Глава 12

СОЦИАЛЬНАЯ КРИТИКА: ВЫЗОВ ПОСТУТОПИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

Социальная критика как вызов обыденному сознанию

Неизменным мотивом социальной критики на протяжении всей ис­тории является несогласие с существующим порядком вещей, точнее, с упорядоченным, устоявшимся «беспорядком» — неразумными соци­альными установлениями, бездушностью человеческих взаимоотно­шений, несправедливостью распределения знания, власти и матери­альных благ. Но самым главным поводом для критического возмущения становится сам человек, его неизменная способность адаптироваться к «плохим» социальным условиям, погружаться в рутину будней или, дру­гими словами, следовать режиму повторения, принимая происходящее с фатальной безысходностью — «привычка свыше нам дана».

Быт с его абсолютной предсказуемостью, завершенностью жизнен­ного поиска, закрытостью мировоззренческих горизонтов представля­ется врагом номер один для социального критика, руководствующегося верой в возможность социальных трансформаций, в дееспособность новых идей, проектов, замыслов. Фатализм глубоко чужд социальной критике, какие бы формы она ни принимала и как бы пессимистично ни оценивала актуальное состояние социума. Фатализм — покорность судьбе, тогда как основной императив социальной критики — борьба за реализацию человеческих желаний, стремлений к лучшему. Фата­лизм освобождает личность от ответственности (что бы человек ни де­лал — результат будет тот же), тогда как социальная критика приучает индивида относиться осмысленно к своим действиям и поступкам, от которых зависит будущее. Силы, действующие в истории, намечают ход развития событий, но всегда остается неопределенность, связанная с ситуацией выбора, приложением человеческой энергии, открывающей или создающей условия для появления точек бифуркации.

В контексте социальной критики постоянно воспроизводится тема­тика личного выбора, не отделимая от тематики борьбы с рутиной буд­ней, вопрос «либо-либо»: либо быть социальным объектом, для кото­рого все предопределено кем-то другим, либо субъектом, способным определять направление и приоритеты деятельности, реализовывать свои цели. Объект, что понятно, не распоряжается собой. Субъект на­делен определенной свободой, прежде всего, свободой говорить «нет», отклонять возможности, не вызывающие доверия, противоречащие из­бранным ценностным ориентациям, свободой искать приемлемые для себя решения. Задача социальной критики заключается в том, чтобы перевести человеческое сознание из страдательного состояния жерт­вы, обделенной обществом, историей, судьбой, в состояние активного неприятия положения «униженных и оскорбленных». Критика иницииру­ет бунт против чуждой действительности, а заодно и против представ­ления, что все устроится само собой, без приложения личных усилий.

Обывательская установка сознания исключает из поля зрения риски и социальные потрясения. В рамках повседневного существования вы­зовов либо не существует вообще, либо они кажутся удаленными на без­опасное расстояние, актуальными для другой аудитории. Быт защищает от вызовов. Социальная критика, напротив, напоминает о недолговеч­ности быта, хрупкости, подвижности принятых правил игры, поведенчес­ких моделей, способов восприятия действительности. Критическая ус­тановка сознания заставляет «идти против течения», искать и заострять проблемы, воспринимать опасности так, как они есть, не отворачиваться от кризисов общественного бытия. Вызовы подрывают жизненный мир повседневности, нарушают привычный ритм работы и отдыха. Социаль­но-критический дискурс не дает жить спокойно, «нагнетает обстановку», делает очевидными сбои в работе социума, экстраполирует последствия этих сбоев на повседневную жизнь, обращается ко всему обществу и к каждому человеку в отдельности, предупреждает, мобилизует, требует.

Быт соотносится с особым состоянием сознания, в котором доминиру­ет равнодушное отношение к проблемам, не затрагивающим непосредс­твенно самого человека. Социальная критика, со своей стороны, не терпит равнодушия, очерчивает проблемы и возможности, говорит о решающих моментах и необходимости решительных действий. Индивидуальное стремление к счастью и благополучию перенаправляются в сферу «общего дела», динамичную, драматичную, наполненную контрастами: «сегодня» решается, каким будет «завтра», «здесь» нельзя не учитывать, что происхо­дит «там», постоянно ведется борьба между буржуазией и пролетариями, традиционалистами и новаторами, обывателями и творческими одиночка­ми, приверженцами «патриархата» и «феминистическими» провозвестни­цами/провозвестниками свободы. Моральный посыл социальной критики таков: невозможно жить в своем маленьком мире, когда в большом столько

несовершенства, несправедливости, зла; невозможно оставаться в сторо­не, когда от человеческой солидарности, продуманных действий, само­определения, осознания внутренних врагов (ложных идей, потребностей, привычек) зависит настоящее и будущее всего социума.

