19. Различные формы церковного объединения преимущественно харизматической природы

19.1 Ассоциации верующих

Новые кодексные нормы, касающиеся ассоциаций верующих (каноны 298_329), в целом имеют одно несомненное достоинство: они прочно укоренены в конституциональном праве каждого верующего свободно основывать сообщества, направленные на благотво рительные или благочестивые цели, либо просто на содействие возрастанию в общем христианском призвании. Поэтому прежде чем говорить об общих положениях, регулирующих кодексное законодательство об ассоциациях в Церкви, стоит кратко рассмотреть юридические очертания и последствия конституционального права создавать сообщества.

а) Конституциональное право каждого верующего свободно объединяться

Данное право, кодифицированное в каноне 215 и включающее в себя не только право создавать сообщества, но также сопряженное с ним право присоединяться к сообществам, имеет двойное основание. Первое — естественное, поскольку это право отвечает социальной природе человека; второе — сверхъестественное, поскольку миссия Церкви может эффективно осуществляться только общинным субъектом. Поэтому ассоциирование оказывается необходимым или, по меньшей мере, весьма полезным для исполнения такой миссии²¹. В этом втором смысле право ассоциироваться, прежде всего, происходит из крещения, подкрепляясь таинством конфирмации и даром харизмы. Кодификация этого права каждого верующего представляет собой позитивное новшество. В Кодексе 1917 г. оно не было действительно формализовано, так как прежний канон 684, далекий от конституциональной перспективы, ограничивался похвалой тем верующим, которые пожелали присоединиться к ассоциациям, учрежденным или рекомендованным иерархией.

Тем не менее, типично церковное значение этого конституцио нального права верующего было бы очевиднее, если бы церковный законодатель 1983 г., устанавливая общие нормы для всех ассоциаций, уделил большее внимание праву на собственную духовность, признанную каноном 214 в соответствии с соборным учением о множест венности путей к святости, а также праву способствовать апостольс кой деятельности Церкви или поддерживать ее своими начинаниями. В частности, если бы это последнее право, зафиксированное в каноне 216, было объединено с первым, как основание общих норм относительно ассоциаций верующих, это позволило бы дать более точное законодательное выражение учению Второго Ватиканского собора.

Действительно, в декрете об апостольстве мирян термин incepta apostolica (апостольские начинания) хотя и не относится к какой-то конкретной организационной форме, тем не менее, означает не просто opera (дела)²². Термином incepta отцы собора обозначают любую инициативу, личную или общинную, благодаря которой «missio Ecclesiae melius impleri potest» (может быть лучше исполнена миссия Церкви, AA 24, 3). Тесная связь между incepta apostolica и missio Ecclesiae была уловлена и самим церковным законодателем в первой из общих норм, относящихся к ассоциациям верующих. Имеется в виду канон 298 § 1, где среди нескольких форм объединения называются также начинания ad evangelizationis и ad ordinem temporalem christiano spiritu animandum (Евангелизации и оживотворения преходящего мира христианским духом)²³. Теперь ничто не препятствует канонисту отнести новые церковные движения, возникшие из порождающей харизмы, именно к той категории церковных объединений, которые, согласно канона 216, могут быть названы католичес кими, не обязательно принимая при этом правовой статус ассоциации. Конечно, если бы церковный законодатель систематически развил эту интуицию, он сумел бы лучше выразить на нормативном уровне учение Собора о трех основных формах церковных объединений: ассоциациях, имеющих специальный mandatum от церковной власти; ассоциациях, которые хотя и получают recognitio (признание) со стороны власти, однако по существу опираются на стремление к объединению самих верующих; и наконец, так называемых incepta apostolica, которые, не будучи обязательно ассоциациями, благодаря своей порождающей харизме обладают большей способностью к миссионерскому проникновению²⁴.

