1.5. Эдуард Бернштейн

Эдуард Бернштейн, 1895 год

Эдуард Бернштейн – германец трёх эпох. Он появится на свет в абсолютно суверенном прусском королевстве, полностью переживёт кайзеровский рейх и 43 дня не доживёт до финальной точки в истории Веймарской Германии. Старт и конец жизненного пути этого германца еврейского происхождения приходятся на один город – прусский Шёнеберг. Заметим, что в современной Германии Шёнеберг не имеет статус отдельного города.

По первой эпохе заслуживают быть отмеченными следующие факты. Первый факт: дата рождения – 6 января 1850 года, то есть вскоре после революции 1848/1849 гг., к которой были причастны политические учителя объекта настоящего анализа Маркс и Энгельс. Второй факт: Бернштейн происходил из мелкобуржуазной семьи. Его родители принадлежали к общине реформированного иудаизма, его отец был машинистом локомотива. Третий факт: Бернштейн посещал – несмотря на недостаток денег в семье – гимназию, но вынужден был оставить её в 16 лет по финансовым причинам. Четвёртый факт: с 1866 года началось накопление ценных знаний о банковском капитале в качестве банковского служащего.

Есть все основания считать, что главные события в жизни героя очерка произошли во вторую эпоху. Сначала он продолжал работать в банке, уйдя с соответствующей службы в 1878 г. Последние шесть лет там будет трудиться в лице Бернштейна молодой человек, чётко обозначивший свой политический выбор. В 1872 году он присоединился к «эйзенахцам» и вступил в Социал-демократическую рабочую партию (СДРП), став «представителем крайнего, наиболее радикального крыла германской социал-демократии»⁴. Он подготовил совместно с Августом Бебелем и Вильгельмом Либкнехтом объединительный съезд СДРП с ВГРС 1875 года в Готе. Объединенная на партсъезде концепцией Готской программы партия конституировалась как Социалистическая рабочая партия (СРП).

В 1877 году, после смерти своей матери, Бернштейн вышел из еврейской общины. Всё же этот неординарный человек заступался за своих еврейских единоверцев⁵.

«С 1878 года он был частным секретарём социал-демократического мецената Карла Хёхберга и работал во время действия бисмарковского исключительного закона против социалистов, который запрещал деятельность социал-демократии вне рейхстага, сначала в Цюрихе»⁶. Между 1880 и 1890 гг. Бернштейн был редактором газеты «Социал-демократ». «В 1888 году он по настоянию Пруссии был выслан из Швейцарии и с тех пор жил в Лондоне. Тут он имел тесную связь с Фридрихом Энгельсом»⁷. В 1890 году последовали отмена исключительного закона против социалистов и переименование СРП в Социал-демократическую партию Германии (СДПГ). В 1891 году была принята марксистская Эрфуртская программа, которую разрабатывал Бернштейн совместно с Каутским.

Бернштейн инициировал ревизионистский спор с середины 1890-х гг. до конца 1890-х гг. в лондонской эмиграции. Несмотря на то, что партийный съезд в Дрездене в 1903 году по предложению Каутского отверг позицию Бернштейна, Бернштейн в дальнейшем укреплял своё положение внутри партии. После раскола CДПГ во время Первой мировой войны CДПГ (большинства) официально провозгласила, наконец, ревизионизм своей теоретической основой. В 1901 году он возвратился после отмены изданного в отношении него приказа об аресте в Германию и был в 1902—1907, 1912—1918 и 1920—1928 гг. членом рейхстага от избирательного округа Бреслау-вест. Оценка бернштейнианского ревизионизма до нынешнего дня всё-таки колеблется от восторженного одобрения до решительного отклонения.

В 1913 году Бернштейн голосовал в рейхстаге вместе с фракционными левыми против ассигнований на вооружения. В июне 1915 году он опубликовал вместе с Гуго Гаазе и Каутским воззвание против экспансионистских военных целей германского правительства и против официальной военной политики СДПГ⁸. В 1917 году Бернштейн стал одним из сооснователей Независимой социал-демократической партии Германии, которая откололась от CДПГ в знак протеста против политики гражданского мира и одобряющей войну позиции СДПГ.

Во время Первой мировой войны Бернштейн наряду с Розой Люксембург принадлежал к тем немногим германским политикам, которые протестовали против геноцида армян. После Ноябрьской революции 1918/1919 гг., в течение которой в НСДПГ образовалось два лагеря, Бернштейн на основании своей в принципе реформистской позиции вернулся в СДПГ, тогда как другая часть членов НСДПГ всё больше пополняла ряды вновь созданной Коммунистической партии Германии (КПГ). После Ноябрьской революции Бернштейн как член НСДПГ был в правительстве народных уполномоченных помощником в имперском казначейском ведомстве и интенсивно стремился к воссоединению НСДПГ и СДПГ (большинства). Между 1910 и 1920 гг. Бернштейн был депутатом городского совета по месту его проживания, то есть в тогда ещё самостоятельном городе Шёнеберге, после этого он был городским советником, не получавшим никакой зарплаты, никакого вознаграждения.

