2.3. Социальные институты формирования игровой культуры (на примере праздничных форм культуры)
Современная социальная практика в сфере досуга ориентирована на поиск развивающих личность форм социально-культурной деятельности. Наиболее ярко эти ориентиры в становлении культуротворческой стратегии жизни человека представлены в социально-педагогических технологиях и формах празднично-игровой культуры.
Действительно, если свести воедино все указанные пространственно-временные характеристики игрового движения: символическую природу; условность, открывающую границы возможностей «человека играющего»; особую настроенность, «напряженность», удовольствие от смешения реальности и нереальности, от собственного творческого, преобразующего реальность поведения, – то раскроется собственно праздничный характер игры как общий ее строй. «Особость» мира игры, пространственно-временная «отстраненность» и «отграниченность» от реальности наиболее полно раскрывается в празднике.
Действительно, праздник – самый яркий феномен культуры, концентрирующий в себе высшие человеческие чувства и, следовательно, утверждающий жизненные идеалы. Праздничная игра знаменует победу над временем, в ней преодолеваются случайности и хаос будней. Любому празднику присуща «выделенность» из общего будничного потока жизни человека.
Укажем на то, что употребляемый нами термин «праздничная игра» понимается в самом широком социокультурном контексте: праздник, представление, торжественная церемония, обрядовая игра, народное гуляние, ярмарка, семейно-бытовые формы – все это суть составляющие праздничной культуры, где объединяющим началом выступает их игровая природа, – «человек играет тогда, когда он празднует бытие» (207, с. 400). Основанием такого широкого толкования и понимания «праздничной игры» служит для нас и семантическая обусловленность праздничных форм с понятиями: «свободное время», «время отдыха», «время радости и веселья», «время особого торжественного настроя, пиршества», «время исполнения определенных ритуалов, отражающих историко-культурную память», «время исполнения религиозных культов» и т.д., … где ритуалы, шествия, обрядовые церемонии, сопровождаемые танцами, играми и хоровым пением создают неповторимую атмосферу, возвышенное и свободное мироощущение, а психологический «климат» праздничной игры как бы колеблется между торжественно-церемониальным и спонтанно-игровым настроением.
Однако праздничная игра – это не только извлечение из обыденности, которое проявляется в особой настроенности празднующих, или форма проведения «свободного времени» человека. Праздничное время служит, в первую очередь, организующим началом свободной творческой инициативы человека и требует от празднующих, от каждого участника адекватного самовключения в общий строй художественно-эстетической среды праздничного пространства, что и способствует приобретению необходимого социокультурного опыта.
Для педагогики игры здесь опять является важным факт, что между праздничной игрой и бытием человека существует соотношение, которое можно определить как: 1) понимание (интерпретация) бытия человеком; 2) выражение этого личностного понимания бытия.
«Празднично-игровая коммуникация» предполагает установление связи и отношений между миром и личностью (личностью и миром) на основе способов кодирования и трансляции социокультурного опыта праздника. Следовательно, проявление игровой культуры человека необходимо рассматривать в контексте знаковых систем праздничной игры. В своей завершенной форме игровая культура «человека играющего» в условиях праздничной игры будет всегда выразительна: то есть выражена в поведении, форме, способе, приеме, знаке, символе, смысле. Игровое поведение в этом случае свидетельствует о способности «человека играющего» искать выражение собственному мироощущению – «внутреннему диалогу души самой с собой» (Г.-Г. Гадамер).
Отсюда семантический, семиотический и деятельностный аспекты проявления игровой культуры в системе празднично-игровой коммуникации, через которые и существует возможность оценки разнообразных соотношений праздничной игры и действительности. А организационно-педагогическая методика представляет собой решение следующего технологического алгоритма:
праздник как форма активно-коллективной жизни формируется в виде комплекса игр;
ярко выраженное импровизационное начало определяет позиционно-игровую линию общения в празднике;
диалогическая методика празднично-игровых форм выступает как условие коммуникативной свободы играющих, а вариативность коммуникаций достигается путем использования различных способов организации игрового общения (зрелищно-игрового способа, карнавально-игрового способа, ритуально-игрового способа, спортивно-игрового способа, танцевально-игрового способа), когда «в любой следующий момент слушатель может превратиться в исполнителя и наоборот» (Э.Е. Алексеев);
празднично-игровое общение необходимо рассматривать как пространство приобретения «человеком играющим» «эмоционального опыта», так как ярко выраженное импровизационное начало есть не что иное, как способ излагать свои чувства и настроения, способ переживать.
Указанные аспекты формируют определенный уровень построения игрового знания в области празднично-игровой культуры и его развертывания в ходе моделирования праздничных форм в сфере досуга.
Праздничная жизнь, «оформленная особым игровым способом», не знает разделения на исполнителей и зрителей и, как отмечает М.М. Бахтин, «не знает рампы даже в зачаточной ее форме». В празднике живут, и живут все. Это особое состояние, «которому все причастны». Именно идея «всепричастности», а значит, «всеучастия» находит свое выражение в принципе праздничного диалога. Режим диалога создает условия для формирования умения играющих владеть творческой инициативой – импровизацией, выражающей глубинные, сущностные качества «человека играющего».
Диалог в этом случае выполняет основные функции:
расширяет границы информационного поля личности (знание культурного, игрового опыта);
формирует навыки игрового общения (умения и способности – содержание игровой культуры человека);
способствует достижению общности – формированию игрового сообщества, в условиях которого возникают эмоционально-ценностные взаимоотношения, собственно создаются адекватные условия становления игровой культуры человека.
Особое место занимает «язык» диалога в празднично-игровом общении. Возможности человека в создании исключительно речевых форм для выражения своего мироощущения, переживаний, фантазии, нестандартных решений и т.д. ограничены. В этом случае символизация, то есть придание выразительных форм, очертаний тем или иным значениям своего мировосприятия, может происходить не только с помощью слов, но и движений, звуков, не имеющих речевого содержания, музыки, мимики, жестов и т.д. Эти символы оказывают определенное влияние на игровое мироощущение, игровые переживания человека, расширяют границы знания культурного опыта «человека играющего», способствуют адекватному «включению» человека в празднично-игровую атмосферу, «вхождению» его в праздничное пространство. Символизация как результат слияния чувственного и смыслового начал в мироощущении и мировосприятии «человека играющего» становится основным выразительным пространством праздничной игры.
