Абрам Эфрос — "Рисунки Пушкина". "Русский Современник", № 2. Л. М. 1924, стр. 205.

Гласные буквы по преимуществу открыты, как открыты и мимические жесты автора, что должно указывать на откровенность и доверчивость натуры, о том же говорит и его неснижающийся и ясный к концу рисунок слов, в противовес почерку людей, наделенных замкнутостью и хитростью, маскирующих заключительные буквы слов (высота уровня букв чаще всего постепенно снижается и последняя буква этих слов обращается в сплошной штрих) подобно тому, как они при разговоре не высказывают своих глубоких "задних" мыслей. Щедрость, с которою Пушкин оставляет громадные поля, широкие интервалы между словами, несомненно указывают на его непрактичность, отношение к деньгам и склонность к широкому размаху в личной жизни.

Если вглядеться с точки зрения художественности, гармоничности исполнения рисунков букв пушкинского письма, то оно вполне соответствует и как бы запечатлевает всю тонкость и художественность мысли великого поэта.

Подъемы и срывы линий и штрихов указывают на однородные явления и в его психике. Этот человек способен и на сумасбродные поступки, особенно если затронуто при этом его болезненное самолюбие. Язык его тогда может сделаться весьма и весьма острым, автор умеет оборвать собеседника, не считаясь с положением человека и вредом, наносимым себе. На все это указывает целый ряд приведенных данных в его почерке — неровность нажима, открытость букв, ясность окончаний: т. е. в переводе с графологического языка его неуравновешенность, порывистость, склонность открыто высказывать свои мнения и отсутствие расчетливости в отношениях, плюс к этому следует прибавить уверенность в начертаниях, что говорит и об его уверенности в себе, о самооценке и отчасти о славолюбии; этими штрихами Пушкин как бы подчеркивает свое "я".

Многие из оставленных Пушкиным автографов заполнены рисунками, разбросанными на полях, между строк, даже поверх текста, что лишний раз убеждает в образности и конкретности его мышления. Мысль непосредственно сопровождает и образ.

Искание новых графических рисунков букв, добавлений к ним в виде завитков, дуг и т.п. указывает и на творческие искания его мысли. В своих увлечениях Пушкин должен быть большим экспериментатором, проявляя в них часто больше любознательности, чем страстности.

Работая над почерком Льва Толстого, я обратил внимание на изумительный по терпению и тщательности рисунок его "н". Нужно только подсчитать, сколько графических движений необходимо проделать, чтобы его воспроизвести. Это без сомнения должно говорить и о развитости задерживающих центров у автора, присутствии значительных волевых данных, вынослнвосчи, умении сопротивляться влиянию.

Этого у Пушкина нет, его "н" начертано, как "и", на это начертание не надо употреблять столько движений. Так же приставив линейку к строкам его письма или взглянув на них с левой стороны листа, через свет, мы можем легко убедиться, что строки не имеют прямого направления; одни поднимаются вверх, другие опускаются книзу или образуют дугу. Все это указывает на недостаточность сдерживающих начал у автора, на способность воли находиться под влиянием порывов чувствительности, показывает, что природная воля у автора не сильна и склонна принимать формы аффекта (о последнем говорит геометрическая невыдержанность всего письма), импульсивность нажимов, неровность линий строк, отчасти и полей, неравномерность интервалов между словами и т. п.). Чувство легкой досады должно также вспыхивать у автора необычайно легко. Его можно взять ласкою и внешней уступчивостью, вызвать в нем жалость.

В последних письмах Пушкина заметно озлобление, расстройство душевного равновесия. В переживаниях в силу нездорового самолюбия, отчасти ревности, вырабатывается замкнутость, мнительность, подозрительность. Все это видно из злоупотребления резкими нажимами пера и в силу того уже неровности и импульсивности их, срывов в рисунке линий строк и большой замкнутости гласных букв.

Постоянства горьковского письма у Пушкина нет, да это было бы и несвойственно его живой и эмотивной натуре. Правда, в нем нет и патологических уклонов письма Достоевского и Соловьева, нет и неврастеничности гоголевского письма. Это просто неуравновешенная, страстная, но в основе здоровая натура, лишь затравленная окружающими условиями жизни и окружающими людьми, не способная выносить существующего засилия над личностью, но и не имеющая сил порвать со всем.