10. Учение и.В. Сталина о построении социализма в отдельной стране.

«Ну, а если социализм победил только в одной, отдельно взятой стране, и отвлекаться, ввиду этого, от международных условий никак невозможно,— как быть в таком случае?» («Вопросы ленинизма», стр. 602—603). На этот вопрос формула Энгельса не дает ответа.

Сталин дал ответ и на этот вопрос, указав на то, что страна, где победил социализм, находящаяся в капиталистическом окружении и подверженная угрозе нападения извне, «должна иметь свое достаточно сильное государство,— для того, чтобы иметь возможность защищать завоевания социализма от Нападения извне» (там же, стр. 603).

Сталинское учение о социалистическом государстве — дальнейшая, высшая ступень в развитии марксистско-ленинской науки о государстве. Оно является вместе с тем обобщением богатейшего опыта социалисти­ческого строительства в могущественнейшей стране, на протяжении всех лет своего существования беспрестанно преодолевавшей громадные пре­пятствия в разрешении своих социалистических задач. Сталинское уче­ние дает могучую силу ориентировки странам народной демократии, ставшим на путь социалистического строительства.

Сила социалистического строя и социалистического государства опре­деляется отсутствием здесь разъедающих общественные отношения классовых противоречий, определяющихся в свою очередь характером производственных отношений, опирающихся на общественную собствен­ность на средства производства. В своей классической работе «О диа­лектическом и историческом материализме» Сталин вскрыл это великое преимущество советской системы, социалистического строя.

«При социалистическом строе, который осуществлен пока-что только в СССР, основой производственных отношений является общественная собственность на средства производства. Здесь уже нет ни эксплоата-торов, ни эксплоатируемых. Произведенные продукты распределяются по труду согласно принципа: „кто не работает, тот не ест". Взаимные отношения людей в процессе производства характеризуются здесь, как отношения товарищеского сотрудничества и социалистической взаимо­помощи свободных от эксплоатации работников. Здесь производствен­ные отношения находятся в полном соответствии с состоянием произво­дительных сил, ибо общественный характер процесса производства подкрепляется общественной собственностью на средства производства.

Сталин показал, что следует различать две стороны вопроса построения социализма в одном государстве: внутреннюю и международную. Внутренняя сторона — это вопрос о взаимоотношениях классов внутри страны, строящей социализм; международная — это вопрос о взаимоотношениях между СССР, пока еще единственной страной социализма, и капиталистическим окружением. С внутренними трудностями рабочие и крестьяне СССР вполне могут справиться собственными силами, они вполне могут одолеть экономически свою собственную буржуазию и построить полное социалистическое общество. Но до тех пор, пока существует капиталистическое окружение, существует и опасность капиталистической интервенции против СССР и реставрации капитализма. Чтобы устранить эту опасность, необходимо уничтожить самое капиталистическое окружение, а уничтожить капиталистическое окружение возможно лишь в результате победы пролетарской революции по крайней мере в нескольких странах. Только тогда победа социализма в СССР сможет считаться полной, окончательной победой»[130].

11. И.В. Сталин об «обострении классовой борьбы» в период социалистиче­ского строительства.

По мере нашего продвижения вперёд, к социализму, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться»[45]. Обосновывает эту теорию Сталин просто: ни один ещё отживающий класс не сходил добровольно с исторической арены. Если мы будем подрывать самые корни капиталистических элементов, если мы будем наступать на них, естественно, они будут оказывать бешеное сопротивление.

В докладе «К итогам работ XIV конференции РКП (б)» Сталин указывал на то, что «наша страна представляет собой две группы противоречий. Одна группа противоречий – это внутренние противоречия, существующие между пролетариатом и крестьянством. Другая группа противоречий – это противоречия внешние, имеющиеся между нашей страной, как страной социализма, и всеми остальными странами, как странами капитализма»1. Исходя из анализа этих противоречий он пришел к выводу о том, что «уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления»2. В этом выводе, на наш взгляд проявился теоретический талант Сталина, ведь, само собой понятно, что в условиях, когда советская власть только что перенесла Гражданскую войну (прошло всего чуть более 10 лет, что по историческим меркам крайне мало), имела вокруг себя враждебное окружение и внутреннюю опору этого окружения (кулачество), классовые враги изо всех сил старались ослабить ее и восстановить старые порядки. Не видеть этого было невозможно, поэтому, когда сейчас говорят о «кровавости» сталинского режима, забывают классовую сущность этой «кровавости». По-другому было нельзя. Если бы действовали иначе, то произошла бы реставрация капитализма, а за ней и общее ослабление государства. Великую Отечественную Войну мы никогда бы не выиграли. 

