III. Уменьшение контрастов, рост многообразия

… В общем виде можно сказать, что низшие слои склонны к прямой разрядке аффектов и непосредственному удовлетворению влече­ний, что их поведение регулируется в меньшей мере, чем пове­дение представителей высших слоев. Принуждение, оказываю­щее воздействие на низшие слои, на протяжении большей час­ти истории носило характер прямого физического насилия, уг­розы телесных мучений или смерти от меча, нищеты и голода. Ни применение подобного насилия, ни функции, характерные для подобного положения в обществе, не способны привести к стабильному преобразованию внешнего принуждения в само­принуждение. Отказ средневекового крестьянина от употребле­ния мяса из-за того, что он слишком беден, а его скот идет на стол господину, всецело обусловлен физическим принуждением. Стоит лишь появиться возможности есть мясо без внешней уг­розы, и крестьянин будет предаваться удовлетворению этого желания, в отличие от вступившего в религиозный орден пред­ставителя высших сословий, отказавшегося от потребления мяса по идейным соображениям — на основании мыслей о мире ином и чувства собственной греховности. Лишенный всякой соб­ственности труженик, оказавшийся в работном доме из-за угро­зы голода и те самым принужденный трудиться, оставит работу сразу же после того, как исчезнет угроза внешнего насилия. …

К особенностям западного общества относится то, что в ходе его развития произошло существенное уменьшение различий в положении и кодексе поведения низших и высших слоев. На все слои распространились некоторые характеристики низших сло­ев. Симптомом этого можно считать то, что западное общество в целом стало регулярно работающим обществом — ранее труд был признаком низших. Но в то же самое время на все общество точно так же распространились черты, ранее служившие призна­ком отличия высших слоев. Превращение социального принуж­дения в самопринуждение, в автоматически действующие и при­вычные регулировку влечений и сдерживание аффектов (чаще всего у людей, защищенных от угрозы смерти от меча или голо­да) распространяется на Западе на все более широкие массы. …

IV. Превращение рыцарей в придворных

В этом потоке, характеризуемом подъемом одних форм поведе­ния снизу вверх и падениями других сверху вниз, с их взаимным проникновением, проявляющимся во все расширяющихся кру­гах населения, особое место занимает придворное общество XVII-XV1II вв., и в первую очередь, — придворное дворянство Франции, образующее центр этого общества. Придворные не были изобретателями и первопроходцами в деле подавления аф­фектов и равномерного преобразования поведения в целом. По­добно всем прочим участникам этого движения, они находились под давлением механизма принуждения, который не был запла­нирован каким-либо человеком или даже какой-нибудь отдель­ной группой. Но в этом придворном обществе формировался костяк тех форм поведения и общения, что затем, преобразуясь в соответствия с положением перенимающих их слоев, распро­странялись на все более широкие круги. …

… Одним из наи­более значимых не только на Западе, но и в любом крупном про­цессе цивилизации шагов на этом пути является превращение рыцарей в придворных. Разумеется, существуют разные уровни такой трансформации общества, ведущей к установлению внут­реннего мира. На Западе этот процесс начинается с XI—XII вв. и находит свое завершение в XVII—XVIII вв.

Выше мы уже детально писали об этом. Поначалу мы видели ландшафт с множеством замков и имений, ситуацию, когда вза­имозависимость между людьми была слаба. Соответственно, у большинства рыцарей горизонт видения почти так же узок, как и у крестьян. …

Затем из множества этих замков и поместий начинают возвы­шаться те, чьим господам в непрестанной борьбе удалось на большей или меньшей территории расширить свои земли и уве­личить воинскую мощь, занять господствующее по отношению к прочим рыцарям положение. Жилища победителей становят­ся центрами значительных владений, в них стекается все боль­шее количество людей. Эти жилища превращаются во «дворы» в новом смысле слова. Среди пришедших сюда искателей счастья немало бедных рыцарей, уже не являющихся столь независимы­ми, как свободные воины, уединенно жившие в своих имениях, напоминавших небольшие автаркии. При дворе они находятся в условиях монопольно ограниченной конкуренции. Уже здесь, в этом кругу людей, еще совсем небольшом в сравнении с двора­ми абсолютных монархов, совместное существование принужда­ет их считаться с другими людьми. Попавшие в это сплетение взаимосвязей рыцари должны контролировать себя и предвидеть последствия своих действий, строго регулировать свое поведе­ние — особенно в общении с хозяйкой двора, от которой они находятся в зависимости. Они вынуждены сдерживать свои аф­фекты, трансформировать свои влечения. Куртуазный кодекс поведения дает нам представление о таком регулировании, а миннезанг⁹— о необходимом усмирении влечений, вошедшим в обычай при дворах крупных и мелких удельных владык. Это — первые шаги на пути, ведущем к полному превращению рыца­рей в придворных и к долговременной трансформации поведе­ния в смысле «цивилизации». Но пока что сеть, в которую уго­дил рыцарь, еще не столь плотная и обширная. Если он и при­выкает к известной сдержанности при дворе, то все же остается еще огромное число людей и ситуаций, не требующих от него ни малейшей самодисциплины. Можно, например, покинуть двор этого господина и его супруги в надежде найти другое прибежи­ще. Дороги полны неожиданностей, встреч, нетребующих како­го бы то ни было регулирования поведения. При дворе, общаясь с госпожой, следует избегать насильственных действий и вспы­шек страстей; однако и куртуазный рыцарь остается прежде все­го воином — его жизнь представляет собой непрестанную чере­ду войн, сражений, актов насилия. …