Символический «язык» диалога в празднично-игровых коммуникациях находит свое выражение в способах моделирования праздничной игры (способах актуализации игровой культуры в празднике): зрелищно-игровом, ритуально-игровом, карнавально-игровом, спортивно-игровом, танцевально-игровом.
Зрелищно-игровой способ предполагает организацию визуальной игры. Визуально организованная игра является структурным компонентом в системе праздничного общения, представляет собой развернутую на участников программу видимого (визуального) действия и имеет цель – установление информационно-коммуникативной, эмоциональной связи с участниками праздничного действа. При этом именно организация восприятия, актуализация впечатлений (например, удивление, очарование и т.д.) и воздействие на воображение (превращение событий праздничного действа в образы и представления, которые удивляют, очаровывают, привлекают внимание и т. д.) участников празднично- игрового диалога, а через эти факты – формирование эмоционального пространства (праздничной атмосферы) является центром профессиональной технологии.
Можно выявить следующие признаки зрелищно-игрового способа в профессиональной технологии праздничных форм культуры:
именно художественно-зрелищная информация в форме различных знаков творческо-исполнительской деятельности (художественно-декоративного оформления, драматической игры, музыкального и пластического действия, предметной символики, речевого действия и т.д.) является здесь коммуникативной единицей празднично-игрового диалога;
разделение участников на исполнителей – собственно тех, кто является источником художественно-зрелищной информации, и зрителей (публику), кто непосредственно воспринимает художественно-зрелищную информацию и на кого исключительно направлено «воздействие на воображение»;
сам процесс празднично-игровой коммуникации в этом случае следует рассматривать как вид эстетической деятельности публики – восприятие зрелища в форме различных знаков удивляет, очаровывает, создает условия для переживания образов художественно-зрелищной информации; в этом смысле можно утверждать, что природа визуальной игры диалогична – факты восприятия-переживания в полной мере необходимо рассматривать как процессы «активного понимания», таким образом «приобщая понимаемое новому кругозору понимающего» (81, с. 151);
активное понимание визуальной игры в условиях празднично-игрового диалога адекватно процессу установления эмоционально-ценностных взаимоотношений участников, реализующему потребность «человека играющего» в эмоциональном контакте с другими людьми; именно здесь визуальная игра в системе празднично-игровой коммуникации реализует свое функциональное предназначение – превращение состояний участников праздника в их общее достояние – праздничную атмосферу, празднующую общность, игровое сообщество.
Ритуально-игровой способ, в свою очередь, наполняет праздничные формы культуры высшей серьезностью сакрального, священного и святого, раскрывая тем самым изначальную творческую природу праздничной игры, а в ней – творческое предназначение «человека играющего». Осознание человеком своей вовлеченности в тайну мироустройства, ощущение «космической взволнованности» (Н. Рерих) находит самое первое, самое высшее и самое священное выражение в ритуальной игре. Следовательно, смысловой контекст ритуально-игровой традиции праздничных форм культуры естественно рассматривать как особый тип миропонимания «человека играющего», который реализуется в сакральной сфере праздника – ритуальной игре.
Современное научное знание – от конкретных описаний структуры ритуальной игры, ее места в кругу знаковых систем культуры до общекультурологических, сравнительно-исторических и типологических исследований – представлено в работах Т.А. Бернштам, Г.-Г. Гадамера, Я.Э. Голосовкера, А.Я. Гуревича, Л.М. Ивлевой, Д.С. Лихачева, А.Ф. Некрыловой, А.М. Панченко, Н.В. Понырко, В.Я. Проппа, Б.А. Рыбакова, Н.И. Савушкиной, Э.Б. Тайлора, В.Н. Топорова, В. Тэрнера, Е. Финка, Дж. Фрэзера, Й. Хейзинги и др. Именно контекстом соответствующих исследований определяется наша логика рассмотрения ритуальной традиции праздничных форм культуры, выявление её актуальных смыслов и соответствующих ей выразительных форм мироотношения и мировосприятия «человека играющего».
Творческо-сакральная сфера ритуальной игры определяется тем, что она как бы соприродна акту творения, воспроизводит его своей структурой и смыслом и заново возрождает то, что возникло в акте творения (в этом ее сакральный смысл, сопричастность к тайне творения). Действуя в соответствии с имманентными законами, ритуальная игра изображает некое космическое событие, но не только как репрезентация его, но и как отождествление. Культовая игра реализует эффект творения, образно воплощенный в действии, в деятельном, активном преобразовании «человека играющего». Именно поэтому, по мнению В.Н. Топорова, ритуальная игра есть воплощение человеческой способности к деятельности, потребности в ней. Творческой, деятельной же функцией ритуальной игры является не простое подражание, она должна воссоздать часть действия-творения или быть его частью. То есть существо культовой игры: пространство и время в критической ситуации динамизируются, теряют свою прежнюю структуру, так что временная точка, в которой все и решается, становится зародышем будущего пространства и времени, создаваемых «человеком играющим» заново. Именно создаваемое заново пространство и время и есть собственно магическая, сакральная и творческая сущность ритуальной игры. При этом все сущностные аспекты ритуальной игры как бы «смыкаются» в следующем предназначении ритуала – восстановить, воссоздать разорванный, нарушенный ритм времени («связь времен»), где создаваемое «человеком играющим» заново есть вечность и возвращение традиции, и в этом смысле – преемственности бытия человека в мире.
Вечность и ритм образуют высшие ценности в рамках ритуального мировосприятия «человека играющего». Именно поэтому справедлива мысль, что «праздник, не имеющий корней в памяти народной, никогда не будет настоящим» (16, с.22). Непосредственно с определением ритма связана и идея цикла. «Ритм – одно из условий жизни, – замечает В.И. Белов.– Ритм проявляется во всем, формируя цикличность. Можно говорить о дневном цикле и о недельном, для отдельного человека и для целой семьи, о летнем или о весеннем цикле, о годовом, наконец, о всей жизни…» (16, с. 5-6). Идея цикла исключает статичность и неподвижность, а выражает и осуществляет возможность обновления, то есть что-нибудь и когда-нибудь «приходит в упадок» и требует создания заново, своего обновления, возрождения, превращения и т.д. И поскольку в ритуальной игре время вновь и вновь соотносится с «началом времен», когда ритуальная игра смыкает «связь времен», то есть прошлое делается реальным содержанием настоящего, постольку и само время ритуальной игры, и ее содержание, и сами участники мыслятся включенными в вечность. Отсюда необходимым условием ритуальной игры в праздничных формах культуры является ее периодическая повторяемость, с одной стороны, как отражение циклического мировосприятия «человека играющего», с другой стороны, как необходимость формирования опыта игровой культуры, становления-отражения традиций ритуально-игровой культуры.