Хотя за этой последней формой церковного объединения признается возможность ее дифференцированного признания со стороны власти, новый Кодекс грешит непоследовательностью и не предлагает для нее никакой определенной правовой основы. Несмотря на это, канон 327 призывает верующих-мирян высоко ценить именно данный тип consociationes, как наиболее подходящий для оживотворения порядка преходящего мира христианским духом.

б) Кодексная типология и общие нормы

В общих нормах относительно ассоциаций верующих (каноны 298_311) церковный законодатель 1983 г. предлагает настоящую кодексную типологию. В ней наряду с классическими различениями — как, например, между асссоциациями erectae либо просто laudatae vel commendatae (учрежденными либо одобренными, или рекомендуемы ми), или между ассоциациями клириков и мирян, а также смешанными, — возникают и набирают силу новые различения — например, между объединениями общественными (каноны 312_320) и частными (каноны 321_326). Это последнее типологическое различение, самое важное в кодексном законодательстве, но и самое новое в каноническом праве, отчасти начинает превалировать над традиционным различением между учрежденными (кан. 298 § 2) и признанными (кан. 299 § 3) ассоциациями. Это подтверждается двумя фактами.

Во-первых, Кодексом канонического права был воспринят не только принцип предоставления (concessio), согласно которому церковная ассоциация юридически не существует, если она не учреждена компетентной церковной властью, но и принцип inscriptio, или признания, в соответствии с которым ассоциация, не учрежденная церковной властью, может быть признана юридически существующей, однако без образования юридического лица. В каноне 299 § 3 речь идет о recognitio (признании), отличном от approbatio (одобрения, утверждения) канонов 314 и 322 § 2, которое необходимо для образования юридического лица, общественного или частного.

Во-вторых, правовые очертания обеих категорий с достаточной ясностью обнаруживают, что речь идет о смешении старого и нового. Этим легитимируется точка зрения тех, кто считает кодексную типологию смешанной системой²⁵. Согласно положению каноничес кого закона, обе категории ассоциаций должны иметь собственные статуты. Однако различие между ними состоит в следующем. Частные объединения образуются по частному согласию верующих и в свою очередь подразделяются на признанные, но не имеющие юридического лица, и на имеющие юридическое лицо, потому что их статуты были одобрены церковной властью. Напротив, общественные объединения учреждаются компетентной церковной властью и потому образуют общественное юридическое лицо, ставя перед собой цели учительства христианской доктрине от имени Церкви или возрастание публичного культа, или другие цели, осуществление которых по природе составляет прерогативу церковной иерархии. Таким образом, единая мера публичности объединения верующих состоит в том, что их членам предоставляется большая или меньшая возможность говорить и действовать от имени Церкви и ее власти на благо всего Народа Божьего. К сожалению, проблема опять заключается в большей или меньшей близости ассоциаций верующих к церковной власти, как если бы понятие «in nomine Ecclesiae» (от имени Церкви) нужно было интерпретировать как «in nomine hierarchiae» (от имени иерархии)²⁶. В самом деле, во всех разделах статута — от принятия членов до управления имуществом, от структуры правления до определения границ самой ассоциации, — частные объединения, имеющие юридическое лицо, пользуются большей автономией от церковной власти, а значит и меньше зависят от общего канонического права²⁷.

Терминологические колебания — одна из причин того, что новые кодексные нормы относительно ассоциаций в конечном итоге оставляют отчетливое впечатление абстрактных дистинкций²⁸, не имеющих прямой связи с живой и непрестанно развивающейся церковной реальностью. Даже кратчайший анализ кодексной типологии дает почувствовать, что церковный законодатель 1983 г. не только не уделил достаточного внимания экклезиологическому фундаменту и, в частности, харизматическому происхождению объединений верующих, но и проявил чрезмерную зависимость от государственного права об ассоциациях.

в) Двойная зависимость титула De christifidelium consociationibus (Об объединениях верующих) от государственного права об ассоциациях

Чрезмерная зависимость церковного законодателя от государственной правовой доктрины об ассоциациях особенно ясно обнаруживается в двух моментах: во введении в каноническое право различения между общественными и частными ассоциациями и в употреблении самого понятия ассоциации.

