§5. Коммуникативная стратегия

Стилистика текстов, представляющих собой различные речевые жанры, зависит, как было сказано, от авторской интенции, от «коммуникативного поведения» говорящего (пишущего): если он хочет одобрить, похвалить, поддержать собеседника, он выбирает одно коммуникативное поведение, если же, напротив, его цель — обидеть, унизить, победить собеседника, — его коммуникативное поведение окажется иным. При этом достичь одной и той же коммуникативной цели можно различными способами. Способ, которым автор добивается поставленной коммуникативной цели, осуществляет свою интенцию, называется коммуникативной стратегией. Изучение коммуникативной стратегии входит в задачи риторики. Однако она важна и для стилистики речи, поскольку само осуществление коммуникативной стратегии основывается на применении определенных стилистических приемов, связанных с понятием стилистического значения.

Пример анализа коммуникативной стратегии приводит В.В. Одинцов (Кожин, Крылова, Одинцов 1982:162—164) —это блестящий разбор Ф.М.Достоевским защитительной речи юриста В.Д. Спасовича по делу барона Кронеберга, обвинявшегося в истязании семилетней дочери (ребенка секли розгами, шпицрутенами, с помощью которых солдат царской армии часто забивали до смерти, когда их прогоняли сквозь строй). В «Дневнике писателя» за 1876 год Ф.М. Достоевский приводит выдержки из речи Спасовича и последовательно анализирует их, раскрывая коммуникативную стратегию адвоката, направленную на то, чтобы у присяжных заседателей создать образ отца, пекущегося о благе ребенка, борющегося с его дурными наклонностями, и образ испорченного существа, которое подвергается всего лишь справедливому нака­занию, а при этом усиленно затушевывается возраст «наказуемого» (затушевывается тот факт, что речь идет всего лишь о семилетнем ребенке) и проявление бесчеловечной жестокости отца (что имело место отнюдь не наказание, а подлинное истязание); стратегия адвоката направлена также на то, чтобы себя представить не защитником, а беспристрастным исследователем, который хочет всего лишь «объяснить случай», а поэтому якобы рассчитывает на понимание присяжными сути дела: именно они, как это изображает адвокат, способны глубоко разобраться, понять, т. е. сделать то, что до них не смогли сделать ни прокурор, ни судебная палата, выдвинувшие обвинение.

Вот начало речи В.Д. Спасовича:

«Я боюсь, г.г. присяжные заседатели... не определения судебной палаты, не обвинения прокурора... я боюсь отвлеченной идеи, призрака, боюсь, что преступление, как оно озаглавлено, имеет своим предметом слабое, беззащитное существо. Самое слово «истязание ребенка», во-первых, возбуждает чувство большого сострадания к ребенку, а во-вторых, чувство такого же сильного негодования к тому, кто был его мучителем».

Комментарий Ф.М. Достоевского:

Оченьловко. Искренность необыкновенная. Нахохлившийся слушатель, заранее приготовившийся выслушать непременно что-нибудь очень хитрое, изворотливое, надувательское и только сказавший себе: «А ну, брат, посмотрим, как-то ты меня теперь надуешь», - вдруг поражен почти беззащитностью человека. Предполагаемый хитрец сам ищет защиты, да еще у вас же, у тех, которых собрался надувать! Таким приемом г. Спасович сразу разбивает лед недоверчивости и хоть одной капелькой, а уж профильтровывается в ваше сердце.

Адвокат определяет свои задачи:

«В нормальном порядке вещей употребляются нормальные меры. Но в настоящем случае была употреблена мера несомненно ненормальная. Но если вы вникнете в обстоятельства, вызвавшие эту меру, если вы примете в соображение натуру дитяти, темперамент отца, те цели, которые им руководили при наказании, то вы многое в этом случае поймете, а раз вы поймете — вы оправдаете, потому что глубокое понимание дела непременно ведет к тому, что тогда многое объяснится, покажется естественным, не требующим уголовного противодействия. Такова моя задача: объяснить случай.»

Ф.М. Достоевский замечает:

То есть, видите ли: «наказание», а не «истязание»... значит, всего только родного отца судят за то, что ребенка побольше посек. Эк ведь время-то пришло! Но ведь если глубже вникнуть... вот то-то и есть, что поглубже не умели вникнуть ни судебная палата, ни прокурор. А мы присяжные заседатели, вникнем, так и оправдаем, потому что глубокое понимание ведет к оправданию», сам говорит, а глубокое то понимание значит только у нас и есть, на нашей скамье... Одним словом, «польсти, польсти!» старый, рутинный прием, а ведь пребла-гонадежный!

Для осуществления описанной коммуникативной стратегии адвокатом используется целый ряд стилистических приемов. Во-первых, как подметил Ф.М. Достоевский, это замена эмоционально-экспрессивного существительного истязание нейтральным наказание, имеющая целью нейтрализовать эмоциональную сторону дела. Во-вторых, повторы, точные перечисления («я боюсь...», «я боюсь...»; «во-первых», «во-вторых», перечень количества струпиков и шрамиков) должны создать у слушателей (а ведь это присяжные, от которых зависит приговор!) образ автора как объективного, искреннего исследователя дела, пытающегося беспристрастно, «глубоко» «исследовать» случай и «объяснить» его. И только после того, как этими приемами он «профильтровался» в душу слушателей, внушил им доверие к себе, в конце речи он переходит к эмоционально-риторическим структурам:

«Отец судится; за что же ? За злоупотребление властью; спрашивается, где же предел этой власти? Кто определит, сколько может ударов и в каких случаях нанести отец, не повреждая при этом наказании организм дитяти ?»