«…свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране, еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма — организация социалистического производства — остаётся еще впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно. Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, — об этом говорит нам история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, — для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран»[132].

Попутно следует обратить внимание читателя на следующее немаловажное обстоятельство: приведенная формулировка дается Сталиным по первому изданию его работы «Об основах ленинизма». В последующие издания эта формулировка включена уже в пересмотренном автором виде, а именно в таком:

«Но свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — еще не значит обеспечить полную победу социализма. Упрочив свою власть и поведя за собой крестьянство, пролетариат победившей страны может и должен построить социалистическое общество. Но значит ли это, что он тем самым достигнет полной, окончательной победы социализма, т. е. значит ли это, что он может силами лишь одной страны закрепить окончательно социализм и вполне гарантировать страну от интервенции, а значит, и от реставрации? Нет, не значит. Для этого необходима победа революции по крайней мере в нескольких странах. Поэтому развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах»[133].

Внимательно сопоставив две формулировка, сразу же обнаруживаешь, что они принципиальным образом отличаются друг от друга, и это отличие проходит по главному вопросу — о самой возможности успешного строительства социализма в одной стране. Иными словами, Сталин подверг коренной ревизии свою первоначальную установку, сочтя ее явно недостаточной и поэтому неправильной.

12. Религиозно-политическое учение И.А. Ильина о нравственных .основах авторитета государственной власти.

Для Ивана Александровича Ильина одной из важнейших тем его творчества стала тема сильной государственной власти. Актуальными и сегодня являются его размышления  о государственной власти, ее задачах и границах действия.  Задача государственной власти по Ильину «… сводится  к правовому обеспечению свободы, к препятствию всем злым и обязательным начинаниям, к организации народного просвещения и к выделению людей благой воли.

Важно отметить, что сильная государственная власть для Ильина не имела ничего общего с тоталитарной властью. Большевистская власть представляла для него насильственное попрание жизни, самостоятельности и свободы. 

Важным элементом консерватизма Ильина была идея авторитета. Сила власти не должна определяться размерами посягательств на права граждан. Государственная власть – тоталитарная, забывающая свои пределы, прибегающая к террору и системе доносов, подминающая свободную, творческую жизнь граждан, неизбежно подрывает и компрометирует себя. Сила власти для него определялась народным уважением и доверием. Он отмечал 31 января 1951 года: «Сила власти есть, прежде всего, ее духовно-нравственный авторитет, ее уважаемость, ее признаваемое достоинство, ее способность импонировать гражданам» 

Можно сделать вывод, что условиями появления сильной, авторитетной власти для Ильина были ее духовный авторитет, религиозная убедительность, преданность национальному делу. Русский народ должен чувствовать, что это есть его национальная власть. Он писал, что власть, оторванная от Бога, будет чужда верующему сердцу. Лишь независимая от иностранных войск, партий, иностранного капитала, международных организаций государственная власть будет пользоваться доверием и уважением. Власть ассоциировалась для Ильина со словами «дух» и «воля». 

Будущее государственное устройство России должно быть создано по образцу  корпорации – учреждения, т.е. и по принципу властной опеки и по принципу учреждения. Корпорация строится снизу вверх равноправными членами – это есть общественное самоуправление: «… каждый участник ее полномочный член целого, решающий о своем участии в корпорации…» (2; с. 415). Люди, заинтересованные в жизни этого учреждения, получают от него пользу, но не формулируют сами ни своего общего интереса, ни своей общей пользы. Следовательно, государство строится по принципу опеки над заинтересованными людьми. Он утверждал, что чистого государства, т.е. организации публично-правовой, властно-повелительной, построенной по принципу – корпорация или учреждения не существует.

