Теория литературы

( ПОЭТИКА)

Мы обратимся всего лишь к одной школе в рамках теории литературы, именуемой формальным литературоведением. Ее пик пришелся на послереволюционный-довоенный период, и ряд эмигрировавших ее представителей (например, Р. Якобсон и Н. Трубецкой) донесли ее идеи на Запад, тем самым как бы закрепив их в научном сознании.

По крайней мере, две причины заставляют нас повнимательнее посмотреть именно на это направление. Во-первых,  не только просто долголетие этой школы столь важно, а то, что она дала основы совершенно иному направлению - семиотике. И работы, к примеру, Р. Барта или К. Лев-Строса выполнены именно по методологии, заложенной тогда, с сильной опорой на механизмы, изученные, в первую очередь, в рамках лингвистике, и затем перенесенные на художественный текст. Во-вторых, особо интересно для ПР определенная “всеядность” этой методологии: и В. Шкловский, и Ю. Тынянов, к примеру, столь же активно описывали кино, пользуясь инструментарием, выработанным формальным литературоведением. И последнее, но не менее важное из-за этого: формальное литературоведение является одной из немногих школ, имеющих не локальное, а международное значение. Отталкиваясь от них, к примеру, во многом возникает французский структурализм. Уже только это должно заставить нас более внимательно присмотреться к достигнутым в рамках него результатов.

Мы остановимся лишь на некоторых основных понятиях этой школы, и затем оценим их с точки зрения ПР.

Формалисты входят в литературоведение с идеей структуры, формы. “Литературное произведение есть чистая форма, она есть не вещь, не материал, а отношение материалов. И как всякое отношение и это - отношение нулевого измерения. Поэтому безразличен масштаб произведения, арифметическое значение его числителя и знаменателя. Шутливые, трагические, мировые, комнатные произведения, противопоставления мира миру или кошки камню - равны между собой” (Шкловский В. Розанов. П., 1921, с. 4). Несомненно в этом был элемент эпатажа, несомненно небольшая книжка, которая, как вспоминал Шкловский, печаталась в типографии, где печатаются визитки, и потому набиралась и печаталась лист после листа, хотела быть замеченной. И ей это удалось. Об этом же главенстве формы говорит  Борис Эйхенбаум в статье с шокирующим публику того времени заглавием “Как сделана “Шинель” Гоголя” Опять эпатаж, ибо современники могли воспринять подобную конструкцию только в контексте типа “как сделан автомобиль”. Здесь Эйхенбаум вводит в конструкцию идею “сказа” как типа повествования. “Совершенно иной становится композиция, если сюжет сам по себе, как сплетение мотивов при помощи их мотивации, перестает играть организующую  роль, то есть если рассказчик так или иначе выдвигает себя на первый план, как бы только пользуясь сюжетом для сплетения отдельных стилистических приемов” (Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. М., 1986, с. 45).

Следующая линия, введенная в том же Розанове, говорит о пути, по которым идет смена жанров: “Блок канонизирует темы и темпы “цыганского романа”, а Чехов вводит “Будильник” в русскую литературу. Достоевский вводит в литературную норму приемы бульварного романа. Каждая новая литературная школа - это революция, нечто вроде появления нового класса. Но конечно, это только аналогия. Побежденная “линия” не уничтожается, не перестает существовать. Она только сбивается с гребня, уходит вниз гулять под паром и снова может воскреснуть, являясь вечным претендентом на престол” ( Шкловский, Розанов, с. 7). Шкловский назвал это явление “канонизацией младших жанров”, и потом его исследование было продолжено Юрием Тыняновым.