К воплощению идей ритма и цикла в пространственно-временном символизме ритуальной игры следует отнести знаково-выразительные аспекты передвижений и пространственных перемещений участников. Типологические исследования (П.Г. Богатырев, А.Я. Гуревич, А.А. Климов, А.Г. Левинсон, Б.А. Рыбаков и др.) именно этого контекста мировосприятия «человека играющего» в ритуальной игре в первую очередь раскрывают следующие знаково-выразительные отличия:
Не пространственно-бытовой, не утилитарный, а исключительно магический характер ритуально-игровых передвижений участников; собственно обычная пространственная цель (куда-то прибыть) в ритуальных движениях отменяется.
Символической особенностью ритуальных передвижений «человека играющего» является движение по кругу; знаковый аспект кругового движения выражает природную (космическую) целесообразность и законченность, завершенность цикла; здесь изначальный смысл кругового движения – воплощение мыслившихся «человеком играющим» циклическими природных процессов и космического ритма – день-ночь, зима-лето, молодость-старость и т.д.
Ритм циклическая упорядоченность ритуального движения – круговые движения, передвижения участников ритуальной игры неоднократно повторяются (акцентируются).
Символической особенностью ритуальных передвижений является смещенная от бытовой нормы, вывернутая «наизнанку» (в бахтинском понимании), нарушенная технология ритуальных передвижений (использование ломаных саней, рваной сбруи, зимой ехали на телеге, летом – в санях, садились «задом наперед» и т.д.); такие трансформации передвижений символизируют хаотическое состояние мира («мир пришел в упадок») и требует обновления, превращений, возрождения.
Вневременной (относительно бытовой реальности) знаковый аспект ритуального движения выражается участием в передвижениях определенных персонажей («старики», шутовские персонажи, символические фигуры типа «Коляды», «Костромы», «Масленицы», соломенные чучела и др.) и их символически-ролевой стратегией поведения.
Содержательным аспектом смыслового и символического пространства ритуальной игры является также эмоциональный опыт, «эмоциональное мышление» «человека играющего». Поскольку, замечает в своем исследовании В.Н. Топоров (261), ритуал совершается в экстремальных условиях, когда угрозы безопасности жизни и миру максимальны, то этому состоянию логично соответствует предельное возрастание негативных эмоций: беспокойство, тревога, угнетенность, печаль, тоска, отчаяние, страх, ужас; творческая динамика ритуальной игры приводит «человека играющего» к оптимальному чувственному состоянию – взрыву положительных эмоций: радости, восторгу, чувству особой полноты переживания мира, свободы и других признаков эмоционального пространства собственно праздника. Таким образом, ритуальная игра в праздничных формах культуры выполняет не столько компенсаторную функцию, сколько своей природой участвует в становлении эмоционального опыта «человека играющего» с точки зрения переживания мироустройства в его высшей реальности.
В качестве выразительного явления ритуально-игрового действия исследователями выделяется такой универсальный социально-культурный феномен, как маска, предполагающий в деятельностном аспекте целую систему ряженья и действия ряженых, а в семиотическом аспекте – создающий выразительные языки метафорических аналогий пространства и времени, олицетворений с силами и процессами, идентификаций (уподоблений) с предметной символикой в ритуальной игре.
В праздничной культуре игровое общение посредством ряженья не является случайной деталью праздничной игры, тем более подражанием бытовому плану или его элементарное отражение, оно есть выражение глубокой мифологической традиции в системе народного мировоззрения и миропонимания. В своем исследовании Л.М. Ивлева отмечает именно универсальный характер такого мировосприятия, образно выраженный в системе ряженья: «Ряженье – это прежде всего воплощение определенного представления о мире, то есть отражение более высокого порядка… Тут фактически нет национальной специфики в содержании, нет бытового плана в точном смысле слова, а есть общезначимые для многих фольклорных традиций стереотипы мышления и поведения» (75, с. 92).
Не углубляясь здесь в типологическую характеристику феномена игрового ряженья и символическую природу этого феномена в праздничных формах культуры (т.к. именно этим научным стратегиям посвящены исследования, в первую очередь, Л.М. Ивлевой, а также А.Д. Авдеева, П.Г. Богатырева, В.Е. Гусева, В.Я. Проппа, Н.И. Савушкиной и др.), сформулируем общие «игровые координаты» маскирования и ряженья в пространстве ритуальной игры. Такими «игровыми координатами», по мнению Л.М. Ивлевой (73 – 75), выступают перевоплощение и действие: «Игра – это специфический язык, который определяется двумя необходимо существенными ярусами признаков: первый из них связан с перевоплощением, второй – с действием как наглядным способом изображения персонажа» (73, с. 38-39). Таким образом, игровое ряженье в символическом пространстве ритуально-игровых форм культуры предстает в приемах и способах перевоплощения участников, а также в специфическом композиционном строении действия:
игровое ряженье, через символическую внешнюю, видимую атрибутику, взаимоотношения передает «отвлеченные» (с точки зрения рационального, эмпирического взгляда) идеи мировосприятия «человека играющего»;
в этом смысле образ, создаваемый играющим, выражает сопричастность к сакральному началу мира, магическому (не-Я);
персонажи ритуально-игрового ряженья всегда безличны, обобщены, принципиально не индивидуализируются: «Это не конкретные лица, не характеры в собственном смысле слова, а обобщенные знаки профессии, ремесла, социального статуса (кузнец, мельник, цыган, покойник, врач, жених и невеста святочных игр)» (75, С. 169);
неоднократная повторяемость (цикличность) одних и тех же игровых действий ряженых по отношению к новым участникам ритуально-игрового действия магически оправдано, логично, так как отражает идею «всеобщей причастности», во-первых, а ритмическая упорядоченность, то есть цикличность, как раз и говорит о постоянном обновлении, во-вторых;
игровые стереотипы ритуального действа выражены в фактах обязательности и устойчивости персонажей игрового ряженья – старик, старуха, цыган и т.п., а также в ограниченном числе игровых сюжетов ряженых;
выразительной особенностью игрового ряженья в ритуальном действе является преобладание изобразительного жеста, мимики и движения над вербальным компонентом игры, роль слова в этом случае, как правило, комментирующая.
