36. Мир деревни, народной поэзии, природы в творчестве с. Есенина. Трагизм лирического героя в поэме «Черный человек»

Все чаще автор останавливает свой тоскующий взгляд на несовершенствах родной земли. Драматизмом болезненных переживаний проникнуты стихотворения 1914 г.— «Край любимый», «Гой ты, Русь моя родная...», «Русь», «Сторона ль моя, сторонка», «Край ты мой заброшенный», «Черная, потом про пахшая выть», «Топи да болота» и многие другие. Есенин не скупится на обличительные картины, на мрачно сгущенныеоб разы. Но сам он неотделим от этой нищенской стороны, для нее он «рад и счастлив душу вынуть». Почти каждое произведение одухотворено взволнованным признанием в любви к родине.

Черная, потом пропахшая выть!

Как мне тебя не ласкать, не любить?..

(«Черная, потом пропахшая выть»)

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

(«Гой ты, Русь моя родная...»)

Ой ты, Русь, моя родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу.

(«Русь»)

В поэзии Есенина появляется теперь широко обобщенный об раз родины, страждущей, обделенной и обладающей одновременно несметными богатствами — красотой полей, лесов, долов, рек. Отсюда столь неисчерпаемы краски, неповторимое количество комбинаций нежнейших, пастельных и густых, ярких тонов в изображении России. Она воспроизведена в дремотной грусти вечернего пейзажа, в оживлении начинающегося дня, в ярком наряде весны, в чарующей позолоте увядания осенью, в колдовском убранстве зимой. Но такое буйство красок удивительно органично, потому что оно исходит из внутренних особенностей мастерски воссозданной картины в целом.Природа в стихах Есенина не только живой, но очень сложный организм со своим внутренним миром. «Звонко чахнут тополя», «глухо баюкают хлюпь камыши», «оловом светится лужная голь», «рассвет рукой прохлады росной сшибает яблоки зари», «тучи рваные кутают лес», «лижут сумерки золото солнца». Все компоненты такого пейзажа находятся в тесных, очеловеченных отношениях между собой, подготовленных авторским (зрительным, осязательным, обонятельным) восприятием реальных явлений. Вот откуда необычность образа, на редкость «живое» олицетворение земных сил, тонкое одухотворение их действий (здесь нужно искать развитие фольклорных традиций). И вот почему легко передать поэту средствами таких динамических зарисовок свои чувства, мысли. Эта черта поэтического языка в сочетании с раскованным лирическим монологом (откровен­ной, искренней исповедью лирического героя) и создает трепет­но-проникновенную стихию есенинских произведений, с годами усилившуюся, приобретшую новые оттенки. Было бы, однако, глубокой ошибкой считать, что Есенин был захвачен лишь взаимоотношением природы и человека вообще. Поэт как бы единым взором охватывал всю деревенскую пано­раму с, бытом и нравственным укладом крестьян, конкретными их настроениями, поведением. Свои ассоциации Есенин черпает из самых разнообразных сфер жизни, воссоединяя возвышенные понятия с обыденными деталями, торжественную лексику с просторечной. И даже силы великой чаровницы-природы часто предстают в облике домашних животных.С легкой руки некоторых первых ценителей есенинского твор­чества (Н. Клюева, например) за поэтом укрепилась легенда о его якобы сугубо религиозном мировоззрении. Отголоски этой точки зрения сильны и доныне. Действительно, в ранней лирике Есенина много стихотворений на первый взгляд христианской тематики («Без шапки, с лыковой котомкой»—1912, «Шел господь пытать людей в любви»— 1914, «По дороге идут богомолки»—1914), часто встречаются образы, основанные на религи­озной лексике и понятиях (ивы — кроткие монашки, березы — свечки, ковыль молитазословный и т. д.). Тем не менее все эти элементы, почерпнутые из хорошо знакомой христианской мора­ли и эстетики, вошли в творчество Есенина окольным путем — как одна из граней деревенского бытия. Образ Христа персони­фицирует есенинский идеал земной правды, служения людям, А проскальзывающие в более поздних стихах (1915—1916 гг.) ноты тяготения к монастырю, монашеской доле оказываются просто символом отрешенности от несправедливой жизни, символом в «тоске журавлиной» «погибшей души» («За горами, за желтыми долами»).Гораздо ярче, зримее проступает в поэзии Есенина сочный быт деревни — картины труда и сельских занятий («Молитва матери» —1914, «В хате»—1914, «Заглушила засуха засевки», «Черная, потом пропахшая выть»—1914, «Русь» и более поздние «Бабушкины сказки»— 1915, «Девичник»— 1915, «Коро-1915, «Дед»—1916, «Молотьба»—1916). В изображении жизни народной поэт прибегает к фольклорным приемам песни, использует постоянные эпитеты, повторы, параллелизмы, запевы и т. п. («Ямщик»—1914, «Зашумели над затоном тростники» — 1914 , «Ус» — 1914 и пр.). Но еще чаще звучат просторечные и диалектные слова и выражения («зараня», «хрупт», «жисть», «летошняя» и др.). В стихи Есенина широкой волной врывается крепкий, солоноватый мужицкий говор, энергия крестьянских интонаций: «Разыгралась тройка-вьюга, брызжет пот, холодны, терпкий, и плакучая лещуга лезет к ветру на закорки» («В лун ном кружеве украдкой»—1916), «Тянусь к теплу, вдыхаю мягкость хлеба и с хруптом мысленно кусаю огурцы» («Голубень»—1915). У Есенина нет разделения на высокий и низкий стили, все в его творчестве подчинено правде жизни, ее неподкрашенному естеству. И поэтому грубоватое словцо органично вписывается в самую поэтическую картину: «Легким дымом к дальним пожням шлет поклон день ласк и вишен. Запах трав от бабьей кожи на губах моих я слышу» («О товарищах весе­лых»— 1916). Следуя во всем подлинно-крестьянскому .колори­ту, Есенин по-язычески поклоняется природе, и в тесном содру­жестве с Христом в его произведениях шествуют колдуны, Купа­ла; автор сознается, что он «молится на копны и стога», и пред­лагает друзьям «помолиться коровьим вздохом».Деревенская жизнь с ее радостями и горем, с ее верования­ми и обычаями изображается Есениным глубоко оригинально. Поэт любуется избытком силы, легкостью труда крестьянина, его слитностью со всем окружающим чарующим миром. Таков лю­бимый герой Есенина, и здесь он близок А. Кольцову. Однако Есенин отнюдь не приукрашивает народное бытие. Его горькую суть -художник прекрасно понимал. В заметке «Когда я читаю Успенского» (1915) он писал: «Идеализация народничества 60-х и 70-х годов мне представляется жалкой пародией на народ... Для них крестьянин — это ребенок, которым они тешатся, по­тому что к нему не привилось еще ничего дурного. Успенский показал нам жизнь этого народа без всякой рисовки. Для того, чтобы познать народ, не нужно было ходить в деревню. Успен­ский видел его и на Растеряевой улице». Сам Есенин, не идеали­зируя трудный быт села, крепко верил в способности и энергию русского мужика и акцентировал именно эти качества. Иначе говоря, для поэта назначение крестьянства, будни деревни были понятиями священными. Поэтому своеобразным был его отклик на события первой мировой войны.