Судя по приведённым выше фактам, объект настоящего анализа и в третью эпоху профилировал себя как парламентарий общегерманского и местного уровней. Хотя он был гораздо менее продуктивен в теоретической деятельности, этот яркий человек по-прежнему обозначал свою причастность по ряду позиций.

В 1920 году социал-демократический прусский министр культов Пауль Хирш предложил университету имени Фридриха Вильгельма в Берлине, чтобы Бернштейн прочёл лекцию в качестве приглашённого доцента. Если в 1907 году ходатайство «Свободного научного объединения» насчёт лекции Бернштейна в университете было отклонено, то на сей раз уполномоченная комиссия философского факультета дало добро. Прочитанная в летнем семестре 1921 года лекция была издана в 1922 году под названием «Социализм прежде и сейчас. Спорные вопросы социализма в истории и современности» («Der Sozialismus einst und jetzt. Streitfragen des Sozialismus in Geschichte und Gegenwart»)⁹.

Веймарское Национальное собрание решило 21 августа 1919 года учредить комитет по расследованию вопросов возникновения войны, ведения войны, упущенных возможностей для достижения мира и причин поражения в Первой мировой войне. Бернштейн 4 марта 1920 года в качестве эксперта по германо-английским отношениям в кайзеровском рейхе вошёл в образованный 20 октября 1919 года первый подкомитет по расследованию предыстории войны. Бернштейн оказался в нём одним из немногих депутатов, признавших германскую вину за возникновение войны и тем самым противостоял большинству из буржуазных партий¹⁰. Объект настоящего анализа принадлежал к данному подкомитету до 1929 года¹¹.

В 1919 году он издал собрание речей и сочинений Лассаля.

Под впечатлением от различных антисемитских кампаний во время Веймарской Республики Бернштейн стал членом различных «пропалестинских комитетов» и комитетов «За трудящуюся Палестину».¹².^[4]

Выдающийся германец был похоронен в родном городе. На Боценер-штрассе, 18 в Берлине-Шёнеберге о нём напоминает мемориальная доска. До 2011 года за могилой Бернштейна на кладбище на Айзакштрассе ухаживали как за почётной могилой земли Берлин.

А сейчас попытаемся дать комплексное освещение наследия Бернштейна.

Его основу составляет причастность к дебатам о ревизионизме. Между 1896 и 1898 гг. Бернштейн опубликовал в партийном журнале серию статей «Проблемы социализма», которыми открылся спор о ревизионизме в CДПГ. В 1899 году по побуждению его тогдашнего друга Карла Каутского последовала публикация книги «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии».

В этом труде Бернштейн подверг радикальной критике существовавшую до того времени марксистскую теорию: не только материализм, но и гегелевская диалектика представлялись ему метафизическими, поэтому объявлялись ненаучными и отклонялись¹³. Лежащая в основе социал-демократии философия должна быть обновлена посредством преодоления диалектического материализма и его замены неокантианством. Это требование он поставил под провокационным девизом «Кант вопреки притворству» [«Kant wider Cant“ (по английски.: Cant; притворство)].¹⁴

Автор посмотрел и в интерьере на теорию трудовой стоимости. Известно, что марксистская теория трудовой стоимости базируется на следующем ключевом тезисе: стоимость товара на рынке измеряется вложенным в него рабочим временем. Бернштейнская критика теории трудовой стоимости не фундаментальна, Бернштейн даже подчёркивает, что она сама по себе в определённой степени применима как метафора для открытого изложения механизмов капиталистической экономики¹⁵. Он придерживается той точки зрения, что «трудовая стоимость – это абсолютно ничто как ключ, это – плод фантазии наподобие одушевлённого атома. Ключ, который искусной рукой Маркса привёл к раскрытию и изложению механизма капиталистического хозяйства, … с определённого пункта отказывает и поэтому стал роковым для почти каждого ученика Маркса»¹⁶. Конкретно Бернштейн замечает отсутствие спроса в марксовой конструкции стоимости, то есть речь идёт о критике, которая сегодня обозначается как кейнсианство. Если не всё изымается то, что производится, трудовая теория стоимости теряет свою силу. В товары, которые не употреблены или не проданы, также ведь вложено рабочее время. Несмотря на это, они очевидно без стоимости. Поэтому Бернштейн видит проблемы в том конкретном применении Решающим является всё-таки то обстоятельство, что всё это не является для Бернштейна основанием для отклонения марксистской теории прибавочной стоимости. Он всё же рекомендовал выводить эту теорию не из дедуктивных абстракций как трудовая теория стоимости, а из эмпирических фактов:

„[…]Статистика доходов показывает нам, что не занятые в производстве слои в добавок присваивают себе в добавок намного большую долю совокупного продукта, чем их численное соотношение с производительной частью. Прибавочный труд последней есть эмпирический, подтверждённый опытом факт, который не требует дедуктивного доказательства. Верна ли марксистская теория стоимости или нет, это для доказательства прибавочного труда целиком и полностью безразлично. Она а этом отношении является не тезисом для доказательства, а только средством анализа и объяснения»¹⁷.

