2. Различие между естественными и гуманитарными науками

Все науки собирают знания и посредством публикаций в журналах и книгах делают их доступными широкой общественности. Предметом знаний считаются достоверные явления, т. е. те, что происходят при определенных условиях неизменно и действительно что-то объясняют, а не наблюдаются случайно. Всему должны предшествовать системати­ческие исследования, в которых гипотезы проверялись бы при помощи определенных методов. В первую очередь это возможно в естествен­ных или точных науках. В них формулируются номотетические зако­ны, например, закон тяготения, когда после множества проведенных опытов делается вывод , касающийся общих закономерностей. В широ­ком смысле можно говорить об эмпирических науках (греческое слово empeiria соответствует слову «опыт»), т. е. о науках, данные которых опираются на опыт и, следовательно, на наблюдение. Если наблю­дениям соответствуют точные показания, то мы говорим о точных науках, выводы которых оформляются в так называемых протоколах. Требующее объяснения положение вещей (Explanandum), таким обра­зом, определяется через объясняющее положение вещей (Explanans). За основу берется показание, отнесенное только к одному случаю. Если это показание подтверждается при повторных исследованиях, оно становит­ся выводом из всеобщей закономерности. Следуя т. н. схеме Гемпеля-Опенгейма, мы используем «гипотезу о законе», которая при определен­ных обстоятельствах должна логически объяснить положение вещей так, что «объясняемое» действительно будет объяснено посредством «объясняющего», в виде возобновляемых исследований по новой про­верке закономерностей.

Интерпретационные науки

В гуманитарных науках такого рода исследование невозможно. Будучи идеографическими дисциплинами они описывают только частное в его совершенном своеобразии, например, определенную историческую эпоху или поведение отдельной личности. Подобные явления мы уже не станем — как в случае естественных наук — считать и измерять, а напротив, займемся отдельной личностью, попытаемся достичь эмпатии, чтобы понять, как она думает, чувствует и действует.

Гуманитарные науки имеют дело не с измеримой вещественностью природы, а с изменчивыми субъективными переживаниями и индивиду­альным душевным складом человека. В соответствии с предметом их изучения — духовно-психическим образом — их метод является не объ­ясняющим, а понимающим, истолковывающим, интерпретирующим. Мышление связано с интерпретацией произведения искусства или лите­ратурного текста. Наша цель — обнаружить, что хотел сказать худож­ник, понять стоящий за строками текста смысл или сокровенное сообще­ние, которое скрыто за явно изображенным на картине. В этой работе принимают участие наша интуиция, фантазия, способность сопережи­вать и способность «входить» в текст, пластику или живописное полот­но, что является важным условием для того, чтобы неочевидное сделать очевидным. Нагляднее всего это проявляется на примере изобразитель­ного и драматического искусства.

Художник творчески и образно работает, побуждаемый силой сво­его воображения. Выражение сознательно пережитой реальности при­дает его произведению индивидуально-субъективный характер: это касается равным образом и художника, и зрителя. Только при условии общего исторического понимания можно понимать художественное про­изведение, причем, импрессионистическая и экспрессионистическая живопись демонстрирует нам, что субъективная реальность не всегда точно соответствует реальности объективной.

В литературоведении, а прежде всего в философии тоже занимаются интерпретацией, истолкованием. Большинство текстов этих наук истолковывают стихи, рассказы и романы, интерпретируют мифы и реаль­ность (Watzlawick, 1976). При этом учитывается, какую именно инфор­мацию для людей как существ родовых несут в себе мифы: интерпрета­ция становится, таким образом, учением о смысле (Rapoport, 1972) или истолкованием знаков (Есо, 1972).

