Александр Михайлович Скабичевский

(1838 – 1910)

«Отечественные записки», «Русское богатство» и др.

Главная проблема – изображение народа в литературе. В статье «Живая струя» (1869) упрекал Н. Успенского, Слепцова в ироническом изображении народа, Противопоставлял им Решетникова, который сумел под грубой сермягой уловить биение сердца. «Мужик в русской беллетристике» (1899).

О Л.Н. Толстом. «Гр. Л.Н. Толстой как художник и мыслитель» (1870). Отмечает талант писателя, его правдивость. Не принимает попыток сблизить героев-дворян с народом. «Мысли и заметки по поводу нравственно-философских идей гр. Л.Н. Толстого» (1885). С. отверг теорию непротивления злу насилием.

Выступления против декадентов. В «Заметках о текущей литературе» подвергает поверхностной критике книгу Мережковского «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы». В статье «Больные герои больной литературы» выступает против изображения невменяемых людей в произведениях Гиппиус, Сологуба.

Тема 13. Религиозно-философская критика.

В 80-е - 90-е гг. XIX в. одно из ведущих мест занимает религиозно-философская критика. Она развивается в полемике с позитивистской, социологической критикой, прежде всего, народнической. Среди главных представителей философского направления в русской критике – К. Леонтьев, В. Соловьев, А. Волынский.

Константин Николаевич Леонтьев

(1831 – 1891)

- религиозный мыслитель, публицист, прозаик (романы «Подлипки», «В своем краю»), литературный критик. В.В. Розанова изумляла ошеломляющая «разнородность состава» личности Л. «Силы демонические» тем неистовее играли в нем, чем тверже веровал он в спасительность и несокрушимость «сил божественных». Всякая действующая в Л. сила порождала себе противоположную. О нем, как о Достоевском, Л.Н. Толстой мог сказать: «Он весь борьба».

Всяческие «мирные унисоны» для Л. были отвратительны. Этой бесцветной, пошлой усредненности он противопоставлял напряженные, на контрастах создаваемые гармонии. В нем жили две «страстные идеи»: идея телесно-эстетического самоутверждения и идея религиозно-аскетического самоотрицания.

В пору юности Л. был болезненно чуток ко злу, к чужому страданию. Из непомерности сострадания измученное сердце бросилось в сторону противоположную. Он стал ненавидеть «все некрасивое, жалкое, бедное, болезненное». Убогому прозябанию бесчисленных бесцветных созданий, всех этих «честных тружеников» он противопоставил все крупное, красивое. «Мораль» сменилась «эстетикой». Л. нашел универсальный ценностный критерий в красоте. Прекрасное – «главный аршин» (наиболее всеобъемлющий критерий оценки всех явлений жизни).

В то же время осознает, что эстетический критерий вступает в «антагонизм и борьбу» с двумя другими критериями оценки жизненных явлений – нравственным и религиозным.

Первые критические выступления («Отечественные записки») Л. примыкали к эстетической критике 50-х гг., более же всего - к органической критике Григорьева³⁷.

«Письмо провинциала к г. Тургеневу» (о «Накануне», 1860). Л. интересует «вопрос эстетический». Критик противопоставляет свой подход добролюбовскому. (Статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» начинается с фразы: «Эстетическая критика сделалась теперь принадлежностью чувствительных барышень».) «Нравственная» (т.е. общественная, идейная) проблематика привлекает Л. внимание со стороны «механических» (технических) приемов ее воплощения. «Математическая ясность плана», четкость группировки лиц и событий для проведения определенной мысли, «резкость языка» не соответствуют критерию жизненности. «Разве такова жизнь?» Герои прежних произведений Тургенева «как нравственные типы несравненно ниже Инсарова и Елены», но они «живы»; герои же «Накануне» «ясны», но не «живы». «Нравственно» «Накануне» определеннее и яснее «Дворянского гнезда» и «Рудина», художественно – безжизненнее.

«По поводу рассказов Марко Вовчка» (1861). Статья написана после рецензий Добролюбова и Достоевского. Добролюбов нашел в рассказах Марко Вовчка картины крепостного права, а в авторе – «борца». Поэтому Добролюбов высоко оценивает рассказы, хотя и признает, что отношении художественном – это «только намеки, абрисы, а не полные отделанные картины». Достоевский высказал сомнение в литературном таланте Марко Вовчка и отказался признать нехудожественные произведения общественно-важными и полезными.

Л. оценил скромную художественность писательницы и дал внимательный разбор ее «приемов», полностью исключив из рассмотрения антикрепостнический пафос ее произведений. Л. превозносит рассказы М.В. за «изящную классическую бледность» и за «нежную гармонию» и противопоставляет их «шершавым и топорным, аляповато-ярким, пучеглазым» «Запискам охотника».