Предметом пристального внимания Ильина была демократия – одна из основных форм правления, политической и социальной организации общества, государств и власти, политический режим, обычно связанный с республиканской формой государства. Он критиковал  формальную демократию. Размышляя о предпосылках творческой демократии, Ильин отмечал, что у части интеллигенции существует фанатичная вера во всесилье формальной демократии. Он справедливо указывал, что формальная демократия, отдающая предпочтение количественным показателям и партийным интригам «… сводит все государственное устройство к форме всеобщего и равного голосования, отвлекаясь от качества человека и от внутреннего достоинства его намерений и целей, примиряясь со свободой злоупотребления… » (2; с. 450).  Иван Александрович отвергал эту западную партийную демократию.

Ильин выступал за творческую демократию и выделял следующие ее  предпосылки: 1) искусство свободы; 2) высокий уровень правосознания; 3) хозяйственная самостоятельность гражданина, способность кормить семью; 4) наличие хотя бы минимального уровня образования и осведомленности; 5) наличие политического опыта; 6) необходимость гражданского мужества. 

Власть есть сила воли, которая измеряется не только интенсивностью и активностью внутреннего волевого напряжения властителя, но и авторитетной непреложностью его внешних проявлений. «Назначение власти в том, чтобы создавать в душах людей настроение определенности, завершенности, импульсивности и исполнительности. Властвующий должен не только хотеть и решать, но и других систематически приводить к согласному хотению и решению.» Властвование похоже на тонкий, художественно складывающийся процесс общения более могущественной воли с более слабой волей. Этот процесс создает незримую атмосферу тяготения периферии к центру, многих разрозненных воль к единой, организованной, ведущей воле. Создание такой атмосферы есть дело особого искусства, требующего не только интенсивного волевого бытия, но также – и это следует считать важным основополагающим элементом всей конструкции Ильина – «душевно-духовной прозорливости, подлинного восприятия бессознательной жизни других и умения ее воспитывать». Вот почему государственная власть только тогда в состоянии «соблюдать свою истинную духовную природу... если только она остается верна своей цели, своим путям и средствам, она получает свое священное назначение только на этой последней, нравственной и религиозной глубине».

13. Обоснование необходимости для России сильней государственной вла­сти национал-патриотом Н.В. Устряловым.

Государство есть, прежде всего, союз власти и подчинения. Только тогда

в обществе мыслим порядок, когда в нем установлена власть, способная

приказывать и принуждать. Где нет власти, воцаряется беспорядок,

дисгармония, хаос. Начала господства и подчинения заложены в таинственной

глубине человеческой природы, человеческой психики. Покуда эта природа не

переродится до основания, власть будет неизбежным элементом общества.

В орде нет определенной организации власти, нет политической

дифференциации, а потому нет и устойчивого порядка. В государстве власть

обретает прочную основу, ставится во главу угла общежития. Власть есть

основной и первичный элемент государства.

Ошибочно было бы определять власть, как физическое преобладание,

основная опора власти, -- не физическая сила, не пушки, и не кулаки, а

души человеческие. Когда нет опоры в душах, ни штыки, ни тюрьмы, ни прочие

безжизненные предметы не создадут и не охранят власти.

Государство состоит из людей и существует для людей. Как бы ни была

построена власть, ее задача, -- служить благу целого, на пользу и

процветание населения. Современное правосознание требует от государства

признания за населением, за каждым человеком, живущим в государстве,

известных прав. Народ должен быть не только предметом властвования, но и

субъектом права. Будучи обязан подчиняться велениям власти, он в то же время

является целью этих велений. Не господство и подчинение, как таковые, а

совместное действие в определенном направлении -- такова идея современного

государства. Властвующие имеют власть не ради своих выгод, а ради блага

государства. Власть есть не личное преимущество, а общественное служение,

иногда тяжелая повинность. Злоупотребление властью извращает поэтому самый

ее смысл, исходя из чего французская революционная "Декларация прав" (1793

г.) даже содержала в себе следующее постановление: "Если правительство

насильственно нарушает права народа, восстание становится священнейшим из

прав и необходимейшей из обязанностей". Любопытно отметить, что аналогичную

мысль мы находим еще в средние века у знаменитого отца церкви Фомы

Аквинского, -- "Тираническое правительство несправедливо, -- говорит он, --

ибо оно стремится не к общему благу, а к частному благу того, кто правит...