Столь же продуктивно разобран марксистский тезис о поляризации, обнищании и крушении. Точно так же не было концентрации производства в марксистском смысле – количественное соотношение между мелкими и средними предприятиями прочно оставалось неизменным¹⁸. Теория крушения, полагал Бернштейн, была даже сфальсифицирована: для этого он приводит статистические данные о демографическом развитии и тенденциях в доходах в некоторых европейских странах, из которых вытекало, что доля в населении предпринимателей и повысивших свои доходы, то есть лучше зарабатывающих служащих – вопреки марксовой теории – возросла. Поэтому не могла произойти пролетарская революция, так как образованная часть работополучателей стремилась к интеграции в существующую систему и социальному подъёму внутри неё¹⁹.

Исходя из этих теоретических предпосылок, Эдуард Бернштейн потребовал отхода от принципа революции и участия в политической системе кайзеровского рейха²⁰. Социализм может быть достигнут благодаря реформам. Бернштейн однозначно высказывается против насильственной революции, он принципиально склоняется против мысленного разделения на «раньше» и «позже». Это почти религиозное разделение между земным миром до революции и райским миром после неё было весьма ходовым в многообещающих и патетических речах XIX века²¹. В этом отношении была поставлена точка знаменитым высказыванием Бернштейна. В дебатах о релевантности конечной цели социалистического движения он писал: «То, что вообще называют социализм конечной целью, для меня ничего не значит, движение – это всё»²². Бернштейн ясно подчёркивает, что он вместе с тем не отрекается от принципов, от среднесрочных конкретных целей. Более того, он убеждён, что любая формулировка конечной цели не обходится без «утопизма». Ядро ревизионистско-реформистского мировоззрения в бернштейновском варианте заключается в том, чтобы объяснить путь к цели²³.

Автор сформулировал прорывные для социалистической мысли идеи насчёт демократии. Демократия для него есть не только стратегическое средство борьбы, но имеет политическую ценность для себя. «Демократия есть одновременно средство и цель. Она – средство достижения социализма и она – форма осуществления социализма»²⁴. Параллельно заметим, что в его работах не употреблялось выражение «демократический социализм»²⁵. Он стремится ни переоценивать, ни недооценивать демократию: «Демократия есть принципиально ликвидация классового господства, если она также ещё не есть ликвидация классов»²⁶. В этой связи теоретик отмечал следующие наблюдаемые им реалии относительно классов: «Борьба классов существует, но она — не единственное содержание истории, так как рядом с ней есть и сотрудничество классов»²⁷.

Бернштейн доказывает, что для социал-демократов есть все основания для «веры в постепенную эволюцию, ведущую постепенно к социализации общественного строя (между прочим — через муниципализацию). Политические привилегии капиталистической буржуазии во всех передовых странах шаг за шагом уступают демократическим учреждениям: в обществе все сильнее сказывается протест против капиталистической эксплуатации.

Фабричное законодательство, демократизация общинного самоуправления, освобождение коалиций от всяких законодательных стеснений — это все ступени общественного развития. Если в Германии думают не об освобождении, а о стеснении права коалиции, то это свидетельствует не о том, что она достигла высокого уровня развития, а только об её политической отсталости. (Есть убедительные предпосылки для преодоления классового антагонизма в рамках указанной выше эволюции. – М.С.). Отсюда Бернштейн, оставаясь социал-демократом, делает вывод, что вся практическая программа партии должна быть пересмотрена; в частности следует отказаться от тезиса, что пролетарий не имеет отечества — и, следовательно, от интернационализма. Этот тезис был верен раньше, нынче же он с каждым днем теряет значение; пролетарий все больше становится гражданином. «Полное уничтожение национальностей есть мечта, и притом некрасивая»; даже армия, поэтому, не является таким институтом, который безусловно и во что бы то ни стало подлежит уничтожению. «Пора наконец социал-демократии эмансипироваться от власти фразы и стать открыто тем, чем она уже является в действительности: демократическо-социалистическою партией реформы»²⁸.

Автор обращался и к теоретическому осмыслению острых проблем международных отношений, например, проблем отношений между метрополиями и колониями. В то время как Бернштейн позиционировал против шовинизма и войны²⁹, он не отказывал колониализму в праве, перехватить у дикарей землю в тропических странах, так как Европа располагала именно более высокой культурой:

„Это не неизбежно, что оккупация тропических стран европейцами причинит ущерб жизненным наслаждениям местных жителей, такое до сих пор вообще не случалось. Кроме того, может быть признано только условное право дикарей на занимаемую ими землю. Более высокая культура имеет здесь в исключительном случае также более высокое право. Не завоевание, а хозяйствование на земле даёт правооснование на её использование.»³⁰.

А сейчас резонно задать следующий вопрос: «Как герой очерка оценивал то, что он написал?»

