Приложение 1974 года. Франкфуртская школа*

Впервые о Франкфуртской школе я услыхал в 1930-х гг., но тогда после прочтения нескольких работ членов этой школы я решил, что не стоит подробно знакомиться с произведениями ее представителей.

В 1960 г., как я рассказываю в моей статье «Reason or Revolution?» («Разум или революция?» — русский перевод в настоящем сборнике, с. 314-326), меня попросили открыть дискуссию на одной конференции в Тюбингене и предупредили, что Теодор Адорно будет отвечать на мой доклад. Это привело меня ко второй попытке чтения публикаций Франкфуртской школы и особенно книг Адорно.

Большую часть работ Адорно можно разделить на три группы. В первую входят его эссе о музыке, литературе и культуре. Эти работы мне не пришлись по вкусу. Мне они показались подражаниями венскому писателю Карлу Кра-усу, причем плохими подражаниями, поскольку им нехватало краусовского чувства юмора. В мои венские дни я был знаком с такого рода писаниями, и они мне от всей души не нравились. Я воспринимал их как культурный снобизм, практикуемый кликой, которая считала себя культурной элитой. Кстати, для этих эссе было характерно то, что они не имели никакого отношения к социальным проблемам (their social irrelevance).

Далее идет вторая группа книг Адорно, посвященных эпистемологии и философии. Они мне показались именно тем, что по-английски называется «mumbo-jumbo»⁷, а по-немецки «Hocuspokus»⁸.

Конечно, Адорно был гегельянцем и марксистом. А я противник и того, и другого — и марксизма, и особенно гегельянства.

Что касается Маркса, я питаю к нему большое уважение как к мыслителю и борцу за лучший мир, хотя и расхожусь с ним во многих пунктах, имеющих

* В декабре 1973 г. Би-Би-Си обратилась ко мне с просьбой дать интервью по поводу так называемой Франкфуртской школы для использования в посвященной работам этой школы программе, которую предполагалось передать в январе 1974 г. Я подготовил краткое выступление (оно так и не было передано в первоначальном виде, поскольку мне было дано всего около пяти минут), в которое вошли несколько критических замечаний, высказанных в моей работе «Reason or Revolution?» («Разум или революция?») в связи с моим отношением к Франкфуртской школе.

⁷ Mumbo-jumbo (англ.) — бессмысленное, шаманское бормотание с целью ввести слушателя в заблуждение. — Прим. перев.

⁸ Hocuspokus (немец.) — фокус, мошенничество. — Прим. перев. (327:)

решающее значение. Я очень подробно критиковал его теории. Его не всегда легко понять, но он всегда старается, чтобы его можно было понять. Дело в том, что ему есть, что сказать, и ему хочется, чтобы люди его поняли. Что же касается Адорно, я не могу ни соглашаться, ни не соглашаться с большей частью его философии. Невзирая на все мои усилия понять эту философию, мне представляется, что она вся или почти вся сводится просто к словам. Ему вообще нечего сказать, и он говорит это на гегельянском языке.

Есть и третья группа его работ. Эссе, принадлежащие к этой группе, представляют собой в основном жалобы на времена, в которые мы живем. Некоторые из них интересны и даже трогательны. В них находят прямое выражение его страхи — его тревога (anxiety), как он сам это называет, и его глубочайшая депрессия. Адорно был пессимистом. После прихода к власти Гитлера — это событие, по его словам, застало его как политика врасплох — он отчаялся в человечестве и отказался от веры в марксистское евангелие спасения. В этих эссе звучит голос предельного отчаяния — трагический и жалобный голос.

В той мере, в какой пессимизм Адорно является философским, его философское содержание равно нулю. Адорно сознательно противится ясности. Где-то он даже с одобрением упоминает, что немецкий философ Макс Шелер просил «больше тьмы» («mehr Dunkel»), имея в виду предсмертные слова Гёте, просившего «больше света» («mehr Licht»).

