Глава 3

Рецензия и смежные жанры: взаимопроникновение и другие метаморфозы

Есть мнение, что журналисту не следует проводить параллелей между описанными в художественном произведении реалиями и объектами существующей действительности, потому что это может превратить рецензию в подобие литературно-критической статьи.

Есть мнение, что журналисту не следует допускать чрезмерного выражения собственных эмоций по поводу прочитанного/просмотренного/ прослушанного & проанализированного. Потому что тогда рецензия магическим образом обратится в эссе.

Есть мнение, что пересказывать произведение, даже частично, журналист тоже не должен. Ни в коем случае. Читатель наверняка сам уже ознакомился с произведением и читает рецензию исключительно для того, чтобы сверить журналистские измышления со своими собственными! А если вы начнёте пересказ, ваша рецензия больше и не рецензия вовсе, а банальная аннотация.

Есть мнение…

Есть мнение, что теория чистых жанров безбожно устарела.

И вот с последним мнением я, пожалуй, соглашусь. Я считаю, что явление конвергентности в сфере жанров имело место всегда, в той или иной мере и степени.

Сегодняшние тексты рецензий всё чаще напоминают комментарии, аннотации, но при этом рецензией-то они остаются. Как бы то ни было. Взгляните на два текста из раздела «Книги» журнала «Русский Репортёр»:

«Мори Нильсон-Брэнстрем. Цацики и Вселенная. Цацики в данном случае не соус для кебаба, а имя главного героя шведско-греческого происхождения. Это целая серия книг про хорошего мальчика, постмодерни и терпимость. Постмодерн заключается в том, что мальчик умён не по годам, всё понимает, размышляет местами вполне как взрослый, но всё равно ведёт себя как ребёнок. Потому что так положено. Это очень смешно. А вот с терпимостью тут похуже. Нет, терпимость – это прекрасно. Но в книге она какая-то уж слишком назидательная».

И ещё один:

«Светозар Чернов. Бейкер-Стрит и окрестности. Великолепная книга по быту викторианской Англиии. Развивает бешеное чувство патриотизма и гордости за отечество – у нас про данный период пишут не то что не хуже, а даже лучше, чем в Британии. Из книги можно узнать, как выглядела викторианская розетка, что было принято покупать с собой в дорогу, готовясь к трансатлантическому путешествию, как тогдашние детективы оформляли лицензию на ношение оружия и многое другое».

Что мы видим? Возмутительно маленький объём. Слишком маленький даже для того, что классическая типологизация называет «мини-рецензией». Этакое «мини в квадрате». И при этом сюда умещаются если не все, то многие черты, присущие обычной рецензии – причём это преимущественно те черты, что являются общими для литературной, кинематографической и театральной рецензии – краткое описание сюжета и его оценка, основная идея произведения, и, в зависимости от произведения, «что-то ещё». К каждой книге подход индивидуальный, и здесь задача литературного обозревателя выбрать, что именно «ещё» он скажет об этой книге – да так, чтобы читатель сразу понял: надо читать. И ведь работает, в чём магия!

(Кстати, в первой главе я говорила о возможности использования инфографики в качестве дополнения к мини-рецензии. Эти тексты снабжены чем-то подобным: если рядом с фотографией обложки расположена иконка в виде очков, то это «для интеллектуалов», в виде ломаной стрелки-молнии – «для любителей острых ощущений», в виде смеющегося смайлика – «для желающих поржать» - такое вот запанибратское, но никого не смущающее описание. И так далее. Есть иконка с человечком – это, значит, «для людей». Примечательно, что не все книги по версии «Русского Репортёра» -- для людей)

Магия двадцати коротких строчек, способных заставить прочесть целую книгу – не просто прочесть, но заставить захотеть это сделать. Как же это работает? Ответ прост, более чем прост. Рубрику «Книги» в «Русском репортёре» ведёт литературный обозреватель Константин Мильчин. Давно ведёт. Всегда знает, что сказать и всегда говорит, что знает – то умными словами, то более доступным языком современного сленга. Ему доверяют, «Русскому репортёру» -- доверяют, поэтому хватает двадцатистрочного экстракта, чтобы подтолкнуть читателя – читать.

Рецензия – произведение в высшей степени авторское.

В той же рубрике, помимо шести коротеньких комментариев-аннотаций-всё-же-рецензий, есть одна побольше, тысячи на полторы-две знаков. Тоже немного, но уже ближе к классическому варианту, уже привычней. Выходит под пометкой «Мнение». Вот пример:

«Архангельский музей. Предыдущий роман Александра Архангельского назывался «Цена отсечения», и вышел он в июне 2008 года. Там точно, подробно и как-то даже слишком хладнокровно, со спокойствием прозекторского отчета, описывалась захлебывающаяся богатством и спокойствием докризисная Москва. Еще в июне роман читался как репортаж, а в сентябре того же ­года — уже как какая-то допотопная хроника.

Кажется, что такие книги пишутся не для современных читателей (хотя язык Архангельского прост, ясен, искусен и вообще прекрасен), а для историков будущего. В «Цене отсечения» было все — еда, питье, диалоги, узнаваемые и не очень люди, круг чтения, круг общения, круг тем, поднимаемых при общении (хотите — у мужчин, хотите — у женщин), мысли, чувства, эмоции, хобби и, кажется, даже запахи. И весь этот мир, описанный в книге, рассыпался в один миг — как, впрочем, рассыпался по совершенно другим причинам и мир главного героя.

Новый роман «Музей революции» тоже написан про текущую ситуацию. Собственно, почти все, что было сказано про первый, годится и для второго — разве что кроме кризиса. Вроде как.

«Музей революции» тоже можно будет потом использовать в качестве учебного пособия. Скажем, Пелевин пишет романы про наше время, но при этом берет ключевые тренды и их иронически объясняет. А Архангельский не объясняет, он просто фиксирует. Иногда, может быть, только делает акцент на тех из них, которые ему кажутся самыми важными. Но не обязательно близкими.

Героем «Цены отсечения» был интеллигентный бизнесмен, вернее, российский бизнес как таковой. Сейчас — музейщик, вернее, искусство. В случае с «Музеем революции» даже не надо ждать наступления будущего: он уже сейчас читается как конспект доклада на тему «искусство и власть», «искусство и бизнес», «искусство и церковь». Слишком актуально, даже как-то страшно. Впрочем, никто не говорил, что у нас веселое время».

Этот пример необходимо было привести, чтобы дать понять: несмотря на новые веяния, традиционная рецензия в более или менее стандартном виде, хоть и достаточно урезанная, продолжает существовать наравне с короткими полуинформационными выписками из читательского дневника литературного обозревателя.

При этом сильное влияние на трансформацию рецензии оказывают процессы персонификации текста, которые сегодня активно идут в журналистике (особенно в блогосфере), и о которых я говорила, когда упоминала об авторитете и авторитетности. В таких текстах синтезируется аналитический жанр рецензии и художественно-публицистические жанры. В первую очередь, конечно, это эссе, в котором автор создаёт субъективный отзыв на произведение искусства. Это привело к тому, что наряду с объемом, числом анализируемых произведений и темой классификационным признаком рецензии может выступать и сам автор, а точнее, то амплуа, которое он выбирает для написания рецензии.