1kuz_mina_t_a_red_problema_soznaniya_v_sovremennoy_zapadnoy_f

связь принимает все более опосредованный характер. При такой

реконструкции тайники индивидуального сознания, недоступные наблюдению других людей, перестают быть препятствием для

понимания речевого разумения, человеческой коммуникации. Од­

ним словом, тайна «языка ощущений» в значительной мере рас­ сеивается путем установления тройного отношения «ощущение - непосредственное поведение - речевое выражение ощущений» вместо двойного отношения «ощущения - речевое выражение

ощущений».

Правда, обращение к поведенческой основе «языка ощущений» еще не кладет конец вопросам. Ведь встречаются случаи прит­ ворства, лжи. Не ставит ли это под сомнение такую референ­ циальную основу? Витгенштейн учел этот возможный контр­

аргумент против своей позиции. Аналитически прояснив соподчи­

ненность «слоев» опыта, он уверенно заключил: простейшие типы

поведения не могут быть притворными - нельзя считать лживой

улыбку грудного младенца или представить себе, что собака си­

мулирует боль. Анализ выявляет, что ложь не проходит в качестве

первичной, фундаментальной формы поведения. Это - вторичная,

производная, усложненная его форма, предполагающая в качестве

своей исходной основы непосредственное, адекватное поведение. Ложь, пояснил Витгенштейн,- языковая игра, которой, как вся­ кой игре, нужно научиться. Кроме того, притворство в поведен­ ческом выражении ощущений не может быть массовидным, ибо это разрушило бы весь человеческий опыт и работу языка.

Убедительной критике подверглась также идея «персональ­

ного» языка. «...Допустим, я не имею каких-то естественных вы­

ражений ощущения, а имею лишь ощущения. И тогда я просто

ассоциирую имена с ощущениями и употребляю эти слова в Опи­

саниях»,- строит Витгенштейн один из характерных для его ме­

тода мысленных экспериментов 42. Тогда мы имели бы, заключает

он, типичный случай персонального языка, на котором бы инди­ видуум выражал свой внутренний опыт для собственного упот­ ребления. «Индивидные слова этого языка должны были бы

относиться к тому, что может быть известно только говорящему,

к его непосредственным индивидуальным ощущениям. Так что

другой человек не мог бы понять этот язык» 43. Известно, что идея

«монологического языка» как средства фиксации непосредствен­

ных наблюдений прорабатывалась в доктрине логического пози­ тивизма, породив серьезные затруднения. Кстати, значительная часть трудностей, анализируемых Витгенштейном,- это реаль­

ные затруднения различных философских доктрин, включая и те,

скоторыми столкнулся он сам.

42IlHU Р.91.

43 IIJicl Р. 89.

210

Подвергая идею «персонального» языка философской рефлек­ сии, Витгенштейн задается вопросом: может быть, такой язык,

непригодный для коммуникации, способен все же успешно ра­

ботать в рамках моего индивидуального сознания? Однако анализ

привел его к иному выводу: данная идея вообще противоречит природе языка как социального явления, подчиняющегося обще­

принятым правилам, нормам употребления. Опора на один лишь внутренний опыт (память) не дает критериев правильности ре­ чевых действий. Попытка считать значения слов (обозначений цвета и пр.) индивидуальными, понятнЫмИ мне одному иронично сравнивается с такой ситуацией: «Представьте, что кто-то говорит:

"Но я знаю, как я высок!" и в доказательство этого кладет свою

руку на макушку своей головы» 44. Это вызывает улыбку, ибо

ясно, что вне отнесения к некоторому внешнему, объективному

критерию такая процедура теряет всякий смысл. Аналогично

обстоит дело с языкОм и вербализованным сознанием. Распутывая клубок трудностей, связанных с идеей индиви­

дуального языка, Витгенштейн опять ставит все новые и новые вопросы, каждый из которых снимает предыдущий как неправо­

мерный, построенный на основе неверных предположений. До­

пущение, будто человек может давать себе индивидуальные де­

финиции слов, вводить индивидуальные знаки с ему одному по­

нятными значениями, остроумно уподобляется сит)'" J.ИИ, когда бы

одна моя рука дарила деньги другой. Отмечается: моя правая

рука может положить деньги в мою левую руку, может также

написать дарственную бумагу, а левая - расписку о получении.

Но дальнейшие практические следствия не будут соответствовать

дарению 45. Так и с языком.

