И. Я. БИСК

ВВЕДЕНИЕ В ПИСАТЕЛЬСКОЕ МАСТЕРСТВО ИСТОРИКА

Литературная форма исторического труда

- 103 -

И. Я. БИСК

ВВЕДЕНИЕ В ПИСАТЕЛЬСКОЕ МАСТЕРСТВО ИСТОРИКА

Литературная форма исторического труда

Государственный комитет Российской Федерации по высшему образованию

Ивановский государственный университет

И. Я. Биск. Введение в писательское мастерство историка. Литературная форма исторического труда. Учебное пособие. Иваново: Ивановский государственный университет, 1996.

Выясняются особенности литературного языка исторических исследований: жанры, границы применения образности, структура, лексика. Рассмотрена специфика повествования об исторических деятелях и о повседневной жизни парода. Кратко проанализированы особенности стиля ряда известных историков XIX–XX веков, являвшихся одновременно выдающимися мастерами слова.

Предназначается для студентов исторических факультетов и начинающих историков-исследователей.

Печатается по решению редакционно-издательского совета Ивановского государственного университета

Научный редактор

доктор исторических наук Н. В. Ревякина

(Ивановский университет)

Рецензенты:

кафедра методологии истории Уральского государственного университета

(зав. кафедрой доктор исторических наук А. И. Борозняк);

доктор исторических наук В. Р. Веселов

(Костромской государственный педагогический университет)

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ 3

1. Значение и история темы 3

2. Обзор литературы о «хорошем языке» 8

3. Постановка проблемы 13

Глава I. ОБЩИЕ ТРЕБОВАНИЯ К ЯЗЫКУ ВСЕХ ПИШУЩИХ 16

1. Точность слова – его соответствие мысли 16

2. Ясность, гармоничность, взаимосвязь фраз 18

3. Динамичность и краткость изложения 20

Глава II. ОСОБЕННОСТИ ЛИТЕРАТУРНОЙ ФОРМЫ И СТРУКТУРЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ТРУДА 24

1. Историзм в описании прошлого 24

2. Сочетаемость литературной формы и исторического содержания 26

3. Структура исторического исследования 37

Глава III. ПОНЯТИЙНО-ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЕКСИКА В ИСТОРИЧЕСКОМ ТРУДЕ 45

1. Историзм языка и исторические понятия и термины 45

2. Старая, новая, заимствованная лексика 50

3. Цитирование и пересказ источников 58

Глава IV. ИЗОБРАЖЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЕЙ И НАРОДНЫХ МАСС В СВЕТЕ ОЦЕНОЧНЫХ И НРАВСТВЕННЫХ ФАКТОРОВ  62

1. Как писать об исторических деятелях и повседневной жизни народа 62

2. Аксиологический фактор и моральные основы историописания 65

Глава V. ПИСАТЕЛЬСКИЙ ПОЧЕРК НЕКОТОРЫХ ИСТОРИКОВ 74

1. Историки XIX века: Н. М. Карамзин, О. Тьерри, Т. Карлейль 74

2. На рубеже столетий: И. Тэн, В. О. Ключевский 78

3. Мастера XX века: А. Н. Савин, Е. В. Тарле 83

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 96

ПРИЛОЖЕНИЯ 100

Методико-технические рекомендации 100

Проблема литературного оформления научного труда почти совсем не изучена.

М. В. Нечкина. Функция художественного образа в историческом процессе

...Наступит день, когда искусные перья оживят черты исторических исследований.

Ян Парандовский. Алхимия слова

Введение

1. Значение и история темы

Когда книги и статьи проштудированы, источники изучены и проблема исследована, историк приступает к написанию труда – к сведению воедино собранного и проанализированного материала, его литературной и стилистической шлифовке. В этой стадии работы историка-исследователя есть своя прелесть: как говорил Маркс, «приятно вылизывать дитя после столь длительных родовых мук» ¹.

Однако шлифовка обусловлена не только ее приятностью или научной совестливостью пишущего. Историк исследовал проблему, т. е. нерешённый или неправильно решённый вопрос, не столько для собственного удовольствия, сколько для потребителей– читателей. А чтобы написанное оказалось прочитанным, оно должно быть, по выражению А. С. Ерусалимского, читабельным.

Занятость современного человека практически исключает «испытание скукой»: тусклое и невыразительное историческое сочинение может оказаться невостребованным – непрочитанным.

3

Такие сочинения снижают воспитательный потенциал и общий авторитет исторической науки. Поэтому сохраняют полезность старые шутки-рекомендации: «Или вы пишите лучше, или лучше не пишите» и «Лучше ничего не сказать, чем сказать ничего» ².