В лучших традициях католической канонистики всегда было принято считать, что различение между общественным и частным неприменимо к правовой системе Церкви²⁹. По всей видимости, оно было введено церковным законодателем 1983 г. как чисто практический критерий, дающий возможность установить определенную дифференциацию между разными ассоциативными феноменами в Церкви³⁰. Иначе говоря, церковный законодатель, не желая браться за решение трудных теоретических вопросов, введением такого различения попытался самым простым способом придать юридическую оперативность дидактической типологии или категоризации, чтобы на ее основании различать степени церковности, присущие конкретным ассоциациям и движениям. Однако возникает законный вопрос: даже если допустить, что юридическое различение между публичным и частным возможно освободить от всякой связи с вероучением, насколько велик его вклад в прояснение деликатной проблемы определения церковности или нецерковности той или иной конкретной ассоциации или движения? Независимо от благих намерений законодателя, единственным критерием, которым он действительно пользуется при решении вопроса о церковности, по существу остается критерий первой кодификации: степень приближен ности к церковной иерархии.

В новом Кодексе этот критерий только сделался эластичнее благодаря поправке, внесенной законодателем в прежнюю систему concessio, — одновременным применением так называемого принципа inscriptio. В рамках экклезиологии, вытраиваемой на всех уровнях принципом communio, такой способ определения степени церковности группы, движения или ассоциации недостаточен по меньшей мере по двум причинам.

Во-первых, папский Магистерий уже установил другие критерии суждения о подлинности порождающей харизмы церковного объединения³¹, а также некоторые фундаментальные принципы различения и признания церковности ассоциаций любого типа³². Во-вторых, всякое движение или объединение является церковным прежде всего в той мере, в какой оно причастно природе Церкви³³, — причастно через слушание Слова и служение Таинств, через ответственное послушание дарам Духа и общинной жизни всей Церкви, где в силу принципа communio свобода Духа всегда сопряжена с узами власти. Это значит, что в Церкви даже так называемые частные ассоциации, если они осуществляют принцип communio, всегда представляют собой церковную реальность, то есть явление, в котором реализуется Церковь. А значит, они как таковые никогда не могут быть только частными, в терминах науки государственного права³⁴. Эти ассоциации обладают таким характером еще до вмешательства церковной власти с целью проконтролировать их уставы, согласно канону 299 § 3, или же с тем, чтобы одобрить и рекомендовать данную ассоциацию, в соответствии с каноном 299 § 2. Дальнейшее подтверждение этому факту обнаруживается в том, что если цель частной церковной ассоциации может иметь особый характер и не включать прямо все цели Церкви, тем не менее такая специфическая цель — в силу принципа взаимной имманентности целого и части — всегда имплицитно содержит в себе, по крайней мере in nuce (в зародыше, в ядре) все содержание христианской жизни, а значит, и весь универсальный опыт Церкви, ибо в противном случае данная ассоциация вовсе не была бы церковной. Последнее утверждение дает ключ к прояснению самого понятия ассоциации.

Каноническая наука столкнулась с большими трудностями при попытке четко определить отличие assotiatio или consociatio (ассоциации или сообщества) от более общего понятия aggregatio (объединения). Кроме того, то понятие ассоциации, которое принято как Кодексом канонического права, так и современной канонистикой, по существу идентично соответствующему понятию государственно -правовой науки. Если в качестве ориентира взять приблизительную оценку дебатов, развернувшихся по данному предмету на Международном конгрессе в Мюнхене в 1987 г.³⁵, то даже имевшее здесь место заметное продвижение вперед все еще недостаточно для того, чтобы дать исчерпывающий ответ на вопрос об истинной природе церковной ассоциации.