Учитываются, конечно, процессы внутренней речи, молчаливого и громкого монолога: «Человек может давать себе задания, вы­

полнять их, поощрять и наказывать себя, задавать самому себе

вопросы и отвечать на них. Можно даже представить себе людей,

произносящих только монологи· И сопровождающих свою дея­

TeJIbHOCTb разговором с самими собой» 46. Но это, пояснял Вит­

генштейн,- не персональный язык, а индивидуальное использо­ вание социально выработанной системы речевой деятельности, базирующейся на исторически закрепленной системе референций. В этом случае, заметил он, можно изучить связь действий и речи.

Философ принимал во внимание неповторимую индивидуаль­

ность психического опыта людей, участие в актах сознания их внутреннего мира, мыслей, переживаниЙ. Но углубление в психо­

логию, в тайны скрытых механизмОв индивидуального сознания

он считал философски неправомерным. На всех этапах его твор­ чества он критически относился к такой позиции (психологизма),

искал иных путей.

44 Ihi(! Р. 9fi. IГ, IIJic! Р. 94. 40 BJic! Р. 88.

211

Язык, мышление, сознание людей он относил прежде всего к общественно-историческим процессам, в качестве философски

значимых всячески подчеркивал надындивидуальные аспекты,

формы человеческой деятельности, сознания, несводимые к llРО­

цессам индивидуального опыта. В частности, Витгенштейн пов­

семестно выносил на первый план связь мысли, сознания с че­

.гювечеСI\ОЙ деятельностью, с речевой I<оммуникаllиеЙ. Т<:iКИМ оБР<:i­

зом, И здесь он «переводил стрелку» с индивидуально-неповто­

римого на общезначимое, с внутреЮllj'О, скрытого - на зримое,

доступное фиксащш. Высвечивзя те стороны со:шания, которые связаны с работой языка, Витгенштейн уже тем самым IIСРСКJlЮЧИJl внимание на его неиндивидуаJlЬНЫЙ план.

Здесь в размышлениях Витгенштейна о явлениях сознания

открывается пласт новых тесно связ;;шных \Iежду собой тем.

Их 'можно условно обознаЧИТL так: вариации видения, осмысления

(<<видение аспекта»); механизмы речевого интеллекта, вербали­

зо[\а IIIЮГО сознания; кон цепту альные ловушки; I10каза нное иска­

занное и др. О них следует рассказать особо, в отдельной пуб­

ликации. Анализ, выполненный в данной ст,пье,-- общий ключ к

пониманию и ступень к дальнейше~IУ разговору. Чтобы уже ска­

занное стало понятнее, следует заДУ\1аться 06 общем замысле

ВитгеlllllтеЙна. Ставил ли он перед собой какую-то сверхзадачу,

или его мысль дробилась, терялась в деталях примеров, иллюст­ раций, пояснений? Вчитывание в тексты философа позволяет почувствовать такую сверхзадачу, найти связующую нить мно­ жества фР<:iгментов.

Его аналитические идеи, методы угасают в результате. Ре­

зультат прояснения прост, говорит философ,- это достигнутая ясность понимания, избавление от предвзятости. Путь же к ней

сложен. На пути к цели что-то разрушается -- это иллюзии,

«карточные домик!!», выросшие на почве языка, языковые химеры.

Но как бы ничего не создается (философия не теория, а деятель­

ность), не созидаются новые познавательные, понятийные образо­ вания. Философия оставляет все как есть, она Jjишь вносит

ЯСНОСТЬ в уже имеющиеся концептуально-языковые формы.

Мало это или много?

Суммарный результат, ({ которому стремился и которого во многом добивался философ, очень важен. Его аналитические

изыскания СТИМУJJировались не просто ПРОфессионаЛЫIЫМ инте­

ресом к тонкостям, нюансам. В них слышен взволнованный отклик

философа на остро ощущавшуюся им извечную и все возрастаю­

щую, по ряду причин, угрозу затуманивания человеческого соз­

нания «дымовой завесой» слов, фраз, схем. Этой классической

философской теме речевого «гипноза», языкового «фетишизма», «фразео.'10гического балласта» Витгенштейн придал новую жизнь, остроту, масштабность. Во всех его текстах слышен призыв:

«Не позволяйте словам морочить вас!». Программой жизни фи­

лософа стал поиск ясности -- свободное от предвзятости видение

ипонимание всего происходящего при умелом КОРРСJIировании

212

вербаJlЬНОГО и реаJlЬНОГО. Это, в принципе, БJlИЗКО материаJlИСТИ­ ческой установке на рассмотрение мира как он есть, без фантасти­

ческих искажений, предвзятостей.

