116 Ясперс к. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 87.

117 См.: The New Social Theory Reader. Contemporary Debates/Ed. & intr. By St. Seidman and j. C.Alexander. L. & n.Y: Routledge, 2001. P. 180, 181.

ятник истории не между централизацией и децентрализацией, как это было при модерне, а между совершенно непредсказуемой новизной, которая разрушительна (историческая травма) для неподготовленной к этому социальности и совершенно механическим повторением однаж­ды найденного, что одинаково гибельно для социальности — как реаль­ности развивающейся.

Из чего растут данные изменения, что конкретно их индуцирует, вы­зывает? Какого-то объективного закона, обретающего «на поверхнос­ти» форму всеобщего мотива, здесь, по логике вещей (как их, естест­венно, понимает постмодернизм), нет. Нет и того, что можно было бы назвать «генеральной линией» традиции (перед нами не просто модер­ное, а постмодерное общество). Все решают сцепления, пересечения, наслоения, смещения индивидуализированно конкретных действий и начинаний — сингупярностей, бесконечно отсылающих друг к другу. А это, в свою очередь, ставит индивида, как субъекта этих действий и начинаний, перед необходимостью выбирать. Выбирать же можно только на основе знания (владения информацией) и соответствующей оценки. Так что на поверку индуцирование изменений оказывается их перманентным самоиндуцированием. Следуя не только духу, но и букве постмодернизма, рассмотренную ситуацию следовало бы квалифици­ровать как рефлексивную (reflexive)¹¹⁸. Постмодернистская, или ризоматическая, ризомная социальность — реальность рефлексивная, т. е. само- и взаимоотражающаяся.

Подведем итоги. Ризома, ризоматическая социальность — это по­ставленное на поток производство неопределенности, «manufactured uncertainty" по Э. Гидденсу. Конфигурация, если она здесь вообще по­является, носит ситуативный и мини-дифференцированный (локально упорядоченные интенсивности) характер. Целое же, которое единс­твенно и фундирует некую метанарративную траекторию, выступает здесь лишь как исчезающий момент центробежного доминирования различных, случайно вырвавшихся «вперед» частей и той выгоды, кото­рую они извлекают из постоянно меняющейся исторической конъюнкту­ры. Ризоматический метапаттерн всегда в становлении, у него нет «ори­ентации на кульминационную точку или на внешнее окончание». Такой метапаттерн можно определить, и то очень условно, только по состо­янию на определенный момент. Он — невидимая и неструктурируемая канва всех происходящих в мире, социальном мире, изменений, некая магма социального, растекающаяся по поверхности его бытия. Ризома есть сетка «линий ускользания», т. е. путей ухода от определенности

118 См.: Theories of the Information Society / Frank Webster — 2nd ed. L. & n.Y: Routledge, 2003. P. 205-206.

(не исключено, что и ответственности). В том числе, разумеется, — и в ответе на вопрос «Куда идет история?».

Так куда же все-таки идет история (человечество)?

Итак, мы рассмотрели несколько развернутых ответов на вопрос: «Куда и как идет история? Ответов, заметим, но не ответ. И это говорит о том, что предельные основания и конечные цели общественного развития недоступны пока для строгого научного анализа, его норм и критериев.

Многообразие данных ответов упирается в конечном счете в мно­гообразное единство самого человечества. Составляющие его наро­ды, культуры, цивилизации на самом деле очень разные. Существенно разнятся и пути (направления, скорости) их движения. Одни топчутся на месте, в циклическом застое, другие стремительно наращивают линию своей исторической продвинутое™, третьи пытаются раскрутить спи­раль удачи, четвертые держатся особняком, предпочитая идти непро­торенными путями, четвертые, пятые, шестые... варианты продолжают множиться.

Все эти пути-дороги складываются, как разноцветные камешки, в мозаичный узор истории. В нем заметно действие не только определен­ных объективных зависимостей, но и исторического выбора человечес­тва. Правда, в отличие от отдельных обществ, стран, народов, чей выбор в принципе может быть и сознательным, исторический выбор челове­чества в целом бессознателен. Оно, человечество, ещё не поднялось на уровень сознательно совершаемого выбора. Возможно, это дело буду­щего, хотя и не ближайшего. Единый взаимозависимый (читай: глоба­лизирующийся) мир, рожденный современной эпохой, — лишь первое приближение к такому положению вещей. В настоящее время формула «единый и взаимозависимый» наполнена, по сути, информационно-тех­ническим, экономическим и в какой-то мере политическим содержани­ем. Нет пока главного — коммуникативно-культурного единения чело­вечества, без чего не может быть сознательных акций глобального или планетарного масштаба. Более того, без такого единения миру в перс­пективе грозит «столкновение цивилизаций» (С. Хантингтон).

Нам не дано знать, каким будет следующий выбор человечества, в какой метапаттерн, какую фигуру уложится его будущее развитие. Не ис­ключено, что как раз будущее принесет нам совершенно новые варианты развития — такие, о которых мы сейчас даже и не догадываемся. При всем том нам известны нежелательные направления (сценарии) развития собы­тий: сползание в «новое средневековье», фундаменталистская деградация форм общественной жизни, диктатура транснациональных (наднациональ­ных) олигархических кланов и т. п. Противопоставить им объединенные

усилия всех субъектов исторического процесса — задача одновременно и адекватная (стремительно меняющемуся миру), и благородная (отвечаю­щая неким высшим целям человеческого существования).

Важно обратить внимание и на ещё один аспект проблемы. Наши рассуждения о будущем человеческого общества, о том, в какую исто­рическую модель его можно было бы «упаковать», ограничены рамками социума, миром социального, иначе говоря, внутренними силами и ре­сурсами человечества, антропогенными факторами развития. Но соци­альный мир объят гораздо более широким и мощным миром — приро­дой, космосом. Сколь надежны и безопасны эти объятия? Не затаилась ли в них угроза развитию, самому существованию человека? С опреде­ленностью этого никто не знает, но тревожиться и думать есть о чем.