Ритуально-игровой способ в пространстве праздничных коммуникаций открывает возможность становления игровых сообществ под началом таких форм, как обрядовая игра и церемониальное действие. Такие формы выражения мировосприятия «человека играющего», как ритуальная игра и обрядовая игра, находятся в комплементарных отношениях, выполняя различные культурообразующие функции мироустройства: ритуальная игра образно воплощает творческую природу «человека играющего» в системе «Человек-Космос»; обрядовая же игра актуализирует социальное творчество «человека играющего» в системе «Человек-Человек». Но во всех случаях это жизнеутверждающее мироотношение «человека играющего» и жизнеобеспечивающая стратегия игры.
Обрядово-игровые формы праздничной культуры выступают в социально-педагогической практике как условно-символические игровые действия, в которых «человек играющий» и участники игрового сообщества оформляют и ознаменовывают значимые переходные события из своей социальной и собственно личной жизни.
Как социально-педагогическая практика развития личности, становления духовного опыта человека, обрядово-игровые формы праздничной культуры придают новый, более глубокий смысл жизненным переменам и служат целям поддержки в переходные (критические) моменты жизни человека.
Психология жизненного пути и исследования развития личности отмечают, что естественную сторону жизни человека составляют различные переходные и кризисные периоды. Примерами таких переходных периодов могут служить переход от юности к зрелости, кризис зрелого возраста и переход от зрелости к старости. Другими критическими событиями могут служить следующие жизненные перемены – вступление в брак, рождение первого ребенка, потеря близкого человека, а также изменение социального статуса в профессиональной сфере и т.д.
В этом случае семантическое пространство обрядовой игры представляется «человеку играющему» источником смыслов, ценностей, идеалов, жизненных истин, придающих более глубокий и непосредственный (в эмоционально-чувственном контексте) смысл самим значимым переходным событиям и жизненным переменам. Именно с фактом осознания «человеком играющим» своего нового «Я» в обрядовой игре необходимо связывать начало нового периода на жизненном пути человека, в этом эффект личностного обновления (становления) как значимой цели переходного события.
Символизируя переход личности из одного социального состояния в другое в социально-педагогической практике игровой культуры, обрядовая игра создает условия личностного роста-обновления:
образно-символическая форма обрядовой игры актуализирует эмоциональное мышление личности (эмоциональная оценка) значимого переходного события, формирует эмоциональный опыт «человека играющего», то есть новая жизненная перемена предстает для участников обрядовой игры в эмоционально-привлекательной (чувственной) форме, а ценностное содержание нового переживается;
образно-символическая форма обрядовой игры выступает для «человека играющего» в качестве эстетического кода нового, то есть культурный опыт обрядовой игры не только представляет-утверждает социальную значимость перехода, но и эстетическую ценность, красоту жизненной перемены;
обрядовая игра – это социальные роли в действии «открытым, публичным образом», соответственно социально-игровое сообщество обряда обеспечивает участникам возможность социального ориентирования, в процессе которого и происходит творческое усвоение социальной традиции (передача социального опыта разных поколений).
Общим фактом взаимодействия участников всего игрового сообщества в пространственно-временном континууме ритуальной игры и обрядовой игры является церемониально-игровое действие: игровое движение в этом случае выполняется «человеком играющим» в строгом соответствии со сложившейся социально-культурной традицией, особо подчеркнута последовательность действий (здесь целесообразно использование такого выразительного приема, как ретардация – замедление игрового действия, иногда остановка, «отключение» одного из выразительных приемов), подчеркнутость эмоционального отношения к каждому игровому событию. Такой игровой алгоритм выступает как внешний побудительный сигнал к переживанию, посредством которого осознается смысл происходящих игровых событий, ролевых взаимодействий, проявляется «эмоциональный опыт» играющих.
Карнавально-игровой способ является характерным для празднично-игровых форм культуры. Смысловые оттенки этого способа в плане организации диалога являются чрезвычайно важными в понимании игровой стихии форм площадной празднично-смеховой культуры. При этом именно смыслы (миропонимание) и становятся порождающими принципами знаковых полей (выразительности) этих форм народной площадной празднично-смеховой культуры. Общий смысловой (семантический) и выразительный, символический (семиотический) аспекты карнавального миропонимания и миротворчества в этих формах «жизни народа» наиболее ярко представлены в исследованиях М.М. Бахтина (14), А.Я. Гуревича (51), В.В. Иванова (72), М.Ю. Реутина (156) и др.
Карнавал – это, по определению М.М. Бахтина, «празднество всем миром», а следовательно, форма выражения не индивидуально-субъективного, но универсального, общечеловеческого миропонимания. В этом своем значении карнавально-игровые формы праздничной культуры, по существу, выступают как символические знаки универсума – всеединства, из которого все исходит и которым все оканчивается. И карнавал в этом случае символизирует (воплощает) собственно творческое начало человеческого предназначения.
В празднично-игровой культуре карнавальное мироощущение обладает своей собственной семантической и выразительной спецификой и, во-первых, предстает в качестве целостного опыта игровой культуры и, во-вторых, представляет карнавально-праздничную концепцию мироустройства – «праздничность без благоговения, совершенное освобождение от серьезности, атмосфера равенства, вольности и фамильярности, шутовские увенчания-развенчания, веселые карнавальные войны и побоища, пародийные диспуты…» (14, с. 280). Именно указанные в исследовании М.М. Бахтина оттенки карнавально-праздничного мироустройства в условиях народно-площадного действа способствуют пониманию некоторых смысловых аспектов карнавального мироощущения «человека играющего»:
карнавальное мироощущение, мировосприятие исторично; «человек играющий» в карнавальной стихии чувствует свою непрерывную длительность во времени, «относительное историческое бессмертие»; отсюда миросозерцательная установка на окружающий мир – непрерывность становления и роста, «вечное торжество нового»; Карнавальное мироощущение, мировосприятие освобождено от норм «официальной пиететности»; особая карнавальная точка зрения «человека играющего» на мир проявляется во временном отречении от официального, будничного устройства мира, социальной упорядоченности, с ее системой отношений, норм, моралью – это время «неофициальной правды», «утопическое царство абсолютного равенства и свободы»;
карнавальное мироощущение, мировосприятие «человека играющего» всегда созидательно, положительно в своей амбивалентности; противоречивое единство одновременно умирающей и рождающейся (обновляющейся) жизни исключает пустоту, натуралистичность, бессмысленность образной системы карнавально-праздничных форм культуры – все образы карнавально-игровой стихии адекватно «отнесены к противоречивому единству умирающего и рождающегося мира».
