Тема: М.А.Савицкий

Оглавление

Введение. 3

История жизни. 5

«Цифры на сердце» 11

Заключение. 14

Литература. 16

Введение.

Завершившись, XX век оставил за собой богатую, разнообразную историю. Это было противоречивое столетие: с одной стороны, оно ознаменовалось победой разума, первые полёты в космос, высадка на луне, создание микро технологий, но с другой стороны, оно ознаменовалось ужасами двух мировых войн.

Война - это не только человеческие жертвы, потери в бою, это и нравственные потери, это прежде всего изуродованное, искалеченное детство, отчаянье и горе матерей. Во все времена, во всех войнах были убитые и пленные, но ни в одной войне так не страдали дети. Фашизм не признавал возрастного различия. Великолепно отлаженная гитлеровская машина уничтожения людей перемалывала всех с одинаковой аккуратностью и беспощадностью: дряхлых стариков, цветущих женщин, новорожденных младенцев. День и ночь дымили крематории бесчисленных лагерей смерти на территории самой Германии и на территориях оккупированных государств. Словно черная сыпь, покрыла тело Европы сеть этих лагерей.

Главной целью работы является ознакомиться с жизнью Михаила Андреевича Савицкого, его циклом картин «Цифры на сердце». Задачей моей работы является узнать, что же было, что пережили люди, что они видели, чего они боялись с помощью работ художника.

История жизни.

Родился Михаил в деревне Звенячи 18 февраля 1922г. Голосистые все были в этой деревне, порой воздух звенел от песен. Поэтому и название такое необычное – Звенячи. Отец его был ремонтником на железной дороге. «Его в деревне уважали как человека мастерового. Кажется, он все мог сделать своими руками. Он плотничал, слесарничал, ковал, бондарничал. А помимо того резал наличники на окна, делал нарядную упряжь для лошадей», - вспоминает Михаил Андреевич. И сам он был всегда при отце в мастерской. А чуть подрос – отец стал поручать и ему разную работу. Иногда работа сына выглядела даже красивее, чем работа отца. И Андрей Петрович очень этим гордился, показывал соседям.

Мать, Анна Константиновна, чудесная мастерица была. Пряла и ткала. Умела любой узор выткать. Искусно придумывала орнаменты. Дома стоял целый сундук ее изделий. А шила – задаром – лишь бы заказывали. Кроила артистично: снимет мерки, сделает на ткани наметки: и сразу свободно, легко рисует острым обмылочком линии кроя. А линии выходили четкие, гибкие, красивые.

Дома на чердаке множество икон находилось. Позолота местами сохранилась, цвета плотные, яркие. Все пытался разглядеть какими красками они сделаны. На некоторых видел лики, напоминающие отца. И в седьмом классе Михаил пытался его рисовать с натуры.

Михаил всегда мечтал стать художником, хотя, конечно, смутно представлял, что это такое. Знакомство с живописью ограничилось тогда помимо икон, двумя репродукциями – «Масленица» Кустодиева и «Утро стрелецкой казни» Сурикова. Весьма плохие репродукции, но ему казались непостижимым совершенством. Никаких книг по искусству в деревне тогда не было. Художников тоже никто не видел.

В школе было легко учиться. На перемене прочтет задание и отвечает. Память имел феноменальную. Прочтет страницу любого текста, хоть бухгалтерского, совсем непонятного, и сразу мог повторить наизусть. Писали ему по нескольку строчек разных цифр – то же самое. Точно помнил расположение значков на листе – глаза как будто фотографировали страницу. В школе загрузили его работой в комитете комсомола. И с той поры вне комсомола себя не мыслил. Эта работа являлась реализацией его совести, взглядов, представлений о справедливости и долге. Очень серьезно относился к любому порученному делу и к комсомольскому билету в особенности.

«Окончив десятилетку, мечтал поступить в художественный вуз. Но жизнь повернула по-своему. 12 сентября 1940 года получил повестку – вызывают в военкомат. Служба в армии манила. На скорую руку собрал свой маленький деревянный сундучок, надел берет, стеганку и исчез внезапно для всех. Потом уже спохватились, что не по комсомольским делам в Толочин поехал, а надолго, в армию. И оказалось навсегда. «В этот день навсегда за мной захлопнулись двери детства…» - вспоминает Михаил Андреевич. А потом – война.

«Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля…», эти слова можно использовать для описания любой войны. Из 4 сыновей, он - единственный, кто вернулся с поля боя.

Потери вооружённых сил всех держав-участниц первой мировой войны составили около 10 миллионов человек. До сих пор нет обобщенных данных по потерям мирного населения от воздействия боевых средств. Голод и эпидемии, причиненные войной, стали причиной гибели, как минимум, 20 миллионов человек. В то время как потери во второй мировой войне для всех её участников составили более 45 миллионов!!!

В составе 345-й стрелковой дивизии защищал Севастополь. Стоит отметить, городами-героями просто так не становятся. Севастополь стал городом-героем благодаря подвигу защитников, в том числе и связного Михаила Савицкого. Он был среди тех, кто прикрывал отход войск. «С каждым днем становилось все тяжелее. Не хватало боеприпасов. Когда фашисты прорвались в город, около тысячи солдат отошли на окраину города. Держались еще четверо суток. Каждый патрон был на счету. Били только прицельно. На пятые сутки патроны кончились. Деться было некуда… Оставшихся в живых, изнемогающих от солнца и жажды, фашисты вытаскивали из этих камней». Так М. Савицкий попал в плен… В лагере Михаил постарался попасть в рабочую команду, которую выводили в городской порт. Дважды бежал. Первый раз его схватили в тот же день. Второй побег был продуман более тщательно. Неподалеку от места работы стояло множество бочек с битумом. Среди них – пустые. Улучшив момент, забрался под бочку, перевернув ее вверх дном. Изнутри загерметизировался, как мог, чтобы не обнаружили, когда будут искать. Скоро стало очень трудно дышать. Рук и ног уже не чувствовал – так они занемели. Но старался высидеть как можно дольше. Вылез ночью. До рассвета бежал, шел, обессилев, полз, чтобы подальше уйти от города. А оказалось, ушел всего километров на двадцать. 

Утром, врывшись в землю на пахоте, попытался рассмотреть, что происходит в ближайшем селе. Показалось все спокойно. Подошел в первую хату. И… сразу нарвался на полицаев. И опять лагерь.

В лагере встала проблема – что делать с комсомольским билетом. Бросить или уничтожить его не мог. Оставить при себе – большой риск. Обнаружение комсомольского или партийного билета каралось расстрелом. И все же Михаил решил оставить его при себе. Обрезав по краям, чаще всего прятал в пайку хлеба, которую получали все пленные. Хотя и хлебом это было трудно назвать. Какое-то липкое серо-коричневое вещество. Но благодаря ему продлевалась жизнь человека. Однажды случилось так, что при себе не было этой пайки хлеба. А в лагере начался тщательный обыск. Что делать? Тогда Михаил положил билет на землю и наступил на него. Положение отчаянное: вот-вот раздастся команда: «Два шага вперед!» Нагнуться и поднять невозможно на глазах у эсесовцев. И случилось чудо – Михаил пошел, а билет… прилип к босой подошве. Видимо приклеился остатками хлеба. Больше года хранил его, как мог, пока кто-то не украл пайку вместе со спрятанным в ней билетом.

Потом последовал длинный, голодный этап в Германию. «Шталаг-326» так значился лагерь в Западной Германии куда попал Михаил Савицкий. «Ровное, пустынное песчаное поле… Вокруг огороды, где выращивали брюкву и капусту. Запомнилась лагерная кухня. К ней от огородов вела узкоколейка. На вагонетках привозили пожелтевшую ботву от брюквы, промывали ее из брандспойта и забрасывали в котлы. Это был «суп». Черпак ботвы – дневной рацион. Конечно страшный голод, эпидемии. О режиме в том лагере мало сказать – зверский. По формам обращения он не уступал лагерям смерти» 

