тип социальности домодерного или традиционного общества, индивидуа­лизм, соответственно, — модерного или индустриального общества, а плюрализм — постмодерного или постиндустриального общества. На­званные типы социальности и фундирующие их культурные коды, следуя избранной нами логике изложения, будут рассмотрены в гл. 5.

Исторически-эволюционная типология ценностей

В предельно широком, общеисторическом плане, касающемся при­роды ценностей, можно выделить три их эволюционных типа: антимате­риальный, нематериальный и постматериальный.

То, что ценности духовного порядка, а именно о них здесь речь, не материальны, — факт банальный. Они таковы по определению. В рас­сматриваемой цепочке, однако, приставки «анти», «не» и «пост» несут с собой особое (специфицирующее) содержание. Это своеобразные метки времени, отсылающие к балансу или характеру взаимосвязи ма­териального и духовного в общественной жизни людей.

Для домодерной исторической эпохи (традиционного общества) характерно резкое противоположение (это и есть наше «анти») матери­ального как темного, низкого и бренного духовному как светлому, бла­городному и вечному. Дух (духовность) в этой ситуации выполнял слож­ную компенсаторную функцию. Он помогал жить, вернее — выживать в

условиях неразвитости (негарантированности) материальных условий общественной жизни, там, где главной проблемой для основной массы населения была (является) забота о средствах к существованию. Дейс­твовало нечто вроде закона сообщающихся сосудов: чем меньше «ма­терии» (да, на платье), тем больше духа. Постоянная нужда, произвол властей, социальное расслоение и отчуждение — от всей этой неустро­енности бытия человек искал спасения в сфере духа. Благо она очень податлива, легко принимает в себя иллюзии, фантазии, мечты, другие столь же произвольные построения и перспективы.

«Антиматериальный» дух — феномен особого рода: героический, подвижнический, аскетический. Дух самодостаточный, герметичный, тяготевший к абсолютизации-фетишизации своих исходных элемен­тов-ценностей. В нем культивировалось, чаще всего неосознанно, не­доверие и презрение к физической «изнеженности» и материальному благополучию. Поощрялось, возводилось в добродетель умение не тяготиться дискомфортом повседневного существования, скудной жизнью и тяжелым трудом. Всячески поддерживалась постоянная внут­ренняя мобилизованность человека. Принижались, выталкивались на периферию жизни чувственность и телесность — как нечто слишком низкое и вульгарное, чтобы претендовать на культурную привлекатель­ность и историческую значимость. Их окружали стеной всевозможных ограничений и воздержаний. Антиматериальные ценности освящались, как правило, религией, хотя нужды в этом и не было. И без религии они оставались сакрально неприкосновенными.

Время, однако, шло, жизнь все больше открывалась новым веяниям и изменениям. Антиматериальные ценности перестали справляться со сво­ей основной задачей — вносить смысл и символический порядок в челове­ческую жизнь, обеспечивать её стабильность, генерировать уверенность в завтрашнем дне, ощущение защищенности и безопасности. Вместе с некоторым насыщением жизни товарами и услугами, известной демо­кратизацией общественной жизни, смягчением социального напряжения, переходом от личной зависимости к зависимости только вещной, или ры­ночной, — вместе со всеми этими историческими атрибутами модерного (индустриального) общества претерпела определенные изменения и оп­позиция «материальное — духовное». Приставка «анти» сменилась на «не». «Не» в данном случае требовало меньше фронды, т. е. уничижительно-сно­бистского противопоставления духовного материальному, больше внима­ния к реальным, пусть и не очень высоким запросам практики, жизни.

В антиматериальных ценностях превалировали мораль и религия, в нематериальных — право, профессионализм, компетентность, ин­теллектуальная ответственность, деловая репутация. Вообще вместе с «не» пришло больше трезвости, открытости, прозрачности, — словом, расколдованное™, как выразился бы на этот счет М. Вебер.

Взаимоотношение материального и духовного в модерном обще­стве достигает отметки «существенные различия». Это тоже или ещё напряжение, но уже не такое, как в случае домодерного общества, где оно было на уровне противоположности, если не антагонизма.