Карнавальное мироощущение, мировосприятие «человека играющего» – это миросозерцательный взгляд на жизнь как на «весёлое время»; полное освобождение от жизненной серьезности в карнавально-игровых формах культуры – важное содержание всей атмосферы празднества (радости, веселья, дурачества, шутовства, фарса, фамильярности).
Указанные смысловые аспекты карнавального мироощущения и мировосприятия формируют образную систему карнавально-праздничных форм культуры и, соответственно, приемы карнавально-игрового поведения «человека играющего» в системе празднично-игровой коммуникации, а смеховая природа карнавально-игровых образов и символов праздничной культуры определяет собственно карнавальную игру как смыслотворческую, смыслопорождающую активность «человека играющего». При этом выразительные особенности поведения «человека играющего» и создают карнавально-игровое пространство и время, в котором находит свое воплощение «смеховой антимир» карнавальной игры:
изначально антиповедение участников карнавальной игры относительно реально-будничного времени («инаковость», «мир навыворот»), выстроено на приемах травести, аллегории, гротеска, пародии и т.д.; здесь необходимо указать на положительное качество самих смеховых, пародийных приемов карнавальной игры – это не столько отрицание осмеиваемого объекта, сколько его утверждение, осмеивается-разрушается, по сути, требующий обновления способ бытия объекта; следовательно, конструктивность и творческое начало в целом пародийных приемов карнавальной игры способствует обнаружению и осознанию сущностных признаков (смысловых аспектов) пародируемых объектов;
карнавальная игра в принципе диалогична, игра без рампы – это коллективная смыслопорождающая празднично-игровая деятельность. «Карнавал не знает разделения на исполнителей и зрителей», – отмечает М.М. Бахтин (14, с.12); «карнавал не созерцают, – в нем живут», именно поэтому в празднествах карнавального типа социально-ролевой аспект ослаблен или отсутствует, в них нет собственно зрителей и собственно актеров, все – участники карнавальной игры, все причастны к празднично-игровому диалогу;
карнавальной игре присущи собственные речевые формы («смеховая риторика»), «свободные» от реально-обыденных норм этикета, с социально-ролевой дистанцией «на короткой ноге» – это откровенные комические формулы, вольные балаганные прибаутки, пародийные диалоги, фамильярные обращения (например, когда имя человека заменяется прозвищем) и др.;
центральным персонажем ролевой стратегии антиповедения является карнавальная фигура шута (клоуна, паяца, скомороха, Арлекина, великана и карлика и др.), которая, во-первых, сосредотачивает на себе характеристики пародируемых объектов, явлений; во-вторых, в карнавально-праздничной игре образ шута традиционно является символической инверсией образа короля, а в новое время – образа высшего (или высокого) положения в той или иной социальной системе; в-третьих, роль шута дает право на глупость, однако, как в своем исследовании замечает М.М. Бахтин: «Глупость – это вольная праздничная мудрость, свободная от всех норм и стеснений официального мира, а также от его забот и его серьезности» (14, с. 287).
Спортивно-игровой способ предполагает наличие ярко выраженного соревновательного элемента в празднично-игровых формах культуры. В этом случае мы имеем в виду такие формы празднично-игровой культуры, в которых функция состязания (агона) приобретает форму игры, «представляется в формах и атмосфере игры» (Й. Хейзинга). Именно в этих формах празднично-игровой деятельности функция состязания участников является первичной и выражена в акте проявления физической активности «человека играющего» в празднике. Необходимыми условиями представления соревновательного элемента в пространственно-временной структуре праздничной игры являются:
строгая упорядоченность игрового движения (наличие ограничительных правил, специального ограниченного пространства и т. д.);
игровое движение возможно между двумя противостоящими сторонами-соперниками (отдельными участниками, командами).
игровое движение должно быть представлено в форме испытаний противостоящих сторон-соперников.
Именно наличие соревновательного элемента в празднично-игровом пространстве способствует интенсивности эмоционального напряжения «человека играющего», а сам факт состязания в ловкости, силе, умении и т.д. становится моментом, несущим в себе напряжение и, следовательно, формой «включения» участников в атмосферу празднично-игрового действа. Как было отмечено нами выше, состязательная функция игрового движения существенным образом связана с понятием «выигрыша». Однако здесь следует заметить, что «выигрыш» не есть материальный результат игрового движения, в «выигрыше» всегда внутренние силы «человека играющего», его способности.
В празднично-игровую атмосферу состязательная функция игрового движения всегда привносит для «человека играющего» переживание успеха или неудачи, которое влияет на направленность и силу игровой активности личности: проверяются и проявляются волевые, физические, интеллектуальные ресурсы «человека играющего» – смелость, решительность, настойчивость, инициативность, ловкость, сила и т.д. Благодаря актуализации этих ресурсов личности и успешности их проявления в соревновательных формах игровой деятельности «человек играющий» получает положительную информацию о себе, формирует положительное знание о собственных возможностях, «испытывает доверие» к себе, приобретает уверенность в своих силах.
Культурообразующее начало состязательной функции празднично-игровой деятельности находит свое выражение в понятии «добродетель», которое в историко-культурологическом контексте следует рассматривать как «быть на что-то способным, пригодным», «быть в своем роде подлинным и совершенным» (207, с. 79); «человек играющий» же в круге игры «подтверждает свою добродетель активным испытанием силы, ловкости, отваги…» (207, с. 81).
В современной практике праздничного досуга используются такие формы спортивно-игровых действий, как индивидуальные физические состязания и межкомандные соревнования, состязания в национальных видах и формах игровой деятельности, где «…дух, стремящийся к чести, достоинству, превосходству и красоте», выступает в качестве смыслообразующего основания игровой культуры «человека играющего».
Танцевально-игровой способ. Имманентность игры и танца, их семантическая взаимосвязанность, по мнению Й. Хейзинги, является абсолютной: «Отношение танца к игре есть не соучастие, а отношение части к целому, есть тождество сущности. Танец есть особенная и совершенная форма игры как таковой» (207, с. 187).