Источник: Волков А.А. и Смирнова Л.А. Ист. рус. лит-ры XX века. Дооктябрьский период. – М., 1977.

Пейзажная лирика Есенина многокрасочна, хотя ее основные тона только чистые — синий, золотой, крас­ный и т. д. Материальный мир, воссоздаваемый поэтом, не статичен, он находится в непрестанном движении: «Как метель, черемуха машет рукавом», «пляшет сум­рак», вьюга уподобляется тройке, «желтые поводья месяц уронил». Леса, поля, рощи, реки, озера — все это оживает, наполняется глубоким и трепетным чувством.

Улыбнулись сонные березки,

Растрепали шелковые косы.

Шелестят зеленые сережки,

И горят серебряные росы.

Антропоморфизм приводит Есенина к творческому заимствованию приемов народной лирики. Здесь нет места ни манерной стилизации, ни внешнему подража­нию. Все пропущено сквозь самобытное видение мира.Такой динамики картин природы, как у Есенина, нет в пейзажной лирике его предшественников и старших современников. У И. Бунина очень силен элемент созерцательности, сосредоточенной философской меди­тации; у А. Блока в пейзажной поэзии несравненно больше движения, но антропоморфизм представлен скупее.

По-новому проявляется в лирике Есенина интерес к теме труда. Поэт создает стихи (например, «Молоть­ба»), в которых поэтизируется крестьянский труд без тоскливо-печальной окраски.

И под сильной рукой

Вылетает зерно.

Тут и солод с мукой,

И на свадьбу вино

За тяжелой сохой.

Эта доля дана

Тучен колос сухой —

Будет брага хмельна.