Борис Эйхенбаум вводит очень интересную теорию литературного быта, которая еще в недостаточной степени используется и сегодня хотя имеет явные прикладные основания. Он подчеркивает как бы особость литературы: “Литература, как и любой другой специфический ряд явлений, не порождается фактами других рядов и потому не сводима на них. Отношения между фактами литературного ряда и фактами и фактами, лежащими вне его, не могут быть просто причинными, а могут быть только отношениями соответствия, взаимодействия, зависимости или обусловленности” (Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987, с. 433).  Он отталкивается при этом от идеи литературного факта, защищаемой Юрием Тыняновым, приводившего пример письма, которое может стать фактом жанра “литературная переписка”, а может опять упасть в быт, стать просто документом, распиской. “Но в нужных условиях этот бытовой факт опять становится фактом литературным” (Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977, с. 266). Тем же путем идет расширение какого-нибудь найденного литературного приема на другие области: “Конструктивный принцип, проводимый на одной какой-либо области, стремится расшириться, распространиться на возможно более широкие области. Это можно назвать “империализмом” конструктивного принципа” (там же, с. 267).                          

   Литературный быт - это условия создания текста и условия его распространения.  Б. Эйхенбаум пишет о новых условиях работы писателя: “Произведенная революцией социальная перегруппировка и переход на новый экономический строй лишили писателя целого ряда опорных для его профессии (по крайней мере в прошлом) моментов (устойчивый и высокого уровня читательский слой, разнообразные журнальные и издательские организации и пр.) и вместе с тем заставили его стать профессионалом в большей степени, чем это было необходимо прежде. Положение писателя приблизилось к положению ремесленника, работающего на заказ или служащего по найму, а между тем самое понятие литературного “заказа” оставалось неопределенным или противоречило представлениям писателя о своих литературных обязанностях и правах” ( Эйхенбаум Б., О литературе, с. 430). Он помещает текст в реальные условия его создания и функционирования, поскольку именно они в сильной степени могут формировать его.

Еще одна идея формальной школы, ставшая в некотором роде ее символом, это идея автоматизации/деавтоматизации. Привычное автоматизируется человеком. “При таком алгебраическом методе мышления, вещи берутся счетом и пространством, они не видятся нами, а узнаются по первым чертам. ...При процессе алгебраизации, обавтоматизации вещи, получается наибольшая экономия воспринимающих сил: вещи или даются одной только чертой своей, например, номером, или выполняются как бы по формуле, даже не появляясь в сознании” (Шкловский В. О теории прозы. М.-Л., 1925, с. 11). Он приводит пример из дневника Толстого, когда тот замечает, что не помнит, вытирал ли он пыль с дивана. Для искусства автоматизация мертва, искусство заинтересовано в другом. “Целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как узнавание; приемом искусства является прием “остранения” вещей и прием затрудненной формы, увеличивающий трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен; искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно” (Шкловский В., О теории прозы, с. 12). Это верно даже психологически, совместно проделанная работа запоминается.

Идея “остранения”, деавтоматизации сразу развертывается далее. Б.Томашевский различает речь обиходную, практическую и речь художественную (Томашевский Б. Теория литературы. Л., 1925). В обыденной коммуникации мы следим только за содержаниями, в рамках коммуникации художественной для нас важны как форма, так и содержание. Кстати, он дает и определения риторики и поэтики, важные для нас: “Дисциплина, изучающая конструкцию нехудожественных произведений, называется риторика; дисциплина, изучающая конструкцию художественных произведений - поэтика. Риторика и поэтика слагаются в общую теорию литературы” (там же, с. 5).

И уже в наше время идею автоматизации/деавтоматизации подхватывает Юрий Лотман. “Для того чтобы общая структура текста сохраняла информативность, она должна постоянно выводиться из состояния автоматизма, которое присуще нехудожественным структурам. Однако одновременно работает и противоположная тенденция: только элементы, поставленные в определенные предсказываемые последовательности, могут выполнять роль коммуникативных систем. Таким образом, в структуре художественного текста одновременно работают два противоположных механизма: один стремится все элементы текста подчинить системе, превратить их в автоматизованную грамматику, без которой невозможен акт коммуникации, а другой - разрушить эту автоматизацию и сделать самое структуру носителем информации” (Лотман Ю. Структура художественного текста. М., 1970, с. 95).