Сакральное значение танцевально-игрового действа в праздничном опыте культуры созидательно, положительно – это символизация акта созидания и творчества, ритмическая форма преобразования пространства и времени, олицетворение космогонического процесса превращений. Именно поэтому танцевально-игровое действо – наиболее яркое проявление экстатической формы в праздничном опыте игровой культуры, формы выражения сверхличностного мироощущения «человека играющего», когда «человек играющий» ощущает себя «переполненным природной стихией, которая не вне его, но в нем самом и не изображается им, а выражает себя через него» (218, с. 247).
Такова миросозерцательная основа танцевально-игрового действа, в котором участники игрового сообщества не подражают друг другу, не противопоставляются друг другу, но одновременно и независимо выражают один общий закон универсума – закон природного, космического ритма. Пляска и пение – наиболее популярные в праздничном опыте игровой культуры и адекватные народному «природно-ритмическому» мироощущению формы экстатической игры. В этом случае Н.А. Бердяев делает интересное наблюдение: «В русской стихии всегда хранится и сохраняется доныне дионисийский экстатический элемент… С этим связана огромная сила русской хороводной песни и пляски. Русские люди склонны к оргиям с хороводами» (19, с. 47).
Танцевально-игровое действо является самостоятельным компонентом празднично-игровых коммуникаций, что позволяет выделять его как отдельный способ организации игрового диалога. В качестве коммуникативно-организующей основы данный способ включает:
музыкальный ритм (торжественное шествие «улицы», «прогулочные» хороводы-шествия, медленные круговые хороводы, подвижные пляски-состязания в кругу, хороводы с величанием и обращением «по имени-отчеству»);
музыкальную композицию (короткие «наборные» песни, «разборные» песни, соответственно – приглашающие в хоровод и завершающие его; хороводные песни-диалоги; повествовательные хороводные песни, лирические песни- миниатюры, представляющие отдельные сцены-сюжеты);
хореографическую последовательность и рисунок движений (шли «змейкой», «веревочкой», образовывали полукрест, крест, круг, круг в кругу, два круга рядом, становились в колонны, «столбы», «застенки», деление на партии и т.д.);
песенный текст (аграрно-магической и брачной тематики);
пластическую выразительность жестов (взявшись за руки, поднятые к вверху руки, удары по плечу, руки держали перед собой, взаимные приветствия-поклоны и т.д.).
В качестве общерусской традиции, как отмечается в ряде исследований (Л.А. Астафьева, В.А. Бахтина, Т.А. Бернштам, М. Забылин, А.А. Климов, Б.А. Рыбаков, Н.Ф. Сумцов и др.), ведущей формой танцевально-игровых комплексов в праздничной культуре является хороводная игра. В этом случае для социально-педагогической теории и практики игры важным является факт, что хоровод выступает как традиционная пространственно-временная организация игрового сообщества в праздничных формах культуры, где каждый «человек играющий» приобщен к коллективной игровой традиции празднования. Хронотопом пространственно-временной организации хороводной игры является ритм, ритмическое начало: песня, танец, театрализованные сюжетно-драматические диалоги, игры-импровизации, вокально-танцевальные состязания.
Сравнительный анализ традиций игровых сообществ («карагод», «круг», «улица», «танки» и др.) в хороводной игре (А.Е. Алексеев, Т.А. Бернштам, В.Е. Гусев, И.И. Земцовский, М.Г. Харлап, К.В. Чистов и др.) открывает для нас возможность определить следующие положения, отражающие специфику игровых коммуникаций в хороводной игре:
Характерным признаком танцевально-игрового диалога является прямое, непосредственное общение участников, их «обращенность друг к другу» в круговой цепи или параллельных линиях;
Исключительно аксиальная направленность* игровых коммуникаций создает условия двусторонних личных контактов участников игрового сообщества – игрового диалога.
Именно ритмическое начало танцевально-игрового диалога «снижает» рациональные аспекты мировосприятия участников и в этом качестве выполняет контактоустанавливающую (фатическую) функцию, порождая ощущение общности (сообщества), одновременно формируя эмпатическую культуру «человека играющего» («культуру соощущений»).
Драматическое, театрализованное и состязательное начало игровых коммуникаций создает естественные условные ситуации творческой активности участников – перевоплощения, «перехода» в состояние «человека играющего» на основе свободного обмена ролевыми стратегиями, когда исполнитель может превратиться в слушателя и наоборот» (3, с. 54).
В этом случае, например, А.А. Климов замечает: «…содержание песни разыгрывается в лицах и исполнители с помощью пляски, мимики, жестов создают различные образы и характеры героев», и далее – «в игровых хороводах может выделяться исполнитель, играющий одну, а иногда две или три роли, но чаще всего в хороводе выделяется несколько действующих лиц; бывает и так, что действующими лицами являются все участники хоровода, которые одновременно разыгрывают сюжет песни» (93, с. 50-51).
Игровое сообщество в танцевально-игровых коммуникациях выступает естественной формой установления взаимоотношений и, следовательно, средой активного освоения социальной традиции, в которой можно выделить и систему взаимоотношений, задаваемую собственно сюжетом или правилами хороводной игры, и систему «личностных» отношений, и правил поведения, связанных со спецификой празднества. Здесь логично утверждать понятие «этика хоровода», включающего сложный комплекс норм поведения каждого «человека играющего».
С
точки зрения социальной методики,
принцип диалога, основанный на
вышеуказанных способах, решает задачу
вариативности форм и видов игровой
деятельности праздничного досуга и
гарантирует в связи с этим реализацию
творческой свободы «человека играющего»,
а именно:
* Аксиальная направленность коммуникаций предполагает передачу сообщений строго определенному лицу или группе.
каждому участнику в режиме диалога предоставлено условие коммуникативного выбора, то есть выбора различных способов кодирования и трансляции социокультурного опыта праздника;
каждый участник празднично-игровой коммуникации получает объективную возможность экспериментировать, исследовать альтернативные варианты собственных ролевых стратегий (ввиду разнообразия способов игрового диалога).
Непосредственно с рассмотрением деятельностного аспекта празднично-игровых коммуникаций связана логика нашего дальнейшего исследования.