Из этого шталага Михаил попадает в Дюссельдорф на вагоностроительный завод. Заводская команда насчитывала всего 90 человек. Нашлись люди, которые могли доверять друг другу. Михаил был в бригаде электросварщиков. Учили как варить прочный шов. Но из этого можно было извлечь и обратный урок – при каких условиях шов получается непрочным. Постепенно образовалась группа сопротивления. Потом на завод прибыли военнопленные и гражданские французы, голландцы, югославы, итальянцы. В большинстве антифашисты, они саботировали работу, а когда установилась связь с группой русских, подключились к плановым диверсиям: выводили из строя станки, сварочные аппараты, даже устроили взрыв в электроцехе. Однако долго это продолжаться не могло. В лагерь постоянно прибывали новые пленные. Среди них могли быть провокаторы. Так и случилось. Был составлен донос на антифашистскую группу. Выход был один – бежать. Безопаснее всего было бежать под прикрытием «семьи». Двое более старших по возрасту заключенных и юноша. Пожилая ростовчанка стала «матерью», один из руководителей группы сопротивления Георгий Иванович Корнилов – «отцом», Савицкий – «сыном». Изготовили и скрепили фальшивой печатью справку о том, что они из Кельна – было известно, что там сгорел лагерь для гражданских лиц вместе с документами. Проехали Германию, Францию, а затем в Бельгию. И там, во время одной из облав у матери нашли подлинную справку. Мнимую семью разоблачили. А дальше было самое страшное. Михаил Савицкий попадает в Бухенвальд.

Вы знаете, что «Бухенвальд – целая система лагерей. Упоминание об одном из них приводило заключенных в ужас. Его называли «Кровинки». Специализированный лагерь для политзаключенных и евреев. 

Там, прежде всего, бросилось в глаза огромное количество собак. Причем настолько кровожадных, что эсесовец-собаковод все время держал наготове пистолет. Этих псов натренировали не только на преследование. За малейшую провинность – например, если гефтлинг (узник) не снял шапку перед командофюрером, четыре собаки по первому приказу загрызали его. Казни людей собаками – за день их было много – ужасно действовали на психику.

Над узниками проводилось множество медицинских опытов, в результате которых большинство умерли мучительной смертью. Заключённых инфицировали сыпным тифом, туберкулёзом и другими опасными заболеваниями для того, чтобы проверить действие вакцин против возбудителей этих болезней. Заболевания перерастали очень быстро в эпидемии из-за скученности в бараках, недостаточной гигиены, плохого питания, а также из-за того, что эти заболевания не лечились.

Лагерь казался сравнительно небольшим, приблизительно 10-15 тысяч человек. Смертность была рекордно высока. В каменоломнях специально не ставилось креплений. Ежедневные обвалы хоронили целые смены. И следующая смена выгребала вместе с породой тела товарищей.

Когда в начале 1945 года стал приближаться фронт, «Кровинки» ликвидировали и оставшихся в живых узников вернули в центральный лагерь Бухенвальд. Во время переходов отставших фашисты отстреливали. И пленные незаметно помогали тем, кто уже не мог идти. Взаимная помощь тоже каралась расстрелом. Но среди узников существовал неписанный закон – думай не о том, как спастись самому, а как спасти товарища. И он оправдывал себя. Хотя бы уже тем, что трусы и предатели погибали в первую очередь. Этот закон помогал не сойти с ума, не «пойти на провод» (проводами под током ограждались лагеря), сохранить в сердце доброту и отзывчивость, в общем – остаться людьми… 

Из 15 тысяч человек обитателей «Кровинок» осталось немногим более тысячи – один барак. Всех загнали в один барак, изолировали специальной охраной – немцы-уголовники в черной форме, с дубинками и топориками на поясе. Стало ясно: кольцевой марш в крематорский двор. Этот двор квадратный, небольшой, обнесенный дощатой стеной. Последних туда буквально вдавливали воротами. Михаил опустился на корточки. Ощущение реальности исчезло на какое-то время… Очнулся от этого странного оцепенения уже за оградой Бухенвальда. Открыв ворота, эсесовцы отсчитали человек сто заключенных и присоединили их к большой колене. Началась эвакуация, и кого не успели истребить тут, отправили в Дахау. Всем было совершенно очевидно, что если выгнали из одного крематорского двора, так привезут в другой. И все же переезд давал надежду на спасение. 