Герменевтика и феноменология

Мы оказались в области гуманитарных наук, которые, в отличие от естественных наук, не поддаются точным измерениям, но к объективной реальности которых нам удастся приблизиться посредством нашего субъективного понимания. Это вовсе не значит, что научный характер гуманитарных наук берется нами под сомнение,— просто мы имеем дело с двумя разными научными парадигмами. В гуманитарных науках нередко удается довольно точно описать те или иные процессы. С дру­гой стороны, в естественных науках многие процессы описываются лишь приблизительно, как в современной атомной физике лишь с опре­деленной вероятностью. Зачастую физик вынужден прибегать к об­разности описывая, например, свойства электронов то как волну, то как частицу. История интерпретирует дошедшие до нас источники, изу­чая, допустим, образ жизни какого-то народа в глубокой древности. Однако источники могут склонять к ошибочным умозаключениям, по­скольку толковать их можно по-разному. Скажем, название улицы «Брандтштрассе» можно объяснить тем, что в этом названии увекове­чили имя бывшего Канцлера Брандта. Однако не исключено, что име­ется в виду Брандт — бывший бургомистр какого-то маленького город­ка, или название улицы просто намекает на то, что много лет назад здесь случился большой пожар, или лес на этом месте были расчищен посредством выжигания *. Убедительность той или иной интерпретации подтверждается или опровергается дальнейшими исследованиями — изучением источников, раскопками и т. д.

Во всяком случае предположительная, интерпретация должна быть уточнена соответствующими доказательствами. Неопределен­ные поначалу заключения могут получить после новых раскопок изоби­лие вполне законных с научной точки зрения подтверждений. Их сле­дует однако подтверждать в дальнейшей исследовательской работе, что­бы можно было ручаться за их «объективность».

В арсенал гуманитарных методов наряду с герменевтическим входит феноменологический метод. Феноменология — в широком смысле сло­ва — это учение о «феноменах», т. е. о явлениях в том виде, в каком они предстают нашим чувствам. В узком смысле слова феноменоло­гия — это основанное Гуссерлем философское течение. Оно занима-

* Brand — по-немецки пожар.— Прим. перев.

ется феноменами, которые исследуются как данные сознания, как сущ­ности и как смысловые связи. Многочисленные представители феноме­нологической школы (Husseri, Scheler, Heidegger, Reinach) через непо­средственное созерцание и интуицию стараются — и это сближает их с герменевтикой — прийти к знаниям, которые проистекают из непо­средственного переживания и устремлены к целостности, смыслу и экзистенциальному пониманию. При этом наша фантазия и склонность создавать в психике представление о вещи используются так же инту­итивно, как и сами возникшие фантазии, которые подвергаются ана­литической проверке в соответствии с их собственной логикой (Hus­seri, 1900, 1901).

Феноменология, таким образом, не является отбросившим всякое теоретизирование созерцанием. Она — определенный метод рефлек­сии, который подводит под непосредственное созерцание и интуицию критический фундамент. Чтобы понять человека, недостаточно прони­кнуться его чувством, допустим, несчастной любви и вызванного ею страдания, вспомнив при этом свою собственную любовь. Мы должны снова и снова перепроверять, поняли ли мы на основе нашего личного воспоминания то чувство, которое испытывает другой. В противном случае, легко возникают всевозможные недоразумения, для избежания которых необходимо постоянно возвращаться к критической позиции.

В герменевтике (от греческого «hermeneutes» — толкователь, разъясняющий) все обстоит точно так же. Если я знаком с ситуацией, о которой мне рассказывает другой, я могу сказать: «Ага, так вот что ты чувствуешь!» Иногда для этого необходимы подробные рассказы, точ­но описывающие испытанные переживания. Простое по обстоятельст­вам событие, например, автомобильную аварию с легкими поврежде­ниями, можно без труда понять из короткого описания; напротив, сложные супружеские проблемы, трудности в воспитании детей, запу­танные семейные ситуации без дополнительной переработки понять невозможно. Еще труднее понять человека, рассуждающего о само­убийстве, пребывающего в состоянии глубокой депрессии, или того, кто говоря попростому, «сдвинулся», а выражаясь психиатрически, стра­дает шизофренией.