Бернштейн понимал свою критику не как генеральную атаку на марксизм, а как дальнейшее развитие существующей теории³¹; всё-таки «дальнейшее развитие и совершенствование марксистской теории нужно начинать с его критики³²». При этом «близкий личный друг Энгельса»³³ ясно даёт понять, что для него не существует непререкаемых авторитетов: «Недоразумением … выглядит зацикливание на том, что Маркс и Энгельс когда-то разделяли эту позицию»³⁴. Он в своих предложениях по модификации марксовой доктрины не склонялся к идее встретиться на уровне глаз с Марксом³⁵. Он убеждён, что не может быть серьёзным критиком Маркса тот, кто безоглядно льёт воду на содержание и дух его учения»³⁶. Бернштейн хотел сохранить в содержании марксизма то, что пригодно и отбросить от него метафизическое³⁷. В этой связи Бернштейн взывает к Канту, чтобы благодаря кантианскому инструментарию отделить пригодное от непригодного: «Яростные нападки, которым я подвергался со стороны различных людей, только укрепили меня в мысли, что социал-демократия не ориентировалась на того Канта, который даёт основание с предельной остротой критически судить об унаследованном учении (основоположников марксизма. – М.С.), который с убедительной остротой обнажает, что в произведениях великих основоположников ценно и определённо должно продолжать жить и что можно и нужно отсеять»³⁸. Параллельно отметим, что такая постановка вопроса совпала со всплеском интереса к Канту среди германских философов, кульминацией деятельности марбургской неокантианской школы³⁹.

Бернштейн многократно подчёркивает, что речь не идёт об удалении марксизма самого по себе : „Всё-таки идёт ли вообще речь о преодолении марксизма или отбрасывании определённых остатков утопии, которые заключает в себе марксизм и в которых мы должны искать первоисточники противоречий в теории и практике, которые были подтверждены марксизму его критиками?»⁴⁰ Он хотел бы с большим желанием полновесно рассмотреть более поздние и на его взгляд более зрелые тексты Маркса и прежде всего Энгельса, чем памфлеты из газет бури и натиска⁴¹. Он вновь указывает на то, что он вместе с тем направляет усилия на улучшение теории и не на её ликвидацию: „Основная идея теории вследствие этого не теряет в своеобразии, но сама теория приобретает научность»⁴². Свою собственную деятельность «близкий личный друг Энгельса»⁴³ рассматривает в этой связи как работу по убеждению для смены парадигм внутри марксистской доктрины: „Заблуждения в учении могут считаться действительно преодолёнными, если они как таковые признаются его поборниками. Такое признание ещё не означает краха учения»⁴⁴.

Бернштейн потребовал частичной ревизии существующего учения, чтобы разрешить имеющиеся противоречия⁴⁵. При этом не нужно бояться браться за старые священные догмы: «Тот, кто хоть малость разбирается в теории, для кого научность социализма не является вещью, которую берут по торжественным поводам из серебряного шкафа, иными словами, не принимают во внимание, тот будет, пока эти противоречия им осознаются, воспринимать потребность их убрать. В этом и не в вечном повторении слов классиков заключается задача учеников»⁴⁶. Не только ученикам Бернштейн расчищает духовную свободу не только интерпретировать идеи, но и самим дальше развивать, но и признаёт также право политических противников при случае попасть своей критикой в точку⁴⁷. В случае если такой случай будет иметь место, нужно критикуемое модифицировать и не игнорировать критику из-за её происхождения: „Истина не потеряла в весе вследствие того, что она сначала найдена или сформулирована антисоциалистическим или не вполне социалистическим экономистом»⁴⁸.

Как же повлиял труд Бернштейна на его взаимоотношения с однопартийцами?

Его подходы привели к разрыву с марксистским центром CДПГ и вызвали волну протестов внутри всей социал-демократии. Время от времени Август Бебель намеревался добиваться исключения Эдуарда Бернштейна из CДПГ. Однако ему пришлось отказаться от этого намерения. Дело в том, что Бернштейн имел уже большое количество приверженцев, что создавало реальную угрозу откола ревизионистов и основания сепаратистской реформистской социал-демократической партии⁴⁹. Жёсткую реакцию на книгу «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии» он объясняет тем, что «здесь один из принадлежащих к марксистской школе социалистов впервые подверг критике ряд тезисов марксизма, в то время как до сих пор дискуссия среди марксистов почти всегда велась вокруг толкования таких тезисов»⁵⁰.

 С современных позиций можно утверждать, что Бернштейн фактически создал новое теоретическое течение. Если уже перед окончательным принятием марксистского учения в социал-демократии благодаря Готскому партсъезду 1875 года в СДПГ имелись ориентированные на реформы течения, то труд Бернштейна представлял собой первый законченный и теоретически фундированный проект социал-демократической реформистской политики. Обстоятельство, которое в этой форме всё-таки не было в какой-то момент воспринято СДПГ⁵¹. Так бывший канцлер Австрии Бруно Крайский так говорит о Бернштейне: «Германская социал-демократия стала реформистской, она так стремительно вступила на линию социал-реформиста Эдуарда Бернштейна, что мир этого даже не заметил. Забыли даже, что Бернштейн в это время ещё жил. Он совсем тихо умер, без того, чтобы ему отдали почести, которые он заслужил»⁵².