Ясность воззрения - деJlО неJlегкое. На пути к ней расстав­ Jlено множество препятствий, дезориентирующих факторов, помех. Одной из опаснейших тенденции такого рода Витгенштейну пред­ стаВJlЯЛСЯ догматизм МЫШJlения. Исходя из предвзятых идей,

модеJlей, образов, ПОЯСНЯJl он, мы нередко думаем, будто реаль­

ность должна соответствовать им 47. В работах Витгенштейна

букваJlЬНО развернута атака на догматизм в самых раЗJlИЧНЫХ его

ПРОЯВJlениях. Он крн,гикует недоучет многообразия и Мflо!'огран­

насти реаJlИЙ, раЗJlИЧИЙ точек зрения, способов употреб.пения понятий, вариаций языковых значений и IIр. Постоянно подчерки­

вается нестатичный, гибкий, осложненный многими ОПОС[JС'дова­

ниями характер отношений человека даже к чувственно наблюдае­

мой реальности, не говоря уже о БОJlее СJlОЖНЫХ формах опыта, сознания, культуры. Таким мн(' представляется обlЦИЙ ключ раз­ думий философа о феноменах сознания.

кон ЦЕП ЦИ51 СОЗН АН ИЯ В СТРУКТУРАЛИЗМЕ

Н. С. АВТОНОМОВА

Структурализм уже много раз ХОРОНИЛИ. Однако это и поныне

не материаJl для архива истории, но живая реальность познания.

И сейчас актуаJ[ЬНЫМИ для нас остаются многие проблемы, которые

БЫJ[И в центре внимания структуралистов. Одна из таких проб­

лем - проблема сознания, познания сознания. Что же, CQ6CTBeH' но, интересно в структуралистской постановке этой БОЛЫIlОЙ И сложной проблемы - на ЭтОт вопрос мы и попробуем найти ответ. Трудность здесь заКЛ!О'1<1ется в том, что структуралистская кон­

цепция сознания нигде не представлена в чистОМ и обобщенном

виде: она растворена u конкретной практической работе с мате­

риалом сознания, плохо поддается изъятию из исследовательского

контекста и обосОбленному рассмотрению, хотя и присутствует неявно в наборе скрытых принципов конкретного анализа или же служит его орнаментальным обрамлением.

СтруктураJlистская концепция сознания неСRодима к какой­

Jlибо фИJlОСОфСКОЙ системе, хотя перечень имен, ВДОХНОВJlЯВШИХ

структуралистов, весьма обширен, включая, помимо Маркса,

1. IiJicl. Р 51

213

Фрейда, Ницше, Хайдеггера, еще целый ряд персонажей из исто­

рии культуры и науки. Несводима она и к типам анализа соз­

нания - натуралистическому или же рефлективистскому, харак­

терным для западной философии в целом 1. Так, структуралист­

ский подход к сознанию не является натурализмом (натурализм

трактует сознание как «вещь», сходную С вещами внешнего мира,

авозможность познания, в том числе познания сознания,- как

результат взаимодействия мира и сознания как двух материаль­

ных систем или же воздействия одной из них на другую): эле­ менты натуралистической трактовки сознания мы встречаем, по­

жалуй, только у К. Леви-Стросса. И тем более структуралист­

ский подход к сознанию не является рефлективизмом (рефлек­

тивизм трактует сознание как «ненатуральный» объект, данный субъекту - трансцендентальному или же эмпирическому -- во

внутреннем опыте, а в субъективной способности самоотчета и

самосознания видит гарантию возможности познания внешних

объектов). Более того, концепции классического рационализма,

ипрежде всего декартовская, построенная на принципе само­

очевидности cogito, и более близкие к нам во времени концепции «субъективистской» ориентации (экзистенциализм, персонализм) становятся в структурализме объектами самой суровой критики.

Быть может, БОJlьшая доля своеобразия французского струк­

турализма в его трактовке сознания обусловлена именно этой

междуусобной по отношению к рационаJlистическому и иррацио­

налистическому субъективизму позицией. Позитивное научное мышление, вплетенное в контекст идейных битв, особенно интен­ сивных во Франции 60-70-х годов, оказывается вынужденным как-то самоопределяться по отношению к этим течениям. Оно

начинает «посягать» и на некоторые философские привилегии:

на анализ сознания, на осмысление образа подлинного человека (экзистенциализм) или подлинной науки (классический рацио­

нализм) .