Как-то Михаил выменял на пайку хлеба нож с двухрядной пилкой вместо лезвия. Зная конструкцию вагона, начал лежа пропиливать отверстие в полу. Пока в течение двух суток занимался этим, невероятно возросло общее напряжение и нервозность, что могли заметить эсесовцы. Пришлось долго уговаривать, призывать к порядку людей, истощенных и измученных настолько, что многие были не в состоянии принять какое-либо разумное решение. Убедив всех, что побег будет на равных условиях, очередность по жребию, себе лишь выговорил льготу – тянуть жребий параллельно с каждым. Все согласились. Бежали только на ходу и ночью. Каждого приходилось консультировать – как упасть, чтобы не получить удар осью колес. Надо было ждать, когда поезд замедлит ход. К тому же у очередного, кому выпадал жребий бежать, вдруг наступал какой-то шок, и приходилось его почти силой выталкивать в отверстие, дождавшись подходящего момента. В общем, оказалось, что каждый побег требует немалого времени: за ночь из сорока человек, которые находились в отсеке вагона, удалось спустить в эту дыру только двадцать два. Осталось восемнадцать. В том числе и Михаил! Столько раз тянул – и не вытянул жребий!..

Утром на стоянке, когда бегство обнаружилось, оставшихся эсесовцы избивали камнями. Многих убили. Михаилу рассекли колено, разбили плечо и голову. Тех, кто был в состоянии держаться на ногах – осталось шесть человек – поместили в вагон-карцер. Без крыши, с дежурными вышками для эсесовцев, сколоченными из новеньких досочек. Над полом вагона, на высоте сантиметров семьдесят, сеть из колючей проволки. Под эту проволку всех и бросили. Без пищи. А этап длился 21 сутки…

По прибытии в Дахау никто из узников – это были живые скелеты, обтянутые кожей, - двигать не мог. Их вытаскивали из вагонов и тут же пристреливали. Но запротестовали находившиеся здесь немецкие солдаты. Тогда остальных побросали в повозку. Как дрова… Сгрузили в тифозный барак концлагерного «лазарета». И умирать уже ничто не мешало…

Но вдруг в огромном бараке, где во всю его длину на земле плотно в четыре ряда лежали стонущие и бредящие, появились люди в незнакомой военной форме, корреспонденты, среди них были и женщины. Сверкали вспышки блицев, щелкали фотоаппараты. (Кадры, заснятые тогда в Дахау или им подобные им, мы видим сейчас в документальных фильмах, обличающих фашизм.) Потом принесли тушенку и расставили между лежащими – банку на двоих. Кто мог есть – набросились. Михаил не смог. И это его спасло. Произошло какое-то полное непонимание состояния больных людей. Свиная тушенка оказалась для них ядом. Сам Михаил лежал все время в каком-то забытьи. И вдруг очнулся от страшного крика, который, казалось, поднял его с пола, и он словно висел где-то в воздухе. Это даже не крик был, а что-то нечеловеческое, волна изрыгаемой боли. Вокруг корчились в предсмертных судорогах люди-скелеты… «Таким запомнилось освобождение».

В семье Савицких было четыре сына. С войны вернулся один - Михаил. С детства он мечтал учиться живописи и вначале поступил в Минское художественное училище, а потом в Суриковский институт в Москве. В комнате общежития жили по 25 человек. Но для него это было привычно. Жестокий голод лагерей перерос в аскетизм. Он жил только на стипендию и никогда не работал на продажу, не позволяя отвлекаться от главного – учебы. Рисовал так, как будто мог скоро умереть. Был сталинским стипендиатом, лауреатом конкурсов. Научился работать по памяти, без всяких натурщиков. «Самый крепкий у нас художник, - говорил о нем ректор института и продолжал – вырастим профессора для Беларуси».

В запасниках Музея Великой Отечественной войны есть одна его ранняя картина – «Лавский бой». Фотографий не было. Он работал по рассказам очевидцев. Но когда полотно написал, то родные со слезами узнавали на холсте погибших героев-партизан. 

В мировой истории нет аналогов, когда узник добровольно возвращается в места заключения. Савицкий бежал из ада четырежды. Вернулся на родину. А через 20 лет вернулся назад. Говорить об этом трудно. А он добровольно приковал себя на несколько лет к страшным полотнам-воспоминаниям цикла «Цифры на сердце». В своих эпических полотнах он запечатлел трагедию человечества XX столетия. Его картины цикла «Цифры на сердце» не свидетельствуют, не говорят, а кричат о фашистском аде. Герой Беларуси, народный художник СССР, народный художник Беларуси, лауреат Государственной премий Советского союза и Республики Беларусь, почетный гражданин г. Минска Михаил Андреевич Савицкий умер 8 ноября 2010 года на 89-м году жизни.