«Видный теоретик СДПГ, доктор политических наук»⁵³ Хорст Хайман в этой связи констатировал: „В Годесбергской программе 1959 года СДПГ окончательно отмежевалась от ортодоксально-марксистского понятия социализма и сделала обоснованную Бернштейном ревизионистско-реформистскую концепцию социализма основой её теоретико-программного самопонимания. Но большинством социал-демократов эта связь между бернштейнским ревизионизмом и Годесбергской программой никогда не осознавалась»⁵⁴. Только совсем немногие могли устанавливать эту историко-теоретическую связь, например, бывший германский федеральный министр, «Маннхаймский полномочный член Немецкого Бундестага с 1949 по 1972 гг.»⁵⁵ Карло Шмид, который в 1864 году на праздновании 100-летия Социалистического Интернационала констатировал: «Эдуард Бернштейн победил по всей линии»⁵⁶. Ни сам Бернштейн, ни авторы Годесбергской программы не осознавали, что Бернштейн своим отмежеванием от ортодоксального марксизма стал духовным отцом социал-демократии⁵⁷. Бруно Крайский заметил по этому поводу: «Он (Бернштейн) был ведь в действительности великим политическим реформатором, не Марксом»⁵⁸. Критики Бернштейна упрекают его в том, что своими взглядами он поставил себя вне марксизма и стал буржуазным демократом. При жизни Бернштейн не разделял такую точку зрения. Всё-таки в исторической ретроспективе многие аргументы говорят за то, что он создал новую политическую теорию внутри марксистской доктрины. Томас Мейер в своей книге «Конструктивный социализм Бернштейна», первом обстоятельном научном исследовании теоретического наследия Бернштейна, констатировал, что он не только, как многие полагают, критиковал теорию Маркса, но и сформулировал собственную альтернативную концепцию социализма⁵⁹.

Для полноты картины было бы, конечно, кстати попытаться определить место реформизма объекта настоящего анализа в социал-демократии. Реформизм Бернштейна был в теории намного менее радикальным, чем пропагандируемая марксистским центром доктрина. Бернштейн упрекал своих противников, что они опустились в своём теоретическом радикализме до фразы и на практике действуют совсем по-реформистски. Фактически Бернштейн был в важных практических вопросах вполне радикальнее, чем партийное руководство⁶⁰. Этот пунктуальный радикализм был подмечен бывшим ортодоксальным марксистом и нынешним учёным-политологом из Кёльна Христофом Буттервеге. В своей датированной 1976 годом публикации он указывает на то, что Бернштейн:

- имел намерение, образовать совместно с буржуазным средним классом альянс против монополистического капитала;

• выступал за обобществление предприятий монополистического капитала;

• выступал за массовую политическую стачку и другие внепарламентские средства борьбы, например, для осуществления справедливого избирательного права в Пруссии;

• в вопросе о военных кредитах уже в 1915 году занял последовательную антимилитаристскую позицию против большинства в социал-демократии и в 1917 году был одним из сооснователей НСДПГ⁶¹.

К перечню Буттервеге добавляется, прежде всего, антинационалистическая позиция после 1918 года⁶². Он хотел подвигнуть СДПГ и Германию к тому, чтобы признать германскую военную вину, как констатирует Тереза Лёве в своём подробном исследовании⁶³. Хотя его самого можно упрекать в малой стыковке между словом и делом, в конце концов нелегко быть категоричным в отношении к Бернштейну. Весьма позитивное заключение делает Хорст Хайман, который отмечает стойкость Бернштейна в окружении, которое потеряло ориентацию. Хайман спрашивает, не всегда ли Бернштейн оказывался на правильной стороне. Перед войной он был на стороне тех, кто хотел восполнить пространство между словом и делом, во время войны – на стороне антимилитаристов и после войны – на стороне тех, кто хотел прямо конфронтировать с германским национализмом⁶⁴.

1.6. Мозес Гесс

Moses Hess

Мозес Гесс занимает особое место в еврейском сегменте деятелей германского рабочего движения. Он убедительно профилировал и в истории социалистической мысли, и в истории сионизма.

Стартовая и финальная точки жизненного пути этого человека пришлись на разные страны, на города с разным статусом. Место его появления на свет 21 июня 1812 года – Бонн – только через 137 лет станет столицей Федеративной Республики Германия. Место его смерти, наступившей 6 апреля 1875 года, -- Париж – и в момент его смерти, и в момент его рождения имело статус столицы французского государства. Два прусских города – Бонн и Кёльн – станут для героя очерка первыми в его жизненной биографии. Стартовые условия для него были благоприятными, прежде всего, в материальном отношении. Гессы принадлежали к бизнес-сообществу. Причём эта принадлежность была более продуктивной в кёльнский период их жизни и деятельности, чем в боннский. К этому сообществу относился и дед Мозеса. Апартаменты деда стали местом перманентного проживания для Мозеса в кёльнский период. Мозес проживёт здесь не год и не два. Только с 1826 года у мальчика появится новый адрес. Дед постоянно находил время для обстоятельного общения с внуком. Что же дало Мозесу столь продолжительное общение с дедом? Дед был докой во всём, что касалось иудаизма, всю жизнь прожил с глубоким убеждением в том, что для истинного еврея нет и не может быть альтернативы ортодоксальному иудаизму и внушил это убеждение своему внуку⁶⁵.

Главным источником образования Мозеса Гесса было самообразование. Он не имел диплома о высшем образовании. Вместе с тем у объекта настоящего анализа была попытка пройти университетскую образовательную ступень. 1837—1839 гг. отмечены в биографии перманентно жаждавшего новых знаний молодого человека вхождением в ту часть студенческого корпуса, которая, образно говоря, грызла гранит философских наук. Весь указанный отрезок был связан с родным городом.