Литературное мастерство должно быть хорошо отточенным орудием историка, стиль исторического труда – существенная составная и показатель его профессионализма.

Представляется уместным напомнить об исторически складывавшихся теснейших связях между литературой и историей.

Не случайно у древних греков в окружении Аполлона преобладали литературные музы, с которыми была и Клио. На протяжении столетий история считалась отраслью литературы, и повествование о прошлом было одной из литературных форм. В известном смысле к трудам по истории предъявлялись такие же требования, как к произведениям художественной литературы. Так было до конца XVIII в., и, скажем, Вольтер или Ф. Шиллер являлись, прежде всего, литераторами, хотя писавшими и на исторические темы.

История начала отпочковываться от литературы и превратилась в науку лишь в конце XVIII в. Но даже в первой половине XIX в. связь между ними была более чем ощутима. Никого не удивляло, что литератор Н. В. Гоголь мог быть профессором истории, а литературный критик В. Г. Белинский рецензировал труды по отечественной и всеобщей истории, обращая первостепенное внимание на их стиль и другие литературные качества. Едва ли не самый выдающийся историк первой половины XIX в. О. Тьерри писал: «на мой взгляд, всякое историческое сочинение есть произведение искусства в той же мере, что и учености: забота о форме и стиле здесь нужна не меньше, чем изучение и критика фактов» ³. И прав был Н. Г. Чернышевский, назвавший самого Тьерри «гениальным писателем» ⁴.

4

Давняя традиция написания истории для массового читателя существовала в Великобритании. В XVIII в. самым знаменитым писателем-историком был Э. Гиббон. «В течение первых трех четвертей XIX века история в Англии считалась специализированной ветвью литературы; исторические книги широко приобретались и читались многочисленной образованной публикой тех дней, – писал Д. Тревельян. – Маколей и Карлейль видели в своих работах часть отечественной литературы, и их книги продавались так же хорошо, как произведения любых писателей, исключая, конечно, Диккенса» ⁵. Известное забвение научности, превращение истории в университетскую дисциплину (даже у Карлейля и Маколея не было академического образования), взлет научной исторической мысли в Германии, великие успехи физических наук привели к возникновению в Англии в конце XIX в. академической, или научной, антилитературной реакции (история должна быть только наукой и ничем больше). Но тогда эта точка зрения не была господствующей, наиболее известным ее противником был молодой ещё тогда Д. М. Тревельян, утверждавший, что «литература и история – неразлучные сестры-близнецы» и что история «это и наука, и искусство... открытие исторических фактов будет научным по своему методу, но изложение их читателю является частью природы искусства, искусства записанных слов, обыкновенно именуемого литературой» ⁶. Эту точку зрения Тревельян отстаивал в течение всей первой половины XX в. и убедительно реализовывал в своей историографической практике ⁷.

5

Тесная связь между литературой и историей сохраняется и в XX веке, принимая разные формы. Историки учатся у писателей литературному мастерству и критикуют их за неточности в описаниях прошлого. Литераторы создают исторические романы и жизнеописания исторических деятелей, а иногда – исторические исследования. Например, очень любивший историю К. М. Симонов тщательно изучал архивные и иные источники, постиг методику исторического исследования и внес существенный вклад в изучение истории минувшей войны ⁸.

К сожалению, в сталинский период нашей истории, когда главным было сказать «правильно», т. е. в соответствии с волей диктатора («шаг влево, шаг вправо – побег»), на литературные достоинства исторических трудов у нас почти перестали обращать внимание, и в них воцарилась связанная с догматизмом серость. Лишь во времена хрущевской оттепели вопрос о форме исторических произведений ненадолго вновь встал на повестку дня. Кажется, приоритет в его публичном возбуждении принадлежал М. Марковскому, который в письме в наш главный исторический журнал обратил внимание на господствующую в трудах по истории скуку, связанную с определённым пренебрежением к литературной форме ⁹.

6

Наиболее резко вопрос о форме исторических исследований прозвучал в 1961 г. в выступлении В. М. Турока «Историк и читатель», опубликованном в «Литературной газете». Сопоставляя действовавшие тогда учебники по новейшей истории для университетов и педагогических институтов, написанные разными авторами и напечатанные разными издательствами, Турок обнаружил их печальное сходство: подгонку под идеологические клише и связанную с этим унылость (например: «Крестьянская трагедия при капитализме становится скучной схемой обязательных правил разорения и обнищания на том или ином этапе общего кризиса капитализма») ¹⁰.