и поэтому восстание, поднимаемое против такого правительства, не имеет

мятежного характера"...

исключительно внешнюю силу.

Послереволюционное развитие России, особенно после образования СССР и прихода к власти И.В. Сталина, вселило в него надежду в возможность осуществления русской идеи. В это время он обозначил свои позиции как «национал-большевизм». Он позитивно оценил стремление советской власти покончить с революционным хаосом, укрепить российскую государственность, защитить страну от иностранной интервенции. Всё это, по его мнению, устраняло ведущий национально-патриотический мотив борьбы интеллигенции с большевизмом. Главной целью всех патриотических сил должно стать содействие в «собирании», в восстановлении России как великого и единого государственного организма.

Устрялов также настаивал на признании советской власти в качестве орудия восстановления окраин с центром, укрепляя престиж России на международной арене. Считая возможным сотрудничество с новой властью в национальных интересах, он рассчитывал на её внутреннее органическое перерождение, изживание в ней революционно-максималистских элементов и переход к эволюционному развитию, хотя и не сулящему мгновенных результатов, но способному привести к национальному возрождению.

Как и предсказывал Устрялов, пересеклись, и почвой для сотрудничества стало общее стремление сохранить Великую Россию и ее государственность: «С точки зрения большевиков русский патриотизм, явно разгорающийся в последнее время под влиянием всевозможных «интервенций» и «дружеских услуг» союзников, есть полезный для данного периода фактор в поступательном шествии мировой революции. С точки зрения русских патриотов, русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела»[

14. А.И. Деникин о причинах поражения белого движения в гражданской войне в России.

15. Критика идеологии антисемитизма монархистом И.Л. Солоневичем.

Солоневич был сторонником самодержавной монархии (отличной от абсолютной и конституционной монархией западного образца). Этому вопросу посвящён основной труд Солоневича «Народная монархия», где он чётко разграничивает абсолютизм и самодержавие. Его становление как автора происходило под влиянием таких монархических идеологов, как Л. А. Тихомиров, М. О. Меньшиков и В. В. Розанов. Он был убеждён, что народная монархия есть единственная форма государственного устройства, подходящая для России.

Не поддерживая этнический («зоологический») национализм, Солоневич в то же время соглашался с тем, что русская национальная идея есть определяющая идея российской государственности.

В «Народной монархии» Солоневич подвергал критике отвлечённую идею человечества, подчёркивая, что не существует всеобъемлющих исторических законов, и в каждую эпоху для различных обществ и народов существовали свои особые («здесь и сейчас») закономерности. Каждый из человеческих народов самостоятельно творит свою судьбу в истории. Высшей исторической целью для русского народа Солоневич считал создание империи. Он полагал, что самую необычную империю в истории сотворил русский народ, и в этом заключалась всемирная роль русского народа и «вселенскость» русской идеи. Вслед за славянофилами и почвенниками Солоневич давал отрицательную оценку петровским преобразованиям, из-за которых Россия всё дальше уходила от идеала народной монархии, а под влиянием Запада элита — дворянство и затем интеллигенция — отрывались от народной почвы; а всеобщая «европеизация» обернулась трагедией для простого русского народа, потерявшего естественную связь с собственным интеллектуальным слоем, что привело в конечном итоге к падению монархии в России. Выходом Солоневич считал возврат русского народа к своим истокам посредством восстановления «народной», «социальной» монархии во всей её полноте «от царского престола до сельского схода»^[43].

Будучи «стопроцентным белорусом», Солоневич был твёрдо убеждён в единстве русского народа в трёх его ветвях — белорусской, великорусской и малорусской^[44]. В этом его можно считать продолжателем традиций «западнорусизма» — белорусского общественно-политического течения, отстаивающего общерусские идеалы.

Солоневич изучал коммунистическую идею, её качество (глава «О казанской сироте и о качестве продукции» «России в концлагере»), историческую перспективу и методы (этой теме посвящено несколько глав «России в концлагере»).

Теории демократии натолкнулись на живую жизнь и оказались бессмыслицей, импотентной бессмыслицей. С другой стороны, до еще большей бессмыслицы докатываются теории антисемитизма, объясняющие все процессы и мировой, и русской истории исключительно евреями. В этих двух теориях сталкиваются, с одной стороны, бесчестность, с другой стороны - глупость.