Не получив высшего образования, он всё же перманентно демонстрировал выдающиеся интеллектуальные способности. Постфактум выявились и яркие журналистские способности, о чём свидетельствовала причастность Гесса к истории вышеупомянутой «Рейнской Газеты» (Rheinische Zeitung). В этой причастности можно выделить три контрольные точки: первая – приближение к завершению 1841 года, вторая – приближение к истечению 1842 года, третья – приближение к завершению первого квартала 1843 года. Между первой и второй контрольными точками можно проследить успешный опыт редакторства, между второй и третьей – не менее успешный опыт корреспондентской работы во французской столице. Специально отметим, что в период его редакторства одновременно были и другие редакторы. Невозможно, конечно, однозначно утверждать, встретили ли они в его лице первого социалиста в германской истории, первого теоретика вульгарного коммунизма. Но если в соответствующих номинациях употребить слово «первые», то фамилию Гесса следует называть обязательно.

Работа в редакции совпала со временем, когда уже можно было ассоциировать «истинный социализм» с именем Гесса. Источники для формулирования соответствующей концепции можно градировать на два сегмента: теоретическое наследие соотечественников Гесса и тот аспект в истории французской общественной мысли, который по сути представлял собой утопический социализм. Касательно первого сегмента имело место обращение к двум философским направлениям: идеализму и материализму. По последнему внимание было сконцентрировано на Фейербахе, точнее на его этической концепции, теории отчуждения. Именно этический компонент образовал ядро «истинного социализма». В этическом компоненте во главу угла был поставлен свободный труд. Гесс видел главный минус современного ему общества в том, что в нём царит явная противоположность свободного труда, в характерных для него производственных отношениях всё завязано на взаимоотношениях между двумя группами субъектов: эксплуататорами и эксплуатируемыми. Отсюда вытекал базисный признак идеального для Гесса общества: свободный труд.

Его датированный 1837 годом печатный труд «Священная история человечества, написанная юным последователем Спинозы» (Heilige Geschichte der Menschheit von einem Junger Spinoza) содержал первую определённо социалистическую программу требований, которая появилась в Германии. Он включал среди прочего требование о ликвидации классовых различий, равноправие мужчин и женщин, «свободную любовь» как основу семьи, а также воспитания детей, заботу о здоровье и благотворительность как государственные задачи. По убеждению автора, с исчезновением нищеты и нужды из общества исчезнут насилие и криминал и будущее благоразумно управляемое общество развивало бы соответствующие ему формы политического господства.

Принципиально важно отметить, что Гесс, во-первых, раньше Маркса обозначил свою причастность к разработке социалистической идеологии и, во-вторых, раньше Маркса начал работу в «Рейнской газете». Став коллегой Гесса касательно этой газеты, Маркс сразу же обратил на него внимание, немало почерпнул для себя из мировоззренческого арсенала главного авторитета среди «истинных социалистов». Развитое Гессом понимание обобществления играло центральную роль для будущего формулирования своей теории Марксом и Энгельсом. Важно также отметить, что в заслуживающей внимание литературе встречается утверждение о том, что Гесс приобщил к социалистической и коммунистической тематике не только Маркса, но и Энгельса⁶⁶. Вместе с тем и во времена «Рейнской газеты», и постфактум полного единства мнений у Маркса и Гесса не было. Более того, постфактум усилилась разбежка между этими неординарными людьми, которые в газетный период не раз и не два стремились создать общий интеллектуальный продукт. Кульминацией в усилении подобной разбежки следует считать появление «Манифеста Коммунистической партии». Известно, что в этом первом программном документе международного коммунистического движения ряд социалистических учений был сведён к контрпродуктивному общему знаменателю. В их число попал «истинный социализм». Конечно, было бы неправильным утверждать, что Гесс застыл на месте. Начиная с 34-летнего возраста объект настоящего анализа на протяжении пяти лет заметно сокращает дистанцию между ним и марксистским лагерем. Об этом свидетельствовало появление в его концепции двух компонентов: политического и экономического. В этот период у Маркса и Гесса будет общее поле деятельности касательно «Германо-брюссельской газеты» («Deutsche-Brüsseler-Zeitung»). Отнюдь неслучайным будет тот факт, что «время от времени имела место их совместная работа над «Немецкой идеологией»⁶⁷. Вместе с тем ядро социалистической концепции Гесса в это время, когда он был во многом своим в данном лагере, оставалось неизменным. Та информация, которой обладает автор монографии, позволяет утверждать, что приближаясь к полувековому рубежу, герой очерка всё-таки осознал, что идеалистическое начало в его мировоззренческой системе девальвировано в интерьере реалий. К этому осознанию его привели многие годы раздумий. Включив в эту систему прагматический компонент, социалистический мыслитель постфактум повышал его удельный вес в данной системе. Естественно, неслучайным был переход 51-летнего Гесса в лассальянский лагерь.