В этом случае технологический алгоритм коммуникативной стратегии празднично-игровых форм культуры, на наш взгляд, представляет собой не что иное, как этапы формирования и проявления игровой культуры человека. При этом необходимо учитывать следующие особенности празднично-игровой коммуникации:
во-первых, в условиях празднично-игровых форм культуры возникает необходимость «перевода» «человека обыденного», с определяющими его условностями социально-нормативного поведения и использующим различные защитные фасады по отношению к собственной свободной, спонтанной, творческой активности, в состояние «человека играющего», с определяющим его игровым мироощущением и реализующим наиболее полно в празднично-игровом пространстве весь спектр своих сущностных сил;
во-вторых, переход в состояние «человека играющего» требует обеспечения естественного, без принуждения, вхождения участников праздника в режим игрового взаимодействия.
К этапам формирования и проявления игровой культуры человека можноотнести информационно-коммуникативную, формирующе-коммуникативную, творчески-инициативную фазы.
Информационно-коммуникативная фаза празднично-игрового диалога – ситуация формирования побуждающего стимула к игровому взаимодействию.
Этот этап является процессом организации визуальной игры (представления, зрелища), демонстрируемой между участниками референтной группы праздника и имеющей целью расширение границ информационного поля (усвоение диапазона игрового знания, правил игры, способов игрового общения и т.д.) остальных участников праздника.
Референтная группа праздника (или референты игрового общения) –участники, владеющие игровым знанием, обладающие коммуникативно-организующими навыками (коммуникативной компетентностью) и являющиеся трансляторами игровой культуры. В условиях празднично-игровых форм культуры референтной группой могут быть участники фольклорного коллектива, фольклорного театра и других творческо-исполнительских коллективов (более подробно тема референтной группы в социально-педагогической практике игровой культуры рассматривается нами в главе 3 настоящего издания).
Визуальная игра (представление, зрелище) участников референтной группы строится на демонстрации способов и правил игрового поведения для остальных участников празднично-игрового диалога. Тем самым в информационной коммуникативной фазе игрового взаимодействия создаются условия активизации «человека играющего» (усвоение способов и правил игрового взаимодействия).
Ориентированность информационно-коммуникативной фазы игрового взаимодействия на расширение информационного диапазона участников праздничной игры (усвоение опыта игрового знания) рассматривается нами как основание игровой активности (для чего?) в процессе формирования и проявления игровой культуры участников праздника.
Формирующе-коммуникативная фаза празднично-игрового диалога – процесс самоопределения участников праздника, ситуация формирования устойчивого стимула к игровому взаимодействию. На данном этапе развития игровой ситуации общение носит характер репродуктивного игрового взаимодействия между каждым членомреферентной группы и остальными участниками праздничной игры.
Общение в этом случае является репродуктивным ввиду того, что подразумевает повторение рассмотренных в информационно-коммуникативной фазе способов игрового взаимодействия с целью их освоения. Процесс направлен на формирование устойчивого мотива к игре, отличается заданностью целей (освоение) и фиксированностью общей последовательности игровых операций (согласно правилам), что в значительной степени уменьшает силу такого фактора, как «боязнь неудачи».
Известно, что игровые правила в основе своей имеют ритуализованный опыт (события, ценности, способы и т.д.). Следовательно, в начале своего развития игровая активность «человека играющего» логично носит репродуктивный характер, что выражается на данном этапе игры в овладении внешней, операциональной стороной игрового поведения (способы игрового общения, символические жесты, игровые тексты и т.д.).
Логика коммуникативной стратегии игровой ситуации требует на этом этапе следующих условий взаимодействия в процессе формирования устойчивого игрового сообщества праздника: принятие всеми участниками игровых правил и внутренняя ориентированность на игровое общение (снятие эмоционально-психологических барьеров).
Творчески-инициативная фаза празднично-игрового диалога – процесс само-действия всех играющих, ситуация проявления знания способов игрового общения.
Отличительной особенностью этого этапа развития игровой ситуации праздника является то, что она носит характер продуктивного действия в том смысле, что продуктивная сторона проявляется в нестандартности, неформализованности сторон игрового общения. В этом случае игровая активность «человека играющего» распространяется как на внешний, поведенческий уровень игрового общения, так и на его глубинный, личностный уровень: личностная интерпретация игровой роли, способов игрового общения выражается в импровизационном действии, инициативном поведении, отражая сугубо личностный смысл участников игры («очеловечивание» игрового общения).
Моментом наибольшей значимости, максимальной напряженности переживаний играющих является ситуация достижения игровой цели общения. С точки зрения игровой методики, этот этап развития праздничной игры углубляется за счет использования изобразительно-выразительных возможностей форм празднично-игрового досуга. Характер взаимодействия участников референтной группы и всего игрового сообщества в этом случае определяется как церемониально-игровое действие, особо подчеркнута последовательность действий (здесь целесообразно использование такого выразительного приема, как ретардация – замедление игрового действия, иногда остановка, «отключение» одного из выразительных приемов). Подчеркнутость эмоционального отношения к игровому событию выступает как внешний побудительный сигнал к переживанию, посредством которого осознается смысл происходящих игровых событий, ролевых взаимодействий, проявляется «эмоциональный опыт» играющих.
Все перечисленные выше фазы деятельности в моделируемой игровой системе празднично-игрового диалога естественно рассматривать в качестве этапов формирования и проявления игровой культуры участников: творческого мышления и способности воображения, владения творческой инициативой в игровом общении и навыками коммуникативной культуры; расширение информационного диапазона и интеллектуальной культуры личности, накопления собственного социокультурного потенциала через освоение традиционных способов игрового поведения и способности самовключения в общение, адекватное игровой ситуации.
Цель педагогической методики в этом случае носит комплексный характер: обеспечение психологической мотивированности участников на игру, свободного, без принуждения, вхождения их в игровой режим взаимодействия; обеспечение сменяемости фаз деятельности и эмоциональных состояний играющих.
Прежде всего, педагогический процесс формирования и реализации игровой культуры «человека играющего» в условиях праздничных форм необходимо рассматривать в соответствии с характером и логикой личностных изменений «человека играющего» как на внешнем, поведенческом уровне, так и на внутреннем, психологическом уровне.
Представление об алгоритме ролевого поведения личности (см. параграф 2.1) помогает решитьв условиях празднично-игрового диалога проблему психологической перестройки «человека обыденного» в состояние «человека играющего», то есть обеспечивает психологически комфортное, естественное и непринужденное «вхождение» «человека играющего» в празднично-игровую атмосферу.