То упорное замалчивание роли евреев в революции, которого так тщательно придерживается наша левая печать, есть замалчивание бесчестное.

То объяснение, которое дают русской революции профессиональные антисемитские органы печати, есть объяснение неумное.

Я понимаю, насколько рискованно доказывать, что антисемитская политика русской монархии была не только национальной политикой, но что она была прежде всего политикой демократической. То есть политикой, направленной к защите народных низов. Процентная норма защищала возможность получить образование не "графьям и князьям", а низовой новорожденной русской интеллигенции. Никаким "графьям и князьям" еврей не мог загородить пути к школе, но мне, выходцу из крестьянства, он мог. На той ступени экономического, культурного и прочего уровня, на котором Россия тогда находилась и который был создан не "реакционным самодержавием", а нашими историческими условиями, число школ было ограничено. И монархия ограничила число евреев в этих школах.

Либеральствующему рязанскому помещику очень легко было корить монархию за "зоологический национализм". Но, например, я, белорусский мужик, и многие из людей вроде меня видели и понимали, если бы не процентная норма, то еврей-горожанин с его деньгами, с его оборотистостью, с репетиторами, взятками и прочим в этом же роде никого из нас, белорусских мужиков, в гимназию не пустил бы...

В совершенно такой же степени земельные ограничения для евреев ограждали опять-таки не "графьев и князьев", а прежде всего русского мужика. И на данном историческом этапе они были необходимы. Это была политика национальная и политика демократическая.

Все главные антиреволюционные силы были в то время и антисемитскими.

Если раньше основной базой антисемитизма были народные низы, то теперь антисемитской является интеллигенция, отчасти и некоторые партийные круги, на низах же эти настроения или слабы, или отсутствуют вовсе. И так как сюда, за границу, попадают по преимуществу интеллигентские свидетельства о России, то и рост антисемитизма здесь значительно преувеличивается.

Мне бы намного было бы проще стать на ту точку зрения крайнего антисемитизма, которая, несомненно, разделяется большинством моих читателей. Но я не спекулирую на печатном слове, как это утверждает П. Н. Милюков, и не занимаюсь увещеванием эмиграции, как это утверждают некоторые другие деятели. Эмигрантскому штабс-капитану, который есть слуга и знаменосец Империи Российской, я обязан рассказать все, что я видел, и все, что я знаю. Нам, продолжателям имперской традиции, нельзя ставить вопрос с таким упрощением: жиды сделали революцию. Как вопрос о большевиках нельзя было ставить с таким же упрощением, большевики - немецкие шпионы.

Да, и евреи делали революцию, да, большевики были и немецкими агентами. Но революцию делали не только евреи, а большевики не были только немецкими агентами. 

16. Сравнительный анализ тоталитарных систем Г.П. Федотовым.

Для Г.П. Федотова, тоталитаризм – это формирование нового типа

взаимоотношений различных сфер человеческой деятельности, доминирование

политики над областью духовной культуры, обществом, характеризуется

беспрецедентным господством политического над индивидуально-личным началом.

17. Евразийское учение Н.Н. Алексеева.

Конструируя идеальную модель будущего евразийского государства, Алексеев стремился исходить из реального состояния России после большевистской революции. Освобождение России от коммунизма, считал Алексеев, будет не полным отрицанием Советского государства, а дальнейшим развитием содержащихся в нём положительных элементов, соединённых с ещё более высокими потенциями государственно-правового развития, заложенными в историческом опыте России. В государственно-правовой доктрине евразийства Алексеев пытался синтезировать различные политические традиции России, начиная со времён Московской Руси и заканчивая Россией советской. Характерной особенностью этой доктрины явилось её сознательное противопоставление западной либеральной правовой парадигме.

 В 1917 году, по мнению Алексеева, возобладали: 1) идея вольницы, 2) идея диктатуры, 3) идея социального устроения на земле на началах коммунизма». В большевизме народ воспринял не новую «интеллигентскую», а старую русскую «правду». Но большевизм добавил и нечто новое, что позволило создать государственный порядок. Большевизм «на место непосредственной казацкой демократии поставил своеобразно построенное народное государство, опирающееся на сочетание диктатуры с народным представительством».