Статьи Л. отличались необычным для традиций русской критики вниманием к формально-техническому анализу художественных приемов, к языку и стилю и демонстративным игнорированием (?) содержания. «Языком (в широком смысле. – Т.Г.) пренебрегать нельзя же: он, как физиономия человека, воспринимающему впечатление представляется прежде всего; у творящего он окончательная форма, в которую выливается путем живых подробностей основная идея».

В 60-е гг. либеральная настроенность Л. сменяется консервативной. Л. находится в резкой оппозиции критическому направлению «Современника». На него повлияла почвенническая программа «Времени». Реформы 60-х гг., по мнению Л., поставили Россию на путь буржуазного прогресса, ведущий к гибели поэзии русской жизни.

В 1871 г. Л. пережил духовный кризис, который привел его к религиозному обращению (до этого Л. был эстетиком-пантеистом). Л. уезжает на Афон. Религиозность Л. развилась на почве острого переживания тленности и обреченности красоты и самой жизни. Свое православие он характеризовал как «религию разочарования, религию безнадежности на что бы то ни было земное» (кн. «Отшельничество, монастырь и мир»).

С нач. 70-х гг. основной формой литературной деятельности Л. стала политическая и религиозно-философская публицистика: «Записки отшельника», «Византизм и славянство» и др.

С 1887 г. Л. жил в Оптиной пустыни. Работал над мемуарной прозой. В 1891 г. принял тайный монашеский постриг. Переехал в Сергиев посад.

Общее состояние современной действительности, в представлении Л., - хаос, рождаемый столкновением старых культурных организмов с новейшей цивилизацией и грядущая гибель культуры.

Трагический парадокс Л. в том, что, сознавая гибельность хаоса, он находил его и в самом себе. «Эстетическое в нем освободилось от этического, и то и другое не зависело от религиозного, и от всего был свободен упразднивший всевозможные предрассудки разум».

В 80-е гг. Л. возвратился к литературной критике («Русский вестник», «Гражданин»). Л. писал о Н. Соловьеве, Островском, Достоевском, Л. Толстом, Маркевиче. Поздние статьи отличаются от ранних, написанных в традициях «эстетической критики». Статьи 80-х гг. публицистичны. В них поднимаются философские, религиозные и политические вопросы. Но эстетические разборы остаются.

Концепция истории. Исторические «организмы» рассматриваются по типу биологических организмов. Их развитие подвержено естественным законам созревания и расцвета (период «цветущей сложности»), старения и умирания (период «вторичного смесительного упрощения»).

Импульс исторических построений Л. – его реакция на современную буржуазную цивилизацию: господство «серого, среднего человека». Буржуазная Европа – «это всеобщая, проклятая жизнь пара, конституции, равенства, цилиндра и пиджака». Л. проповедовал «византизм» (церковность, монархизм, сословная иерархия).

Л. испытывал острое чувство исторического конца, грядущей всеземной катастрофы. Пророчил победу социализма – «феодализма будущего», «нового принудительного закрепощения».

Литературно-критические выступления Л. 80-х гг. (о новых произведениях Достоевского, Островского, Марковича) тесно связаны с его публицистикой.

Статьи «О всемирной любви. По поводу речи Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике» (1880). «Страх Божий и любовь к человечеству. По поводу рассказа гр. Л.Н. Толстого «Чем люди живы»» (1882) впоследствии объединены в книгу «Наши новые христиане» (1882). Театр идей: спор автора, Толстого, Достоевского и литературных персонажей – Левина, Сони Мармеладовой и др. Л. подверг сомнению общественно-религиозную состоятельность учений Достоевского и Толстого.

Толстовскую мысль о любви, которой «люди живы», и пафос всечеловеческого братства в речи Достоевского Л. оценивает как «общегуманитарное», «сентиментальное», «розовое», еретическое «новое христианство». Л. противопоставляет ему свое понимание «настоящего церковного православия» как религии «страха Божия». Единственная цель христианской жизни – достижение личного загробного спасения в противовес каким-либо земным общественным чаяниям.

В центре религиозно-этического сознания Л. – символ евангельского меча, о котором Христос сказал: «Не думайте, что я пришел принести мир на земле; не мир пришел я принести, но меч» (Мф., 10, 34). Меч – символ преодоления хаоса и беззакония, утверждения границ между заповедью и преступлением, праведностью и грехом. «В попытке преодолеть в себе и в современной культуре разрушительное начало, остановить движение к хаосу Л. апеллировал к «закону», а не к «благодати» (Котельников, 20).

Начало истинной веры – страх, а любовь – только плод. Во всех сферах жизни Л. высоко ценил принудительный характер отношений, без которого жизненные формы не могут сохранять своей устойчивости. Ослабление принудительной власти – причина разложения и «смесительного упрощения жизни».