Отказываясь от одних тезисов классического рационализма (и прежде всего от абсолютизации априорных критериев рацио­

налыюсти как всеобщих, необходимых, трансцендентальных),

структурализм, подчас и не давая себе в этом отчета, воспроиз­

водит другие (и прежде всего направленность на рационалисти­

ческое, а не иррационалистическое, как, скажем, в дильтеев­

СКОЙ герменевтике, обоснование знания). То же относится и к

иррационалистическому субъективизму: отказываясь от пе[>ежи­

вающего субъекта как основы человека и основы знания о соз­

нании, структурализм, по сути, подхватывает и воспроизводит

на своем собственном языке те реальные проблемы, которые привели экзистенциально-феноменологическую традицию сначала

к отказу от трансцендентальной субъективности, к сосредоточе-

I Эти два основных типа сознания и познания со всеми их возможными вариан­

тами проанализированы В. А. Лекторским в работе «Субъект. Объект. Познание»

(М., 1980).

214

нию на бытии-сознании субъекта, а затем, в герменевтическом варианте поздней феноменологии,~ анализу языка и его роли в объективации смыслов ч~л.овеческоЙ деятельности.

В этой борьбе с субъективизмом пафос структурализма, бе­ зусловно, позитивистский. Структуралисты чувствуют себя перво­

открывателями новых содержаний, провозвестниками подлинной научности в море субъективизма и мистицизма,·- теми, кому

выпало на долю начать новый круг в познании ~ познании че­

ловека, познании сознания 2. Эмпирически обоснованное пози­

тивное знание ...- это для них устойчивая, надежная опора в зыб­

ком мире иллюзорной экзистенциалистской свободы. Перед гла­

зами структуралистов меняется «картина мира»: вещи и судьбы,

влекомые мутным потоком гуманистически интерпретируемой исто­ рии или, напротив, пригвожденные к месту тяжестью своей непро­

ницаемой для разума субстанции, начинают обретать строгие и стройные формы ~ на уровне синхронных структур, на уровне соотношений элементов, из которых они состоят. Структуралисты,

как алхимики, стремятся расплавить все ложные синтезы, пост­

роенные прежней культурной традицией (ср. «деконструктивно­

конструктивная» работа с понятиями в «археологии знания»

Фуко или «грамматологии» Деррида) , складывая из обломков ~

точнее, усматривая под обломками -- четкие, похожие на крис­

таллы структуры, в которых светится законообразность, внутрен­

няя упорядоченность и лишь в силу этого ~ смысл .3.

Характерно, что структуралистские построения не вызвали особого восторга среди англосаксонских позитивистов ~ более

зрелых и умудренных опытом эмпириков, уже миновавших нео­

позитивистский этап, вовсе не затронувший Францию, и дви­

нувшихся В сторону так называемого «постпозитивизма»; ИХ мало

Пожалуй, МОЖIJО БЫJIО бы сказать, что духовнап ситуаl\ИЯ во Франции ЕЮ -70·х годов задала структуралистской мысли направление, в чем-то подобное мысли

IIcpBыx философов древности: структураЛИСТЫ-11СОфИТЫ отбрасывают экзистен­ l\иалистскую «мифологию» ради хотя бы зачатков точного знания о вещах,

ОНИ ищут пррвооснов И находят их ._.- IIраВДп, не в пеРВОЭ.lементах, а в СТРУК­

гуре. Наllрашивается и еще одна аналогия. структуралистский проект в чем-то

СРОj\IIИ аРИСТОТСJlевскому проекту -- понску первооснов миропорядка и формо­ образующих ПРИlЩИJ]()В бытия И найдl'ННОМУ Аристотслем р~шению, заключен­

ному в иера[1ХИИ маТ!.'рии 11 форм, переХ(Щ5lЩflХ лруг в друга, но замкнутых

между IiСРIJОJiачаJlамн и послсдними предслами. Р:1зумеется, ,:па аналогия НС

JlР()СТИрается слишком далеко: древние философы были единствеННЫМII мысли­ теJJЯМИ в ::IIIOXY, КОГДа науки t'ще не БLIJiO. а современные СТРУКТУРШIИСТЫ f'1(i13ЫВi1ЮТСЯ l'динстnсннымн 'yfЫLЛИТ('Jl5IМИ, поскольку, ПО их мнению, нет ФИJlО­

СОфИИ ((суБЪL'кгивш:тскоi1»), которую СТОИJlО бы ИМСТЬ, или, вернее, нет ФИJlОСО­

фии, которую не CJ]C)\OBaJlO бы как можно скорее забыть

') «И:\~IСНЯ51 уронень Н::Jбmодения и ИССJJ('ДУН лежаШ\1l' BI!C :,'yfllИрическнх фактов