Эгоизм — лишь одна из причин индифферентного отношения к действительности. Другая — отсутствие воображения, представлений о лучшем общественном устройстве. Обыденное сознание поверхност­но в том смысле, что оно воспринимает те или иные события наивно, упрощенно (как слышится, видится, чувствуется). Отдельные элементы жизненного опыта проецируются на сферу мировоззренческих пред­ставлений, а сфера желаний фактически подчиняется сиюминутным перепадам настроения. Самые известные критики, обрушивающиеся на косность социальных установлений, указывают на неспособность че­ловека выходить за рамки имманентной действительности, проводить внятное различие между тем, что есть, и тем, что может быть, различать важное и второстепенное в событийном потоке жизни. Пророки, обли­чающие поверхностную религиозность верующих, бездумное, обрядо­вое следование заветам, философы, негодующие по поводу суеверий и предрассудков, марксистская критика молчаливого согласия с экс­плуатацией человека человеком, экзистенциальная критика отчужден­ного отношения к собственному существованию — все они показыва­ют, насколько люди абстрагированы от самих себя, далеки от желания что-либо менять, насколько большинство разучилось желать лучшего и замечать недостатки окружающей действительности.

Вера в лучшее:

утопическое измерение социальной критики

Желание «лучшего» сопровождает все социальные проекты, но, возведенное в абсолют, оно высвобождает утопическое воображение, увлеченное идеалами самими по себе. В утопическом сознании проис­ходит ментальный разрыв с «неудобной» действительностью, препятс­твующей новаторским начинаниям, с аудиторией, не реагирующей на призывы к разумным преобразованиям. Разрыв становится отправной точкой для социального конструирования другого общества, других социальных установлений. Именно утопическая направленность созна­ния как вера в буквальное воплощение заявленных идеалов, пережи­вание близости «лучшего», составляет основу социально-критической деятельности всех революционных движений современного общества (начиная с философских идей просветителей). Если в литературной уто­пии «лучшее» остается на уровне умозрения, то в социально-критиче­ском дискурсе оно определяет стратегию решения проблемы, вызывает столкновение умозрительного и эмпирически постигаемого, идеальных

построений и неидеального мира, который, однако, не настолько плох, чтобы не подчиняться конструктивным проектам, не настолько инертен, чтобы не допускать вмешательства человеческого разума.

Идеалом социальной критики, господствующей вплоть до середины XX века, является образ Нового человека, который мыслит масштабными категориями истории, прогресса, вечности, бытия/небытия, ставит пе­ред собой «большие» цели спасения человека и общества и преодолевает большие препятствия — сопротивление масс и государства. Основная чер­та Нового человека — его принципиальная неукорененность в повседнев­ной жизни, дистанцированность от наивно-эмоционального или апатично индифферентного принятия всего окружающего. Новый человек думает и чувствует по-другому. Его характеризует расширенное сознание — созна­ние новых возможностей, неиспользуемых ресурсов, условности социаль­ных норм и правил поведения. Им движут желания, отличающиеся от обыч­ных мечтаний завышенными, максималистскими стремлениями устранить зазор между сущим и должным, осуществить раз и навсегда идеальные об­разы абсолютного согласия, освобождения от страданий, экономической необходимости, приземленной логики здравого смысла.

Социальная критика, обращенная к Новому человеку, требует «всего или ничего». Её вызов — это одновременно угроза быть никем в этом мире, прожить жизнь зря, просто так, как все, и состязание в достижении идеальной планки — состязание, которое люди должны вести, прежде всего, сами с собой, преодолевая страх одиночества, неопределеннос­ти, неуверенности в значимости выбранной стратегии действий. Здесь обнаруживаются свои плюсы, поскольку социальная критика показыва­ет потенциальные вершины человеческих достижений. Её вызовы ос­нованы на присущем человеку чувстве азарта, неискоренимом интере­се — «может» или «не может». Может ли человек быть другим, может ли он отказаться от старого налаженного быта ради нового бытия, сущест­вующего пока лишь в его воображении, может ли человек быть автором или соавтором исторического процесса, может ли он протестовать про­тив сведения своей роли к «винтику» в социальной машинерии?

Ноутопическиежелания также чреваты угрозой насилия, таккакстрем-ление к построению абсолютно правильного, разумного и справедливого общества ведет к диктату «больших проектов», атрофирует чувство насто­ящего, не соответствующего идеальным образцам. Эстетика совершен­ного образа перекрывает несовершенную действительность, стремится «остановить» время, в котором не происходит ничего экстраординарно­го, подчинить мирное течение жизни скорому наступлению чудесного преображения, безукоризненной чистоте замысла. Идеал, питающий воображение и поддерживающий ищущих, протестующих, становится оправданием пренебрежительного отношения к «старым» формам соци­ального бытия, «малым» человеческим проблемам. Это пренебрежение

далеко от обывательского равнодушия, согласия с извечно данным по­рядком вещей, уверенности, что в мире все идет своим чередом, ничего принципиально нового произойти не может. Пренебрежение деятельного утописта, захваченного «сверхчеловеческими» проблемами, — револю­ционный жест, демонстрирующий абсолютное нежелание заниматься улучшением существующих порядков, якобы абсолютно безнадежных. Возможно, именно это пренебрежение комплексным характером дейс­твительности (где есть хорошее и дурное, изменяемое и неизменное) придает утопическим желаниям легкость воображаемого преодоления временных и психологических барьеров и одновременно наделяет готов­ностью померяться силами с тяжелым, враждебным миром.