Трудно понять, как марксист вроде Адорно может одобрять требование большей тьмы. Маркс, безусловно, был за просвещение. Известно, что Т. Адорно совместно с М. Хоркхаймером опубликовали книгу под названием «Диалектика Просвещения» [1], в которой они, однако, стремятся показать, что сама идея просвещения — в силу своих внутренних противоречий — ведет во тьму — в ту тьму, в которой мы сейчас, по их мнению, пребываем. Это, конечно, гегельянская идея. И все-таки остается загадкой, как социалист, марксист или гуманист, такой как Адорно, мог обратиться к таким романтическим взглядам и предпочесть девиз «больше тьмы» девизу «больше света». И Адорно действовал в соответствии со своим девизом, публикуя писания намеренно темные, в духе пророчеств древних оракулов. Это можно объяснить только традициями немецкой философии девятнадцатого века и «расцветом философии оракулов», как я называю такой метод философствования в моем «Открытом обществе»⁹, — расцветом школы так называемых немецких идеалистов. Маркс и сам воспитывался в этой традиции, но он энергично выступал против нее, а в «Капитале» высказал по ее поводу — и по поводу диалектики — замечание, которым я всегда восхищался. Маркс сказал в «Капитале»: «В своей мистифицирующей форме диалектика стала немецкой модой» [2]. Диалектика все еще является господствующей модой в Германии. И она все еще находится «в своей мистифицирующей форме».

⁹ См. Поппер К. Открытое общество и его враги, т. 2. М., 1992, с. 7. К. Поппер назвал этот первый раздел второго тома «Открытого общества», в котором анализируются взгляды Аристотеля и Гегеля, «The Rise of Oracular Philosophy», что в русском издании было переведено как «Возникновение философии оракулов». Скорее всего, это не совсем точно, и это выражение более правильно было бы перевести как «Возникновение и расцвет философии оракулов». — Прим. перев. и ред. (328:)

Я хотел бы также сказать несколько слов и о М. Хоркхаймере. По сравнению с Адорно его писания — сама ясность. Однако хоркхаймеровская так назывемая «критическая теория» пуста — она лишена содержания. Это более или менее признает редактор книги Хоркхаймера «Kritische Theorie» («Критическая теория»), когда говорит: «Придать концепции Хоркхаймера форму доступных пониманию («eingangige») высказываний… почти невозможно» [3]. От нее остается только туманный и неоригинальный марксистский историцизм. Хоркхаймер не говорит ничего разумного (tenable), что не было бы лучше сказано до него. Его взгляды можно назвать объективно неинтересными, включая сюда и те, с которыми я могу согласиться.

Я действительно нашел у Хорхаймера некоторые высказывания, с которыми я могу согласиться. Я могу даже согласиться с тем, как Хоркхаймер формулирует свои конечные цели. Во втором томе своей книги «Kritische Theorie» он говорит, после того как отвергает утопизм: «Тем не менее, у идеи будущего общества как общества свободных людей... есть содержание, которому мы должны остаться верны, проходя через любые [исторические] перемены» [4]. Я, конечно же, согласен с этой идеей — идеей общества свободных людей (а также и с идеей верности ей). Эта идея вдохновляла американскую и французскую революции. К сожалению, Хоркхаймер не может сказать ничего интересного о том, как приблизиться к этой идеальной цели.

На самом деле Хоркхаймер отвергает — без всякой аргументации и вопреки историческим фактам — возможность реформирования нашей так называемой «общественной системы». Это равносильно тому, чтобы сказать: пусть нынешнее поколение страдает и гибнет — ведь все, что мы можем сделать, это разоблачать уродство мира, в котором мы живем, и осыпать оскорблениями наших угнетателей — «буржуазию». Вот все содержание так называемой критической теории Франкфуртской школы.

Осуждение нашего общества Марксом имеет смысл, поскольку его теория содержит обещание лучшего будущего. Однако теория становится пустой и безответственной, если убрать из нее это обещание, как это делают Адорно и Хоркхаймер. Поэтому Адорно и пришел к выводу, что жизнь не стоит того, чтобы ее жить. Ведь жить стоит только в том случае, если мы можем работать ради улучшения мира сейчас, имея в виду ближайшее будущее.

Преступление — преувеличивать уродство и низость мира: он уродлив, но и прекрасен; бесчеловечен, но и очень человечен. И ему угрожают страшные опасности. Самая страшная из них — мировая война. Почти столь же опасен популяционный взрыв. В этом мире вместе с тем есть и много хорошего. В нем есть много доброй воли. И в нем есть сегодня миллионы живых людей, которые с радостью рискнули бы жизнью, если бы думали, что это поможет создать лучший мир.

Мы можем многое сделать сейчас, чтобы облегчить страдания и — что важнее всего — чтобы увеличить свободу человеческой личности. Мы не должны ждать, пока богиня истории или богиня революции привнесут нечто лучшее в дела людей. История, как и революция, вполне могут нас подвести. Они подвели Франкфуртскую школу и довели Адорно до отчаяния. (329:)

Мы должны порождать и критически испытывать мысли о том, что можно и нужно сделать сейчас, — и делать это сейчас.

Подытожу сказанное выражением Реймона Арона: я считаю писания Франкфуртской школы «опиумом для интеллектуалов» [5].