Действительно, четыре элемента, образующих самую сущность consociatio, определяются следующим образом. Первый элемент — коллективность личностей, понимаемая, однако, не как communitas fidelium, а просто как universitas personarum (совокупность лиц), вместе составляющих юридическое лицо. Второй элемент — свободный выбор цели, ограниченной рамками канонистики. В свою очередь, он содержит в себе два основных элемента: общая и свободная воля к объединению (так называемая Vereinigungswille), находящая выражение в акте основания сообщества его будущими членами; и тот факт, что эта воля ставит перед собой одну или несколько специфических целей, некоторым образом входящих в миссию Церкви, но никогда не совпадающих с этой миссией в целом. Третий элемент — так называемый внутренний порядок, форма которого определяется свободно избранной целью сообщества. Четвертый и последний элемент consociatio — свобода членства (freie Mitgliedschaft), которая характеризует сообщество в юридическом отношении как феномен свободы.

Именно эти четыре элемента, хотя и в других терминах, называются государственно-правовой наукой существенными признаками понятия ассоциации. В самом деле, здесь тоже говорится о множественности субъектов, о воле, автономным образом конституиру ющей собрание ассоциированных лиц, об общей цели, из которой рождается юридически обязывающая связь между членами ассоциации, по природе свободная или добровольная³⁶. Однако наука о государственном праве уже давно осознала те трудности (возможно, непреодолимые), с какими сталкивается доктрина частных ассоциаций, когда она предполагает на основе этих элементов провести различение между ассоциацией в строгом смысле и любым другим ассоциативным феноменом — в частности, консорцией³⁷. Действительно, некоторые исключают консорцию из числа ассоциаций ввиду принудительной, или необходимой, природы связи между ее членами. Другие, напротив, считают ее ассоциацией, обязательной в своем конституировании в качестве ответа на общую потребность, но не менее свободной из-за этого в своих действиях. Как следствие, предлагаемые государственно-правовой доктриной классификации ассоциаций столь многообразны, что неопровержимо свидетельству ют о сложности ассоциативного феномена как такового.

Эта сложность еще более возрастает в Церкви, потому что истоком каждой церковной ассоциации (именно как церковной) служит сверхъестественный импульс, полученный от Святого Духа. В свете этого экклезиологического обстоятельства должны быть переосмыслены четыре существенных элемента consociatio, — если, конечно, не предполагается обозначить данным термином просто явление частной автономии, не имеющее, как таковое, никакого экклезиологического значения и потому идентичное в юридическом аспекте понятию ассоциации в государственном праве. Подобная ассоциация может фактически существовать в Церкви, но, разумеется, она не является типичной моделью канонической ассоциации и не исчерпывает значение латинского термина consociatio.

Если титулы в Кодексе канонического права что-нибудь значат, тогда термин consociatio следует интерпретировать как общее заглавное понятие (Oberbegriff), под которым дифференцировано располагаются многочисленные и разнообразные формы церковных объединений. В частности, оно определяет юридический контекст не только тех церковных объединений, которые по природе имеют статуты ассоциации в собственном смысле, но и тех новых форм (к тому же на сегодняшний день наиболее многочисленных и наиболее действенных в пастырском отношении), которые по своим структурным, а порой и правовым очертаниям не вписываются в названные выше четыре элемента, определяющих понятие ассоциации. В самом деле, эти формы являются не просто совокупностью лиц, но подлинными общинами или братствами верующих. Их возникновение нельзя исчерпывающим образом объяснить ни следствием чисто волюнтаристского свободного решения об объединении, ни результатом преследования специфической частной цели. Они являются общинами верующих, рожденными из следования порождающей харизме. И потому всякий, кто в них участвует, делает это не во имя морального активизма, но потому, что воспринимает эти формы братства как необходимую структуру для всецелого выражения своей собственной личности христианина. Согласно учению Второго Ватиканского собора, именно потому, что такие формы совместной жизни рождаются из дара харизмы³⁸ , они придают непосредственную действенность тому факту, что каждый крещеный христианин призван Духом к общинной жизни, и подготавливают своих членов (LG 12, 2) к более ответственному принятию общей миссии Церкви.