… в обществе с преобладанием натурального хозяйства, обмен и взаимосвязи между различными слоями еще незначи­тельны в сравнении с позднейшими фазами социального разви­тия. Поэтому в жизни людей гораздо больше проявляется нера­венство. Военная сила и собственность здесь тесно взаимосвяза­ны и непосредственно зависят друг от друга. На одной стороне — безоружный крестьянин. Он унижен, он находится во власти вооруженного господина — более чем какой бы но ни было чело­век в позднейшие времена, когда возникла публичная или госу­дарственная монополия на насилие. По другую сторону стоит носящий оружие господин, рыцарь. У него еще крайне мала (хотя в какой-то мере она всегда присутствует) функциональная зависимость от людей низшего слоя, непосредственно находя­щихся под угрозой физического насилия. Угроза эта настолько велика, что с нею нельзя сравнить ни одну форму зависимости низших слоев от высших. Это относится и к жизненному стан­дарту: различие между высшими и низшими в этом обществе чрезвычайно велико, причем как раз на той фазе, когда из мас­сы рыцарей стало выделяться небольшое число особенно могу­щественных и состоятельных феодалов. Мы встречаемся со сходными контрастами в обществах, по своей структуре схожих с западным средневековым, — в Индии, в Абиссинии. …

В начальном пункте этого движения рыцари живут как бы сами по себе, равно как и горожане, и крестьяне. Пропасть меж­ду сословиями глубока даже при пространственной близости сфер их существования; различны обычаи, жесты, одежды, раз­влечения, хотя имеются и отдельные заимствования. Соци­альные контрасты здесь видны повсюду — люди, принадлежа­щие к более однородному миру, охотно говорят о тогдашней бо­лее «красочной жизни». Высший слой, дворянство, еще не ощу­щает особого социального давления снизу; даже буржуазия еще не оспаривает функций и престижа высшего сословия. Дворяни­ну еще нет нужды себя сдерживать и размышлять о том, как со­хранить свою высшую позицию. Он располагает своей землей, в руках у него меч; главным источником опасности для него явля­ются другие рыцари. Поэтому невелик контроль рыцарей над поведением друг друга, мал и самоконтроль, к которому оказы­вается принужденным отдельный рыцарь. Его социальная пози­ция гораздо более прочна и самоочевидна, чем у придворного. Ему нет нужды избавляться от всякой грубости и вульгарности. Мысли о низших его вообще не беспокоят: у него нет той непре­станной тревоги, что впоследствии будет появляться у предста­вителей высшего слоя при напоминании о низших, а потому нет и соответствующих запретов. Наблюдая низкорожденных, он не испытывает никакого сострадания, только презрение, и выража­ет его откровенно и без всяких вытесненных эмоций. …

Мы уже достаточно подробно писали о том, как рыцари шаг за шагом стали втягиваться в сеть более тесных связей с други­ми слоями и группами, как большая их часть оказалась сначала в функциональной, а затем и в институциональной зависимос­ти от небольшого числа высших дворян. В этом направлении работали процессы, длившиеся столетиями: они вели к утрате военной и хозяйственной замкнутости всех рыцарей, к превра­щению части из них в придворных.

Работу этого механизма мы ощущаем уже в XI—XII вв., ког­да укрепляются удельные князья, и все большее число людей, включая многих обедневших рыцарей, начинают искать себе место при крупных или мелких дворах.

Затем над всеми прочими дворами поднимаются дворы прин­цев — в свободной конкуренции только у выходцев из королев­ского дома остаются шансы. Самый богатый и самый блестящий из дворов принцев крови — Бургундский двор — дает хорошее представление о том, насколько медленно шло превращение рыцарей в придворных. …