И последняя, но очень важная для нашего последующего раздела идея структуры сказки, предложенная Владимиром Проппом. Книга его впервые была издана 1928 г., многократно переводилась за рубежом пока в 1969 г. мы не созрели для ее переиздания. Основная идея его такова: хотя сказки говорят о разном, но многие происходящие в них события можно обобщить, если воспользоваться понятием функции. “Под функцией понимается поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия” (Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969, с. 25). под одну функцию “нарушения запрета” подпадет и Красная шапочка, рассказывающая Волку, куда она идет, и Ивасик-телесик, пьющий из копытца. Он обнаружил 31 такую функцию, которые в традиционной волшебной сказке, как оказалось, даже расположены в одной последовательности. Назовем первые из них:

1. Один из членов семьи отлучается из дома (отлучка).

2. К герою обращаются с запретом (запрет).

3. Запрет нарушается (нарушение).

4. Антагонист пытается произвести разведку (выведывание).

5. Антагонисту даются сведения о его жертве (выдача).

6. антагонист пытается обмануть свою жертву, чтобы овладеть ею или ее имуществом).

7. Жертва поддается обману и тем невольно помогает врагу (пособничество) и т.д.

К. Леви-Строс, как мы увидим далее, смог развернуть эти функции в рамках своего исследования мифа.

 А Умберто Эко (см. выше) показал, как Ричард Никсон пытался воспользоваться этими же функциями в своем тексте, который должен был оправдать его перед населением.  Кстати, идея опровержения очень сложна, и ПР должна всеми силами искать пути построения разумного опровержения.

Формальная школа “сделала свое дело”, породив одну из школ семиотики, но не ушла, поскольку то стремление к точности и объективности, заложенное тогда, так и осталось непревзойденным. какие уроки для ПР мы можем вынести из вышесказанного? Несомненный интерес для ПР представляют следующие понятия: деавтоматизация, позволяющая правильно строить рекламные ролики; литературный быт, помогающий понять не только создание, но и условия распространения текстов; создание структуры текста через набор функций не только для создания опровержений, но и предвыборных текстов, оставляя четкое функциональное место для своих врагов. А проблема “сказа” отражает четко предвыборное выступление кандидата, когда в текст событийный необходимо вплетать в максимальных объемах личностную информацию. Так что теория литературы, как это не покажется удивительным, весьма важна для ПР.

      ЛИТЕРАТУРА

Ауэрбах Э. Мимесис. - М., 1976 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М., 1989 Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. - М., 1996 Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М., 1970 Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. - М., 1998 Пропп В.Я. Морфология сказки. - М., 1969 Томашевский Б. Теория литературы (Поэтика). - Л., 1925 Хрестоматия по теоретическому литературоведению, 1. - Тарту, 1976 Сборники по теории поэтического языка. - Вып.1. - П., 1916 Структура и функционирование поэтического текста. Очерки лингвистической поэтики. - М., 1985 Структурализм: “за” и “против”. - М., 1975 Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. - М., 1987 Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977 Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. - М., 1965 Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. - М., 1968 Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. - М., 1978 Хованская З.И. Анализ литературного произведения в современной французской филологии. - М., 1980 Шкловский В.Б. Гамбургский счет. - М., 1990 Шкловский В. За 60 лет работы в кино. - М., 1985 Шкловский В. Избранное. В 2-х тт. - М., 1983 Шкловский В. О теории прозы. - М.-Л., 1925 Шкловский В. Розанов. - П., 1921 Шкловский В. Энергия заблуждения. Книга о сюжете. - М., 1981 Эйхенбаум Б. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки. - Л., 1924 Эйхенбаум Б. Литература. Теория, критика, полемика. - Л., 1927 Эйхенбаум Б. О литературе. - М., 1987 Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. - Л., 1986 Якобсон Р. Работы по поэтике. - М., 1987 Якбинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. - М., 1986 Faryno J. Введение в литературоведение. - Ч. 1-3. - Katowice, 1978-1980 Harland R. Superstructuralism. - L. etc., 1987 Genette G. Narrative discourse revisited. - Ithaca, 1988 Texte der Russischen Formalisten. - B. 1. - Munchen, 1969 Todorov T. The poetics of prose. - Ithaca, 1977 Uitti K.D. Linguistics and literary theory. - Englewood Cliffs, 1969