Модерн, модернизм —- это прежде всего динамизм. Динамизм везде и во всем, в том числе и в сфере культуры, духа-духовности. Регуляр­но происходят какие-то революции: то научная, то художественная, то сексуальная... Ценности не устают отслеживать на предмет выявления степени их «морального износа» и мифологической заколдованности. Общественное сознание не успевает переваривать ценностной эксцен­тризм, социально-нормативное экспериментаторство, различные — и положительные, и отрицательные — девиации. Нарастает этический релятивизм в форме скепсиса и нигилизма. Достигнув некой критиче­ской массы, все эти изменения устремляются в новое, ими же и про­битое русло, имя которому — постматериальность. Напряжение между материальным и духовным в многообразной жизни людей выходит на этом этапе на уровень просто различий.

Постматериальные ценности постмодерной, действительно со­временной (на сегодняшний день) эпохи, которую ещё называют пос­тиндустриальной, — реальность поистине уникальная, никогда ранее не встречавшаяся. И пока ещё очень хрупкая, больше в возможности, перспективе, чем в фактическом исполнении и утверждении. Но такова, видимо, судьба всех ростков нового.

К постматериальным ценностям история (западной цивилизации) шла долго. Надо было создать колоссальное материальное общественное богатство (гарантированное выживание), насытиться, а возможно, и пре­сытиться им, чтобы возжелать, взалкать большего. Ситуация не простая, предлагаемый ею выбор далеко не однозначен. Переход к постматери­альной ценностной ориентации представляет собой настоящую экзис­тенциальную проблему. Не каждому она по плечу. Многие (а возможно, и большинство) не в состоянии пока оторваться от материального благопо­лучия, они срослись с его уютом, чистотой, сытостью, теплотой. Назван­ные выше ростки хрупки, видимо, и потому, что они малочисленны.

«Постматериальный» сдвиг в аксиосфере общества Р. Инглхарт справедливо характеризует как «действие принципа убывающего при­ращения пользы», т. е. как тенденцию ко все меньшей и меньшей со­циально-культурной отдаче от чисто экономического роста, накопления богатства, как движение в сторону снижения остроты и яркости субъек­тивного ощущения и переживания благополучия¹⁷².

"² См.: Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. 1997. №4. С. 9 и др.

Постматериальные ценности требуют развитого социального вообра­жения, подвижничества, мужества и отваги для трансцендирования усто­явшегося, веками отработанного образа жизни. А таким ли естественным, по-человечески близким и понятным будет будущее — это ещё вопрос.

При анти- и нематериальных ценностях фундаментом всего об­щественного развития выступала материальная, а точнее, социаль­но-экономическая деятельность людей. В данном контексте вполне убедительна марксистская концепция общественно-экономических формаций. Все предыдущие (до постмодерна) эпохальные единицы ис­тории и в самом деле экономические. До сих пор экономика торчит из всех углов общественной жизни. Постмодерная же стадия развития ра­дикально новая, она переводит экономику из базиса в инфраструктуру человеческого бытия. Иными словами, материально-производственная деятельность людей на этой стадии начинает воспроизводиться как бы автоматически, следуя логике исторически набранного разгона, куму­лятивной инерции своих масштабов, своей мощи.

Антиматериальные ценности имеют форму абсолютных (абсолю­тистских) ориентации. Это не просто твердые, а фанатично твердые убеждения, явно или тайно противостоящие всем другим (не «своим»). Нематериальные ценности тоже «абсолютистские», но в них уже прогля­дывает нечто относительное. Убеждения здесь твердые, но не слепые, глаза не застилает мгла общинной (клановой) пассионарное™. Выру­чает часто логика терпимого сосуществования, известная как modus vivendi. Что до постматериальных ценностей, то их насквозь пронизы­вают относительностные токи. Такие ценности носят открытый характер и не претендуют на исчерпывающую полноту выражения смысложиз-ненных устремлений человека. Убеждения «размягчены» постоянным соседством с сомнением (непрестанная забота о соответствии некоему объективному обстояниюдел) и сопоставлением (с иными ценностями). В отличие от антиматериальных и нематериальных ценностей, с трудом отделимых отдуха конфронтации, постматериальные ценности несут с собой синергию и гармонию, объединение, а не разъединение устрем­лений, мыслей и действий людей.