Второй пример — из газетно-публицистических текстов последнего времени. Это коммуникативная стратегия средств массовой информации, писавших о работе ученых Института русского языка Российской Академии наук над новой редакцией «Правил русской орфографии и пунктуации».

Поскольку «Правила русской орфографии...» после 1956 года не переиздавались, сама эта брошюра уже стала библиографической редкостью, так что ни учителя, ни методисты, ни работники издательств и редакций ее практически не имеют. Уже один этот факт означает, что назрело время ее переиздания. Но с 1956 года прошло больше половины века, и за это время в русском языке появилось много новых слов, в частности заимствований, написание которых старыми правилами никак не регламентируется. Естественно, что переиздание «Правил...» должно быть не стереотипным, а исправленным и дополненным. Именно такая работа над новой редакцией свода правил орфографии и пунктуации велась учеными Российской академии наук в Институте русского языка, причем к этой работе были привлечены также учителя школ, преподаватели вузов, издательские работники, методисты. Как обществу следовало отнестись к этой работе? Разумеется, только положительно: ведь сохранение норм литературного языка — это стабилизирующий фактор в обществе. Единый русский литературный язык выступает и как средство общения всех россиян (и не только россиян) на огромных просторах страны, и как основа русской литературы, ставшей уже признанным достоянием всей мировой культуры. Значит, сохранение литературного языка, его норм (в частности и орфографических) — стабилизирующий фактор. Напротив, расшатывание норм литературного языка, сохранение ситуации нестабильности в этой сфере приводит и к падению речевой культуры общества, и к падению авторитета русского языка, русской литературы и русской культуры, а тем самым - к большей разобщенности россиян.

Как же поступили средства массовой информации в этом случае? Они сообщили читающему обществу, что готовится «реформа русского языка». Умышленная замена словосочетания «новая редакция свода правил» на словосочетание «реформа языка» сразу же создавала негативное отношение россиян к этой работе, поскольку любое реформирование для простых граждан в последние годы всегда оборачивалось лишь повышением цен, дополнительными расходами и прочими неприятностями. Несмотря на все разъяснения, что «реформы языка» не бывает, что это нонсенс (язык развивается по своим законам, нельзя вдруг, в одночасье реформировать язык; орфография, правила письма — это не язык, но и реформы орфографии никто не предлагает), — все СМИ упорно твердили о готовящейся в тиши кабинетов реформе языка. Такая формулировка позволяла журналистам, газетчикам, с одной стороны, обвинить авторов новой редакции правил в стремлении к ненужному, бездумному реформаторству, в желании разрушить наш «великий и могучий русский язык». А с другой стороны, показать, как якобы пренебрежительно относятся ученые ко всему обществу, не спрашивая у него мнения, не советуясь с ним по такому важному для всех вопросу. Тем самым на себя они надели маску защитников русского языка, радетелей за его судьбы, а заодно и защитников всего русского общества от неоправданных амбиций этих врагов-ученых. Такая коммуникативная стратегия была направлена на то, чтобы дезориентировать общество, вызвать у него негативное отношение к ученым, истинно стремящимся к сохранению русского литературного языка, и создать образ авторов текстов СМИ как защитников русского языка, в то время как на самом деле они, препятствуя работе над новой редакцией свода правил, лишь содействовали Охранению ситуации нестабильности. Негативное отношение к авторам новой редакции свода правил вызывалось с помощью лексики с пейоративными стилистическими коннотациями: келейно пройдет здесь «обсуждение» (кавычки должны дать представление читателю, что никакого обсуждения в полном смысле этого слова не будет, т. е. использован прием иронии), беспроблемно получен будет вожделенный «одобрямс»; теперь все на мази; вся наша инфраструктура накроется медным тазом; не миновать школьникам некоторого раздвоения сознания, то есть, попросту сказать, шизофрении; навязываемый авторами; грубым образом продвигают в жизнь свое детище; интеллигенция развопилась; хрен редьки не слаще и т. д. и т. п. Как видно из примеров, авторы текстов в СМИ прибегают и к просторечию, и к жаргону, оскорбительным тоном говорят о своих оппонентах, проявляя речевую агрессию. В коммуникативную стратегию этих газетчиков входит и намеренное объединение себя с читателями, что также должно содействовать формированию образа автора — газетчика и журналиста- как защит­ника интересов масс, вызывать доверие ко всему, что они пишут и говорят. Этот образ народных защитников авторы статей формируют, усиленно подчеркивая свою с адресатом общность использованием местоимения мы: «на нас с вами обрушится*, «нас накроет парашют» и т. п.

Следовательно, отбор и комбинация языковых средств, рационально-логические и эмоционально-риторические структуры, т. е. стилистические приемы, вырабатываемые авторами текстов, заданы их коммуникативной стратегией и призваны в первую очередь создать определенный образ автора, для того, чтобы достичь поставленной коммуникативной цели, реализовывать авторскую интенцию.

§6.