Статья Турока была вызвана назревшими требованиями жизни, и резонанс на неё был значителен. В последовавшем затем публичном обмене мнениями о литературной форме исторических произведений приняли участие видные российские историки М. А. Барг, В. М. Лавровский, А. 3. Манфред, Н. Н. Молчанов, М. В. Нечкина, С. Д. Сказкин, В. В. Струве, М. Н. Тихомиров и другие. Они были едины в том, что главной причиной воцарения серости в исторических исследованиях являлась удушающая атмосфера сталинского тридцатилетия. Принудительная эталонность Краткого курса истории ВКП (б) и других вождистских творений относилась не только к содержанию, но и к литературному стилю исторических трудов, в которых стали господствовать тусклость и схематизм. Историкам (и даже имеющим право на вымысел литераторам) отказали в «праве на ошибку», а к ней могло быть отнесено и частное текстуальное несовпадение с «классиком» или официальным постановлением.

7

Ошибка была опасна для историка почти как для ошибающегося лишь раз в жизни сапера; за авторскую ошибку несли ответственность и редакторы, которые стали играть роль жёстких цензоров (горькая шутка тех лет: «телеграфный столб – это отредактированная сосна»). Спасение заключалось в подгонке содержания и формы под «формулировку», стремление к безопасности породило цитатничество (смех сквозь слезы: «собственная мысль – кратчайшее расстояние между двумя цитатами»). Помнившие о «деле историков» их пока нерепрессированные коллеги меньше всего думали об оригинальности или яркости формы своих произведений, сама необычность которых уже могла вызвать подозрение цензуры.

Четко обрисовал сложившуюся ситуацию и сформулировал соотношение между содержанием и формой исторического труда академик М. Н. Тихомиров: «После В. О. Ключевского, так живо изобразившего календарный год старинного русского крестьянина, никто до сих пор даже не пытался рассказать о жизни народа, о его воззрениях, о его праздниках, о его бедствиях и чаяниях, обо всём, чем жил человек прежнего времени. Об этом пишут только писатели, как это сделал Ромен Роллан в своей повести о Кола Брюньоне. А историки только брюзжат на писателей, упрекая их в неточностях. <...>

Единство содержания и формы так же обязательно для историка, как и для художника. Историк не просто исследователь, выпускающий из лаборатории нужный продукт. Историк это и писатель. Иначе ему нечего браться за свой труд.

8

Забота о выразительности исторических сочинений не должна отбрасываться в сторону, ей следует отвести одно из первостепенных мест» ¹¹.

Хотя все участники дискуссии выступали против штампованных мыслей и серости изложения, хотя все они прямо или косвенно признавали наличие в исторической науке некоторых разделов, например специальных исторических дисциплин, где «художественность» неуместна, они обнаружили известное расхождение взглядов на литературную форму исторических трудов.

Наряду с преобладающим требованием яркой литературной формы, высказывались иные мнения: неправомерно ожидать от каждого историка, чтобы он обладал таким же даром слова, как, скажем, Е. В. Тарле или автор исторических романов; поскольку прошлое само по себе многогранно и красочно, исторический труд, основанный на глубоком изучении источников, не может показаться скучным никакому читателю ¹².

В полемическом азарте ученые участники спора не всегда бывали корректны. Одни упрекали других в теоретико-методологической некомпетентности, узости научных интересов, смешении задач популяризации науки с задачами самой науки, сведении целей истории исключительно к воспитанию ¹³. Другие же называли воззрения оппонентов удивительными, причисляли их к разряду «современных учёных сухарей, не состоящих в дружбе с музами», и делали однозначный вывод: «...на вопрос, кто же повинен в том, что наши книги скучны, может быть дан лишь один ответ: мы сами, историки» ¹⁴.

9

Академик М. В. Нечкина перевела полемику о литературной форме исторических исследований в новую (конструктивную!) плоскость. Согласившись с обоснованностью жалоб на серость и скуку учебников и иных исторических произведений, Нечкина сформулировала проблему так: «Зададим себе лучше весьма практический вопрос о корнях этой болезни. Когда учим мы историка писать на исторические темы? В школе? Очень редко, необязательно, а чаще никогда. В вузе? Буквально раз в год, при подготовке доклада на семинаре, причем и тут на форму внимания не обращают. Для того, чтобы возникли убедительные, полные, красок исторические работы, от чтения которых нельзя было бы оторваться, надо, прежде всего, учить писать...» ¹⁵

Прошло ещё три десятилетия, но буквально в наши дни академик Д. С. Лихачев вынужден напомнить о том же: научные работы, в том числе по истории, излагаются сухим канцелярским языком, «но вот что такое «хороший язык» и как приобрести навыки писать хорошо – об этом у нас пишут редко» ¹⁶.