Хотя Л. не принял толстовскую «религию любви», которая искажает сущность истинного христианства, художественные произведения Толстого («Война и мир», «Анна Каренина») критик объявил величайшими творениями мировой литературы.

В статье «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой» (1888) Л. заявил о предпочтении графа Вронского - как нужного государству «твердого деятеля» - самому его создателю, графу Толстому как всего лишь «великому писателю». «Без этих Л.Н. Толстых, т.е. без великих писателей-художников, можно и великому народу долго жить, а без Вронских мы не проживем и полувека <…>».

Эстетическая теория Л. и его концепция русской литературы XIX в. наиболее полно выявились в его «критическом этюде» - «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н. Толстого» (1890). В заглавии зашифрована теоретическая формула метода исследования, которым пользуется критик: психологический анализ, художественный стиль, историческое веяние. Последнее понятие заимствовано у Григорьева. Веяние – это естественное, органичное, спонтанное влияние жизни, эпохи, истории на искусство.

Первоначальный замысел Л. заключался в публицистическом, психологическом и социологическом анализе героев русской литературы от Онегина до Вронского.

Но затем он решил «заняться общей, чисто эстетической задачей». Л. стремится к чисто филологическому, формальному анализу произведения (сосредотачивается на «внешних приемах, имеющих, впрочем, великое внутреннее значение»), напр., на методе повествования. Форма – это совокупность твердых, непроницаемых границ явления, отделяющих его от прочего, удерживающих от разложения и смешения. Форма удерживает от распада заключающееся в ней содержание. Л. требует жесткой формы – в религиозной жизни, в общественной жизни, в искусстве. Таким образом, эстетический подход оказывается парадоксально сопряженным с резкой идеологической и политической тенденциозностью. «Эстетический инстинкт» должен совпасть с «государственным тактом».

В сочинении Л. (гл. XV) развернута критика «общей манеры русской реалистической школы», родоначальника которой он видел в Гоголе («гоголевщина»). Сущность ее – в нарастании психологической и вещественной детализации, в которой отражается неизящная новая русская действительность («взбивание нечистой пены до потолка»). В этом стилистическом «веянии» выражается процесс разложения твердой религиозной, социальной, государственной и бытовой формы. «Гоголевщина» - главный порок русской словесности, унижение в художественном творчестве русской действительности. Только Толстой смог нарушить гоголевскую традицию, изобразив Россию с явной любовью.

Материалом статьи послужили романы Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина». Главный вопрос: о «веянии» или «невеянии» эпохи в них. Еще П.В.Анненков заметил анахронизмы в рассуждениях главных героев «Войны и мира». Человеку эпохи Александра I не могли прийти в голову исторические суждения, высказываемые князем Андреем, это идеи и представления другого времени, принадлежащие самому Толстому. Подобное же наблюдает и Л.: «слишком уж наше это время и наш современный ум». Л. имеет в виду не содержание рассуждений героев, а их стиль. В историческом романе встречаются два веяния двух эпох – изображаемой и изображающей. Как они соотносятся? Л. находит в книге Толстого преобладание веяния эпохи автора. Пьер Безухов и Андрей Болконский «не читали еще ни «Лишнего человека», ни «Бедных людей» и «Униженных; не знали еще ни Онегина, ни Печорина, ни Гегеля, ни Шопенгауэра, ни Ж. Занд, ни Гоголя. Но все это знал уже автор «Войны и мира» и претворил в тематике и проблематике романа («народничество» Пьера и пр.).

Л. сопоставил «Войну и мир» С «Анной Карениной». Один роман исторический, другой – современный. По существу же они современны оба. Оба дышат современной взволнованной сложностью. Это смущает Л. несоответствием в исторической эпопее и восхищает в романе.

Народные рассказы Толстого вызвали у Л. двойственное отношение: он восторженно оценил художественное достоинство рассказов (поворот к «высокой несложности изображений») и не принял их религиозно-нравственного духа.

Литературно-критические работы Л. были почти не замечены современниками. Они казались устаревшими. На самом деле Л. предвосхитил появление новых направлений в критике и литературоведении XX в. Его внимание к формальным особенностям литературного творчества («внешним приемам») было востребовано формальной школой (Б.М. Эйхенбаум). Леонтьевские соображения о «общей психической музыке» произведения можно сопоставить с идеей «психологии художественной формы», предложенной в 1920-е гг. Л.С.Выгодским. Л. разработал понятия «психология творчества», «психология восприятия», «жизненная психология действующего лица», которыми оперирует психологическая школа. Л. предвосхитил появление интертекстуального анализа, который выявляет в литературном тексте отражение множества других литературных текстов.