Движение от антиматериальных к нематериальным и, далее, пост­материальным ценностям — это путь последовательного отхода от Абсолюта, на алтарь которого человечество принесло столько жертв и сил. Это борьба против привилегированной позиции в познании, про­тив высшей инстанции, располагающей якобы полной и окончательной истиной, против экспертизы яйцеголовых, присвоивших себе право вы­носить окончательные и бесповоротные решения, против единственно правильной идеологии или веры. Это, наконец, несогласие с тем, что кто-то вообще может обладать абсолютной истиной и распоряжаться от её имени нашей судьбой.

Важно также обратить внимание на то, что антиматериальные и, час­тично, нематериальные — как абсолютные — ценности совершенно не коммуникативны. Они способны только отталкиваться, а не коммуници-ровать друг с другом. Их полнота и самодостаточность пресекают вся­кую возможность хоть какого-то культурного сближения, не говоря уже о диалоге. «Антикарикатурные» и «антипапские» выступления недавнего времени говорят об этом со всей определенностью. Если и есть здесь что-то от солидарности и взаимопонимания, то только среди этнически и/или конфессионально своих.

Движение в сторону постматериальных ценностей четко просматри­вается и в эволюции общих (обобщающих) показателей или индексов жизни. Вначале это был уровень жизни, определяемый через душевой валовой внутренний продукт, т. е. объем потребляемых человеком мате­риальных благ, их структуру и динамику. Достижение достаточно высо­кого уровня жизни позволило перейти к другому, следующему обобща­ющему показателю — качеству жизни. В дополнение к уже названным в нем выделяются такие параметры, как доступность образования, здра­воохранения, других благ цивилизации, экологичность среды обитания, возможность реального влияния (со стороны отдельных граждан, групп, населения в целом) на ход политических процессов, высокая средняя продолжительность жизни и так далее.

В последние десятилетия на горизонте (гребне) качества жизни чет­ко обозначилась потребность в субъективной удовлетворенности от труда, общественной и личной жизни в целом. Данная потребность — новый, собственно постматериальный обобщающий показатель жизни, исторического насыщения её уровня и качества. Известным подходом к нему можно считать экономические расчеты индекса человеческого развития, развернуто — индекса развития человеческого потенциала.

Субъективная удовлетворенность от жизни — один из самых ин­тересных и эвристичных срезов постмодерной («сегодняшней») сов­ременности. Она открывает аксиоцентристскую эпоху в развитии человечества, определяемую не товарной и зрелищной массой про­изведенного, не количеством и динамикой содеянного, а глубиной и полнотой его человеческого смысла.

Эволюционная типология ценностей имеет прежде всего историче­ский смысл. Но она значима и для современности — современности не в календарном или астрономическом, а в социально-историческом смысле. Реальная темпоральная структура нынешнего человечества многослойна (подробно обо всем этом речь пойдет в гл. 7). Анти-, не- и постматериальные ценности встречаются сегодня в любом обществе — разумеется, в разной пропорции. И это позволяет устанавливать кор­реляцию между темпоральной многослойностью современного мира и (эволюционными) типами ценностей. Эволюционность данных типов

определяет вертикальный, а не горизонтальный характер указанной корреляции. На острие её исторически-временной стрелы находятся как раз постматериальные ценности — верный индикатор социально-исторической современности наших дней. Они же составляют и ядро её собственно аксиологического вызова, суть которого — в способно-

сти человека соответствовать высшим, собственно человеческим ценнос­тям мира и ненасилия или, не выдержав напряжения и уступив древне­му, теперь ещё и технически вооруженному инстинкту власти и силы, вновь опуститься на уровень войны всех против всех, лишенной всякой надежды на выживание.

Будем надеяться, что человечество сможет ответить на этот вызов истории и тем продлить её в будущее, где будет, должно быть больше возможностей для наращивания самоцельных ценностей человеческо­го бытия. А фундаменталистам, террористам и прочим экстремистам не удастся заставить нас отказаться от работы на эту действительно гума­нистическую перспективу.