Алексеев пророчески предсказывал, что после падения большевизма возвращение к капитализму может на какое-то время показаться лучшей альтернативой, но даже в этом случае «русский народ примет капиталистическую систему условно, не веря в неё и не считая её праведной... Русский народ по-прежнему будет бороться с эксплуатацией и рабством во имя человеческой свободы. Но уже не в коммунистических целях и не коммунистическими средствами».

Алексеев был убеждён, что большевистский строй обречён на гибель.

Евразийцы характеризовали своё идеальное государство как идеократическое, отличая его от государства доктринального, каковым является СССР. Доктринальное государство, по их мнению, «руководствуется определённым, стремящимся к совершенной цельности философским или религиозным миросозерцанием, насильно внушает это миросозерцание гражданам и принуждает их к исповеданию известного рода системы идей всеми доступными государству средствами». В противоположность ему, евразийское государство предлагает такую социально-политическую программу, «которая может рассчитывать на всеобщее признание со стороны людей весьма различных философских, научных и религиозных убеждений».

С учениями о демотии и идеократии тесно связана разработка ещё одного аспекта политико-правовой доктрины евразийства – гарантийного государства. Такое государство, в понятиях евразийцев, «обеспечивает осуществление некоторых постоянных целей и задач,... является государством с положительной миссией». Гарантийное государство противопоставлялось государству релятивистическому, т.е. не ставящему перед собой никаких положительных задач. К последнему типу принадлежит большинство современных демократий.

Гарантийное государство несёт определённые положительные обязательства перед нацией. Права человека им не отрицаются, но они являются лишь пустым звуком, если не подкреплены государственными обязанностями. Последние заключают в себе положительную миссию государства, которая в современном мире может быть сформулирована следующими принципами.

«1. Государство ставит своею целью освободить людей от жестокостей личной борьбы за существование путём создания максимально развитой материально-технической базы жизни, организации интенсивного производства необходимых благ..., создания среднего уровня зажиточной жизни и окончательной ликвидации нищеты и бедности (принцип материальной интенсификации жизни).

2. ...Государство... организует соразмерное количество труда прибавочного, весь общественный доход с которого государство обязуется употреблять на культурное строительство, на удовлетворение и развитие духовных потребностей граждан (принцип подчинённой экономики).

3. ...Государство создаёт максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе всех и каждого (принцип положительной свободы).

4. ... Государство стремится к созданию высшей культуры, которая воплощала бы в себе идею общечеловеческого достоинства и в то же время максимально служила бы проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения евразийского культурного мира (принцип организации культуры как сверхнационального целого на многонациональной основе).

5. ...Государство стремится к вовлечению в экономическое, политическое, социальное и культурное строительство возможно большего количества граждан (принцип демотизма)...».

Евразийское учение о праве и государстве, сформулированное Н.Н. Алексеевым, можно, таким образом, охарактеризовать как своеобразное сочетание элементов консерватизма и прогрессизма, русского традиционализма и попыток позитивного осмысления советского социально-политического опыта. Заслуживают внимания его осуществившиеся прогнозы насчёт эволюции советского строя.

18. Аналитическая философия политики В.П. Макаренко.

19. Либеральная традиция исследования трансформации российского обще­ства в работах Т.И. Заславской и Б.Г. Капустина.

20. Либерально-демократическая традиция исследований движения России к гражданскому обществу - А.А. Галкин, М.А. Чешков, В.Г. Хорос.;

21. Развитие державной традиции А.С. Панариным.

Он ясно видел, что ключевым понятием политического анализа является государство, что игнорирование этого подхода разрушает продуктивность политической науки как таковой: «если бы аналитики не оказались в тайной или явной зависимости от стереотипов либеральной идеологии, старой и новой, они бы не стали сосредотачивать свое внимание на “среднем классе”, “срединной культуре”, “пространстве ценностно нейтральных значений” и других заемных терминах либерального символизма. Реальным “средним термином” российской жизни и культуры является государство». «В основе всех функций российского государства лежит одна функция, объясняющая, почему Россия сохраняет архетип святой Руси, почему царь у нас – помазанник Божий, почему православие, самодержавие и народность стянуты в один узел. Дело в том, что государство российское есть оружие, стоящее на стороне слабых против сильных и тем самым ломающих “нормальную” земную логику, как и логику либерального “естественного отбора”, согласно которой сильные естественным образом торжествуют над слабыми» (с. 210).  Россия конечно же не может претендовать на то, что в ней ранее других была реализована идея социального государства в западном его понимании. Наша государственная история претендует на другой приоритет – на приоритет защиты правды и справедливости. Не в силе Бог, а в Правде.