Касательно личной жизни опытного мыслителя следует особо выделить 1851 год. В этот год, во-первых, ушёл из жизни отец этого человека и, во-вторых, он стал супругом Сибилл Пеш. По первой позиции следует отметить, что сразу же возник вопрос о наследстве. Вопрос был автоматически решён в пользу Гесса. Наследство было довольно объёмным, что предвещало сыну удачливого бизнесмена отсутствие материальных проблем в долгосрочном плане. По второй позиции заслуживают упоминания как общее, так и различное между супругами. Общее: полное отсутствие политических разногласий. Различное: христианка вышла замуж за нехристианина.

Важно иметь в виду, что биография Гесса включала не только германский отрезок. С 1845 по 1848 гг. в ней был бельгийский отрезок. Герой очерка чётко дал понять тамошним коммунистам, что он их союзник. Принадлежа к журналистскому корпусу, он отлично понимал, что должен наблюдать жизнь. Неслучайно Гесса можно было в 1845 году видеть в различных уголках Бельгии. Старт революции 1848/1849 гг. предрешил отрицательное решение властей на предмет его нахождения в данном государстве. Гесс оказывается в Париже. В 1849 году он через Страсбург направляется в Швейцарию. Позднее он возвращается сначала в Бельгию, затем назад в Париж, где он проживёт – с перерывами – до своей смерти. Парижские отрезки (1853-1861, 1863-1870, 1871-1875 гг.) отмечены весьма продуктивной деятельностью на ниве журналистики, публицистики.

1861—1863 гг. вошли в биографию Мозеса Гесса как период очередного нахождения в стране, в которой он родился и гражданство которой сохранял до конца жизни. Наиболее значимый факт из этого периода таков. В 1862 году на языке титульного этноса этой страны в родной для него Пруссии появляется книга, которая и по сей день (а прошло уже полтора века) является настольной для принципиальных приверженцев той идеологии, которую однозначно можно определить как сионистская. Весьма симптоматично её название: «Рим и Иерусалим: исследование еврейского национализма» («Rom und Jerusalem»).  Известно, что при обращении к истории разработки теоретических основ любой идеологии следует, в первую очередь, говорить о классиках. Подробное ознакомление с указанной книгой даёт основание именно так охарактеризовать Мозеса Гесса. Из всего написанного этим крупным теоретиком настоящая книга больше всего знакома читательскому корпусу. Заслуживает быть упомянутым и тот факт, что в 1863 году Гесс вступил в ВГРС.

1863-1870 гг. герой очерка вновь проводит во французской столице. Он полон творческих планов, по-прежнему демонстрирует творческую продуктивность, что, естественно, было связано с последующим издательским процессом. Понимая, что в основе издательского процесса лежит чёткое выстраивание отношений по линии автор – издательство, Гесс активно подкреплял это понимание конкретными действиями. Среди соответствующих партнёров превалировали еврейские издательские структуры, но были также и нееврейские. Кроме того, талантливейшим автором постоянно интересовались руководители американских, германских печатных СМИ социалистической направленности. Читатели социалистических газет в данных странах не год и не два имели возможность ознакомиться с мастерски написанными Гессом публикациями. Парижский корреспондент этих газет запомнился для них мощным интеллектом, прекрасным стилем. В 1870 году 58-летнему Гессу пришлось проходить новые испытания судьбы. Виной тому явилась франко-прусская война. Пруссия, напавшая на Францию, имела в лице объекта настоящего анализа своего гражданина. Естественно, логика подсказывала, что власти страны пребывания будут требовать от Гесса немедленно покинуть её территорию, что и произошло. Мыслитель, журналист, публицист оказывается в Бельгии. Известно, что 5 мая 1871 года была окончательно подведена черта под указанной войной. Это стало прологом к последнему французскому отрезку в биографии Гесса. Если бы этот отрезок был достаточно долгим, вышел бы очередной труд в области философии. Весь данный отрезок был посвящён указанному труду. Но наступил чёрный день 6 апреля 1875 года, день ухода из жизни этой яркой личности.

Гесс умирал, помня о своих еврейских корнях, о том, что он – гражданин Германии. Местом захоронения стал населённый пункт Дейц, от которого рукой подать до города, в котором выпускалась «Рейнская газета». Могила Гесса стала одной из множества могил на кладбище для его соплеменников. Всё было тогда сделано так, как желал покойный. Но с 1961 года могилы Гесса здесь нет. Почему? Прежде чем ответить на этот вопрос, автор монографии вспоминает свою стажировку в Израиле в 1993 году. Когда участники стажировки подъезжали к озеру Кинерет, экскурсовод сказал, что здесь, совсем рядом находится кладбище, на котором можно отыскать могилу Гесса, что транспортировка останков провозвестника сионизма произошла за тридцать два года до настоящей стажировки. Интересно, что имя этого человека было увековечено на исторической родине намного раньше, чем на германской земле. Когда в 2011 году в Бонне одну из улиц переименовали в улицу имени Гесса⁶⁸, в Израиле это уже давно имело место и не в одном и не в двух городах. Жители мошава Кфар-Хес исполнены большой гордости за то, что он носит имя видного германца еврейского происхождения.

А сейчас подробно обратимся к тому сегменту теоретического наследия героя очерка, за который его так почитают в Израиле.