Новый человек по природе своей революционер, его характеризует героическая решимость кардинально изменить социальный порядок, сферу человеческих взаимоотношений, мировоззрение в целом. Новый человек — исключение из правил, он и провозвестник нового общества, и неисправимый девиант в контексте сложившихся социальных поряд­ков. Способ его существования — протест, способ его взаимоотноше­ния с властными инстанциями и общественным мнением — конфликт.

На протяжении истории критик, руководствующийся образом Ново­го человека и фактически олицетворяя его, развязывал своеобразную войну на территории противника: его слово всегда было в меньшинстве и обладало взрывным эффектом, подрывало веру в привычные значе­ния и смыслы. Протест на фоне сложившихся стереотипов и традиций оказывался событием, рождением иного образа мышления, иного об­раза жизни. Тяжеловесность видимой реальности не столько мешала социальным проектам, сколько помогала сконцентрироваться на аль­тернативах, противопоставить свои проекты твердым, неизменным положениям господствующих идеологий, «увернуться» от тенденций, досконально зная направление их развития. Знание объекта критики составляло одно из важнейших условий для существования критики как таковой и для осуществления на практике логики протеста.

Проблематизация действительности в обществе массмедиа

Общество масс-медиа формально отвечает идеалам философов-просветителей, мечтавших приобщить широкие слои населения к про­цессу критической рефлексии. И действительно, теле- и радиопередачи, газетные полосы, журнальные статьи, сайты Интернета предоставляют огромный материал, побуждающий к формированию активной социаль­ной позиции. Соприкосновение с миром посредством СМИ — соприкос­новение с «боленасыщенной реальностью», наполненной страданиями,

техногенными катастрофами, природными бедствиями, преступления­ми, помещенными в один временной промежуток теле- или радиопро­граммы. Со всех сторон несутся сигналы SOS, отовсюду спешат инфор­мационные ответы, объяснения, критические замечания, пожелания. Не остается ни одной области жизни, не охваченной социальной критикой; частная и политическая жизнь, экология и культура — везде требуются изменения, инновации, реформы, везде присутствуют риски сбоев в сис­темах, от которых зависит качество человеческой жизни и сама жизнь.

Но наблюдается своеобразный парадокс «раздвоения реальности». С одной стороны, изобилие негативизма и критики в СМИ, с другой — дефицит социальной критики в повседневной жизни, пассивное или со­зерцательное восприятие существующих вызовов, абстрагирование от них в процессе принятия решений. Поводы для критики одновременно и близко, так как СМИ пронизывают всю ткань общественной жизни, рас­считаны на все слои населения, заставляют сопереживать тем, кто испы­тывает на себе социальную несправедливость, жестокость, и далеко, так как события в подаче СМИ — результат дистанцирования от непосредс­твенной действительности, её бед и конфликтов, превращенных в часть общей картины, отформатированной для просмотра. СМИ-события всег­да происходят с кем-то другим, на другой территории, планете, в другом временном отрезке, стремительно приближающимся, но никогда полно­стью не совпадающим с дислокацией и жизненным ритмом слушателей, зрителей, читателей. Аудитория — безмолвный свидетель («молчаливое большинство», по Бодрийяру) происходящих событий, которые «прокру­чиваются» у неё на глазах, и она не в силах ни изменить, ни даже в полной мере оценить их. «СМИ способны виртуозно поднимать тревогу и вызы­вать всеобщее беспокойство. Вызвав эмоциональный отклик у аудито­рии, новостные программы переходят к новому предмету для повышения уровня осведомленности, как если бы появление человеческой озабо­ченности и было целью в себе. Как только у зрителей возникает мысль: «Что же, в конце концов, нам делать с этой проблемой?», — новостные программы переходят к новым историям. Беспрестанно переключая вни­мание с одной истории на другую, информационные каналы оставляют общественность в состоянии либо морального шока (frenzy), либо пас­сивного ничего-не-делания, словно это очередное развлечение»³⁹⁶.

Критика зачастую начинается и заканчивается вместе с трансляци­ей той или иной передачи, вместе с размышлениями комментаторов и обозревателей. Социальная энергия растрачивается на проекции, об­разы, интерпретации недостатков общества, на то, чтобы не отстать от жизни, быть в курсе непрерывно возникающих историй, проблем, ар­