Государство – олицетворяет собой национальную традицию, которая выше претензий сильного меньшинства или слабого большинства. Социальная справедливость состоит не в уравниловке и не в преклонении перед силой. Она в органичной иерархии, где смиряются воля к власти и стихия массы, а утверждается воля к истине. Поняв эту глубинную сущность русской государственности, Панарин попытался вместить ее в советскую историю, приписывая ей христианскую парадоксальность: «советская империя вместо того, чтобы использовать силу для получения экономических дивидендов, как это делали все другие империи, дотировала из своего не слишком богатого бюджета программы индустриализации опекаемых ею стран, строила заводы и обучала молодежь, внушала “комплекс освобождения” вместо комплекса неполноценности.

иберальная идеология современности характеризуется следующими основными признаками, отмеченными Александром Панариным: 1. Апокалиптика конца истории: либеральное добро борется и побеждает в последней схватке. Психология последнего боя и последнего шанса (но с неизбежной победой). Сплошной парад победителей и насмешливо-пренебрежительное отношение к поверженному противнику. В последнем бою – последнее сверхусилие требует авантюристических решений. Своеобразный «либеральный джихад». 2. Формационный образец американского общества как мечта человечества, идеологизация американского общества. Люди другой формации ставятся под сомнение по части принадлежности к роду человеческому. Неспособность к диалогу. 3. Подмена действительности подтасовками и приписками. Пафос победы над действительностью требует ненависти, неприятия этой действительности. Либерализм становится фундаменталистской догмой с варварским замыслом под покровом гуманистической риторики. «Нынешняя либеральная репрессия, идеологическая по форму, не чреватая реальным геноцидом по содержанию, ничем не уступает по своей ожесточенности и нетерпимости бывшей большевистской репрессии, ибо преследует цель тотального искоренения носителей альтернативных смыслов и заданий» (с. 73). При этом способ апологетики в коммунистической идеологии был более содержательным и интеллектуально рафинированным, пролетарий – выше взбесившегося потребителя. Если коммунизм готов был отринуть предшествующую культуру, но принять ее в «снятом» виде, то либерализм берет в идеологии принцип «выжженной земли». Не приемлет либерализм и никакого политического диалога. «Либеральная теория все свои надежды возлагает на рост среднего класса – той самой силы, которой дано сменить “манихейскую” картину мира на благополучно “срединную”, революционный катастрофизм – на осторожное “совершенствование”, протестную мораль “неприспособленных” - на конформистскую мораль “приспособленных”. Либеральная же практика новых реформаторов действует в направлении ускоренного уничтожения самой базы массового среднего класса, насаждая неслыханно жестокую социальную поляризацию» (с. 225).

Панарин верно подмечает, что «главным мотивом недовольства прежним режимом у большинства населения был не дефицит собственности и не инстинкт собственности, а бунт разума, защищающего интеллектуальное достоинство личности против порядка, ограничивающего свободное пользование разумом» 

22. Центристские и левоцентристские исследования темы «Глобализация и Россия» Г.Х. Шахназарова, Б.Ю. Кагарлицкого..

1. Обоснование необходимости для России сильной государственной вла­сти Н.В. Устряловым.

2. Размышлений ГЛ. Федотова о |удь0# шввший» . !

3. Евразийское учение КН. Алексеева.

4. налитическая философия политики В.П, Макаренко и проблема система­тизации политического знания.

5. Возрождение либеральной традиции исследований трансформации рос­сийского общества и современного мира (TJijL Засйавская, Б.Г. Канустин^

6. Развитие державной традиции А.С. Нанариным.

7. Центристские и левоцентристские исследования темы «Глобализация и Россия» (Г.Х. Шахназаров, Р.Г, Яновский).

8. Возрождение либерально-демократической традиции исследований дви­жения России к гражданскому обществ Галкин, М.А. Чешкой):.

15