Социализм и сионизм уходили в мировоззренческой системе Гесса своими корнями в желание избавления от общественных отношений, которые он воспринимал как угнетательские и антисемитские. Под впечатлением острых конфликтов на национальной почве, имевших место в середине 19-го века, он двинулся от универсалистского мировоззрения к партикуляризму, что для многих сионистов его времени означало возвращение к осознанию еврейства. Они открыли еврейство как собственную национальность и не как религию. Еврейское национальное самосознание Гесса было так сильно выражено, что он, как указывалось выше, в 1862 году к удивлению своих заинтересованных в интеграции в немецкое общество еврейских современников и соратников по социалистическому движению сочинил труд под названием «Rom und Jerusalem», в котором прогнозировал всеобщее пробуждение угнетённых народов, в котором также вновь пробудится еврейская нация и вновь создаст своё государство. Рим должен был ассоциироваться у этих народов именно с успешным национальным движением. Подзаголовок этой написанной в форме писем книги гласит: «Последний национальный вопрос» и в предисловии можно прочитать: «с возрождением Италии начнётся также воскресение еврейства»⁶⁹.

Как нерелигиозный мыслитель он встал перед проблемой, как схватить сущность еврейской нации независимо от непостоянных точек зрения на религию и национализм. Следуя духу своего времени, он пытался утверждать, что благодаря «современной» категории «раса» будет образована нерушимая «объективная» -- в известной степени гарантированная с естественнонаучной точки зрения – основа пострелигиозного еврейства. «В своей знаменитой книге «Рим и Иерусалим», Гесс выдвигает идею, согласно которой, первичной движущей силой истории человечества является расовая борьба, вторичной — классовая. Две «мировые исторические расы» — арийцы и семиты — объединёнными усилиями в области культуры создали современное общество: первые — стремлением объяснить и украсить жизнь, вторые — освятив её и внеся в неё моральное начало. Различия между расами не означают их деления на высшие и низшие. Следовательно, нет оправдания дискриминации или угнетению какой-либо из них. Итогом исторического развития, по мнению Гесса, должно стать гармоническое сотрудничество всех наций, независимость которых — необходимая предпосылка социального прогресса»⁷⁰. Касательно еврейства речь шла о самоутверждении меньшинства, которое должно осознавать как «расу» свою неотъемлемую идентичность и утверждаться среди других «рас». Вместе с тем в его терминологии не прослеживается последовательное разграничение между понятиями «раса» и «нация».

Гесс рассматривал ортодоксальное еврейство как подходящее средство для того, чтобы сохранить еврейскую нацию в диаспоре, так как с его предписаниями насчёт еды и прочими требованиями и запретами из поколения в поколение меньше передавалось религиозное содержание, чем воспоминание о национальном прошлом. Это должно было оставаться неизменным до создания еврейского государства. Поэтому он отклонял реформированный иудаизм, который понимался в 19-м веке как конфессия и в меньшей степени как нация⁷¹. «В национальном еврейском государстве задачу приведения религиозных законов в соответствие с нуждами нового общества следует доверить выборному Синедриону (Высшему совету мудрецов). Структура еврейского государства, по представлениям Гесса, должна базироваться на общенациональной собственности на землю; на правовых нормах, обеспечивающих процветание труда; на обобществлении сельского хозяйства, промышленности и торговли «в соответствии с Моисеевыми, то есть социалистическими принципами» («Рим и Иерусалим», письмо 12)»⁷². Несомненно, что тем самым Гесс положил начало социал-сионизму, продемонстрировав, что он -- теоретик сионизма и социалистический теоретик в одном лице.

Будучи провозвестником сионизма, объект настоящего анализа задумывался, естественно, о том, как выглядит духовная основа еврейства в глобальном интерьере, пытался философски осмыслить данный момент. Как восторгающийся Спинозой философ Гесс эклектически высказался за то, чтобы сгруппировать вокруг Торы древнюю мудрость Востока, зороастризм, веды и евангелие, прототипное основание для объединённой космической философии, как сегодня её находят в движении Бнай Ноах. Следуя гегелевской диалектике исторического мирового духа, Гесс представлял тип мессианства духовного содержания, что дало с французской революции отсчёт новой мировой эпохи.

Обстоятельства времени были для восприятия его представлений неблагоприятными. Ортодоксальные евреи отклонили их с немногими исключениями как предвосхищение мессианской эпохи. Большинство западноевропейских евреев стремилось к интеграции и ассимиляции, что облегчалось вследствие того, что государство завершало начатый задолго до этого процесс эмансипации. Теодор Герцль, которого в историографии традиционно называют отцом сионистского движения, при чтении в 1901 году книги «Rom und Jerusalem»  признал, что всё, что пытался делать сионизм, потребовал в своё время Гесс. Когда Герцль писал труд «Еврейское государство, ему книга «Рим и Иерусалим» не была известна. Лишь через год он её прочитал во время путешествия и Герцлю стало ясно, что «со времён Спинозы еврейство не породило большего духа, чем этот находившийся в забытье Мозес Гесс»⁷³. Владимир Зэев Жаботинский в своей книге «Еврейский легион в мировой войне» отнёс Гесса к числу исторических деятелей, которых сионизм должен благодарить за Декларацию Бальфура: «За декларацию Бальфура мы благодарны не только Ротшильду, не только Пинскеру, но и Мозесу Гессу»⁷⁴.