Началом процесса такого «перехода» «человека обыденного» в «человека играющего» на празднике служит инициированный членами референтной группы эмоциональный импульс (визуальная игра),направленный на передачу участникам праздника игрового опыта (события, правила, традиции, способы игрового взаимодействия). На этом этапе наиболее важным для проявления игровой активности является определенное коммуникативное состояние участников – соответствующая перестройка эмоционально-волевых характеристик личности.
Следующий этап игровой активности участников праздника характеризуется проявлением таких субъективных ощущений, как «надежда на успех» и «боязнь неудачи». В этом случае у участников игрового сообщества наблюдается потребность в определении собственных стратегий поведения, что выражается в повышении-понижении уровня игровой активности. Здесь направление вектора в поведении «человека играющего» органически связано с его включенностью в реальную систему деятельности: освоение игрового опыта на основе репродуктивных взаимодействий, с одной стороны, адекватности «внешних опор» – с другой.
Согласно логике определяемой нами коммуникативной стратегии праздничной игры, дальнейшее развитие игровых отношений представляет собой творчески-инициативную фазу, связанную с проявлением знания способов игрового общения, с творческой инициативой участников и деятельностью референтов игры, направленной на максимальное стимулирование игровой активности участников игрового сообщества.
В данном случае можно наблюдать значительную успешность играющих в режиме игрового взаимодействия: способность создавать игровые стратегии поведения; свободно принимать на себя игровые задания. При этом проявляется способность понимать внутренний смысл этих заданий, оценивать игровые задания на основе собственной ориентации (личностного смысла) в соответствии со своими чувствами (игровыми переживаниями), реализуется умение развить значительное волевое усилие, повышающее игровую активность, особенно в ситуациях, связанных с чувством неуверенности или страха («страх социальной изоляции», «боязнь неудачи»).
Однако необходимо подчеркнуть, что игровая технология прежде всего стимулирует личностные изменения, т.е. в рамках празднично-игрового пространства технологическая модель открывает возможности для формирования и проявления творческо-преобразующих умений и способностей, волевых качеств «человека играющего», но конечный результат процесса в виде реального личностного изменения не всегда является гарантированным.
Выводы:
Праздничное время служит, в первую очередь, организующим началом свободной творческой инициативы человека, которую можно определить как понимание (интерпретация) бытия человеком и выражение этого личностного понимания бытия; адекватное самовключение на этих условиях каждого участника в общий строй художественно-эстетической среды праздничного пространства способствует приобретению «человеком играющим» необходимого социокультурного опыта – игровой культуры человека.
Празднично-игровая коммуникация предполагает установление связи и отношений между миром и личностью на основе способов кодирования и трансляции социокультурного опыта праздника, то есть в социально-педагогической практике необходимо рассматривать становление игровой культуры человека в контексте знаковых систем праздничной игры, когда раскрываются семантический, семиотический и деятельностный аспекты игровой культуры.
Символизация как результат слияния чувственного и смыслового начал выявляет ценностное поле, исторические корни духовной жизни в праздничной игре; представляет игровую культуру в качестве традиций празднования; определяет ролевую стратегию поведения «человека играющего» в условиях праздничных форм культуры; в ролевых стратегиях праздничной игры формируется культурно-исторический, национальный, творческий образ самого «человека играющего»; символическое содержание праздничных форм культуры выступает как источник философской, эстетической, этической и педагогической мысли, соответственно служит становлению педагогической культуры самой праздничной игры и профессионально-педагогической технологии праздничных форм культуры.
Символизация, то есть придание выразительных форм тем или иным значениям мировосприятия «человека играющего» в праздничной культуре, осуществляется в способах моделирования праздничной игры (способах актуализации игровой культуры): зрелищно-игровом способе, организующем процесс празднично-игровой коммуникации в форме эстетической деятельности публики от установления эмоционально-ценностных взаимоотношений участников до превращения состояний участников праздника в их общее достояние – праздничную атмосферу, празднующую общность, игровое сообщество; ритуально-игровом способе, наполняющем праздничные формы культуры высшей серьезностью сакрального, священного и святого, во всех случаях это жизнеутверждающее мироотношение «человека играющего» и жизнеобеспечивающая стратегия праздничной игры; карнавально-игровом способе, когда игровая культура выражается в праздничности «без благоговения, совершенном освобождении от серьезности, атмосфере равенства, вольности и фамильярности, шутовских увенчаниях-развенчаниях, веселых карнавальных войнах и побоищах, пародийных диспутах…»; спортивно-игровом способе, в формах ярко выраженного соревновательного элемента игровой культуры, то есть в формах, в которых функция состязания (агона) приобретает форму игры и является первичной, «человек играющий» же в этих формах игры «подтверждает свою добродетель активным испытанием силы, ловкости, отваги…»; танцевально-игровом способе, когда ритмическое начало игровой культуры выступает как традиционный способ пространственно-временной организации игрового сообщества, одновременно формируя эмпатическую культуру «человека играющего» («культуру соощущений»).
Технологический алгоритм коммуникативной стратегии празднично-игровых форм культуры представляет собой не что иное, как этапы формирования и проявления игровой культуры человека – информационно-коммуникативную фазу празднично-игрового диалога (ситуация формирования побуждающего стимула к игровому взаимодействию), формирующе-коммуникативную фазу празднично-игрового диалога (ситуация самоопределения участников праздника и формирования устойчивого стимула к игровому взаимодействию), творчески-инициативную фазу празднично-игрового диалога (ситуация проявления игровой культуры «человека играющего).
Цель педагогической технологии игры в этом случае носит комплексный характер – обеспечение психологической мотивированности участников на игру, свободного, без принуждения, вхождения их в игровой режим взаимодействия; обеспечение сменяемости фаз деятельности и эмоциональных состояний играющих.
Формирование и проявление игровой культуры «человека играющего» в условиях праздничных форм необходимо рассматривать в соответствии с характером и логикой личностных изменений «человека играющего» как на внешнем, поведенческом уровне, так и на внутреннем, психологическом уровне – соответствующая перестройка эмоционально-волевых характеристик личности, включенность в реальную систему игровой деятельности (освоение игрового опыта на основе репродуктивных взаимодействий, определение собственных стратегий поведения) и творческая активность играющих (способность создавать игровые стратегии поведения; свободно принимать на себя игровые задания).