Тем не менее, если мы достаточно терпеливы для того, чтобы внима­тельно слушать, замечать полутона и действительно стараемся понять, что произошло с другим, мы сумеем выявить скрытую подоплеку непо­нятного прежде поведения. При этом мы должны методом проб и ошибок снова и снова высказывать свои догадки, и посредством заданных собеседнику вопросов проверять, соответствуют они реальности или нет. Тем самым мы оказываемся в знаменитом герменевтическом круге, где наше предварительное понимание вводит нас в ситуацию собесед­ника. Понимание себя и понимание другого начинают взаимодейство­вать и приводят в конце концов к адекватному пониманию жизненной ситуации другого. (Гадамер, 1960).

Способности герменевтического понимания индивидуально различ­ны: если один без труда схватывает смысл современного стихотворения, то другому это не удается; один наслаждается, слушая классическую му­зыку, другой больше любит современную. Кто-то с большой легкостью понимает алкоголика, кто-то — невротика или находит общий язык с психически больным. Здесь есть свои границы — границы воспри­ятия, понимания, чуткости, переработки восприятия, вкупе с опас­ностью ошибочных умозаключений, которые при герменевтическом методе обычно возникают тогда, когда истолкование дается слишком рано, то есть когда пренебрегают необходимостью долго и интенсивно входить в ситуацию другого.

Научная теория

В научно-теоретической перспективе мы рассматриваем «ландшафт» наук извне, подобно тому как Землю наблюдают со спутника. Попробуем рассмотреть науки с научно-теоретической точки зрения и разделим их на номотетические, т. е. устанавливающие законы, и идеографические, т. е. подробно описывающие отдельные случаи. Науч­ная теория различает применяемые в отдельных науках методы, кото­рые она описывает и сравнивает. Точно так же можно описать теории отдельных наук и сравнить их по степени логической обоснованности, непротиворечивости и способу происхождения.

Особое научно-теоретическое значение имеет возможность прове­рять и подтверждать выводы, констатируемые той или иной наукой. В идеальном случае выводы, добытые одним ученым, при применении тех же методов другими учеными, остаются прежними. Однако, быстро выясняется, что, например, в современной физике, при исследовании одних и тех же явлений одними и теми же методами, вряд ли удастся прийти к одним и тем же выводам, поскольку за разделяющее эти исследования время может измениться не только предмет исследования, но и эти методы и даже сам исследователь.

Кроме того, наблюдаемые феномены могут восприниматься по-разному: один исследователь называет определенный промежуток цвето­вого спектра зеленым, а другой — именует его голубым. Одно и то же высказывание будет по-разному восприниматься и толковаться разны­ми исследователями. Чтобы избежать подобных недоразумений, изуча­емые понятия должны быть операционально определены таким образом, чтобы в любом случае было понятно, о чем идет речь. Пример заме­чательного операционального определения — понятие «остров». Ост­ров — это часть суши, окруженная водой или часть суши, которую мож­но обогнуть на лодке.

Такие сложные феномены, как любовь, точному определению без тех или иных оговорок не поддаются. В попытке дать точное опреде­ление этому феномену заключается большая опасность, ибо любое опе­рациональное определение делает феномен любви слишком поверхност­ным ( в количественной психологии, например, величина любви опре­делялась частотой поцелуев или продолжительностью «поглаживаний»).

Интроспективная сторона феномена любви в этом случае вряд ли будет определена. Большинство эмпирических социальных исследо­ваний и исследований в экспериментальной психологии проводятся именно так: наблюдаемые стереотипы поведения точно описывают , по возможности рассчитывают и фиксируют на киноленте. В результате возникает обилие статистических сведений, которые, распределенные по таблицам, оседают в бесчисленных дипломных работах, диссерта­циях и монографиях. Эти сведения позволяют выявлять отдельные закономерности, например, что определенный процент людей после ав­томобильной аварии или специального психологического эксперимента ведет себя именно так, а не иначе. Естественные для здравого смысла и ожидаемые способы поведения становятся, таким образом, научными категориями.