и об"единнющне их отношения, (rтруктурализм) констатирvет И удостоверяет,

что ::IТИ отношения болр(' IIрОСТЫ и болсе []()НЯТIIЫ, чем вещи, между которыми

они устанаВJlиваются,-·- вещи, конечная лрирода которых может остаться необъ­

я('ни)лой. ХO'lН эта НСГllJ01РiJЧliOСТЬ iSРСМСНН<1Я ИЛИ IIРИJЩИIНlа.ilЫI<IЯ, окончатель­

ная) и нс' НFЗ,1яетсн теперь, как т'когда ранее, I1реllятствием к ИХ интерпретаl\ИИ»

(U'ui-Sirauss с/ MYlilOI0g-iЧ11"<; l'I!ОIПI1IС IIlJ Р, 1971. Т. 1. Р. 614).

215

впечатляет не только «метафизичный» Фуко или «эссеистичный»

Барт, но и наиболее последовательный из всех структураJlИСТОВ -

К. J1еви-Стросс. Последний воспринимается не столько I<al( уче­

ный доказывающий свои тезисы научными аргументами, сколько

КаК' «юрист, защищающий деJlО в суде» 4. Во всяком случае

очевидно, что провозглашаемый и достигаемый структуралистами уровень научности мог показаться беЗУСJlОВНЫМ лишь на фоне господства субъективистской традиции и в ситуации актуального

против060рстпа с наиболее резкими вариантами иррационалисти­

ческого субъективизма.

Таким образом, однозначный ответ на вопрос о специфике структуралистского подхода к сознанию п философском плане,

ПО-ВИ!1.ИiЛОМУ, невозможен. С позитивистами структуралистов

роднит (! ОlIора на позитивное знание, и безусловный антимета­ физический антифилософский пафос, характерный для всех исто­

рических разновидностей позитивизма. Однако если для настоя­

ЩИХ гюзитивистоп любое знание, не основанное на фундаменте

эмпирических фактов, оказывается в конечном счете заблужде­

нием, а возникающне при этом проБJlемы - псевдопроблемами (иррационалистической в этом СМЫСJlе оказывается и собственно рационалистическая постановка проблемы познания, признающая

некоторое ЧИСJlО априорных истин разума, lIевыводимых из эмпи­

рии), то для структуралистов дело обстоит иначе. Само призна­

нне априорных структур, не сводимых к фактам и не выводимых из

фактов, свидетельствует об определенной рационалистической

тенденции. Таким образом, обе эти характеристики (позитивизм

ИJlИ р<щионаJlИЗМ) оказываются односторонними, а попытка объе­

динить их не исчерпывает своеобразия рассматриваемого объекта.

Есть, однако, и еще один момент, противоречащий и позитивист­

скому, и рационалистическому, но скрепляющий обе эти тенденции в некое весьма своеобразное единство. Элемент этот - романти­ ческий. Характерная черта романтизма __о разлад между мечтой

и действительностью, между реальностью и идеалом. С чисто философских позиций такой разлад всегда предстает в форме !НIДИВ~lдуаJ]истического скептицизма. Таким скептицизмом отме­

чены н структуралистские концепции: структуры просто суть,

они не сводимы ни к протокольным предложениям, содержащим

эмпирические констатации, ни к априорным истинам разума.

И в этом утверждении есть глубоко пессимистическая нота: ВО[l­

рnс о природе структур, равно как и вопрос о природе языка или

сознания, по сути, не разрешим ни на путях эмпиризма, ни на

путях рационализма. Оборотной стороной этого романтического

скеuтицизма оказываются те иррациональные или даже мисти­

чеСI"lе моменты, которые подчас неожиданно всплывают за проч­

НЫМ фасадом научных конструкций. В силу этого вся атмосфера

"Это ?амечэние, сделанное ИЗlJестным английским антропологом Эдмундом Личем, r,'H·il.fIOCbIIрежде нсего ленистроссовских доказательств универсаJIЬНОЙ нрироДы

чеJIСЧJС"Чi'СКОГО pa'JYM3 (l_e(1ch Е Clao(k U'vi-Stra\lss. N У, 1970. Р 13).

216

структуралистского теоретизирования окрашивается чертами ро­

мантической трагедии: сущностно непознаваемые структуры

(язык, бессознательное, означающее и др.) предстают в своем

демоническом обличье, управляют судьбой человека, стирают его субъективность, доводя пафос отрицания субъекта до мистифи­ кации всей действительности.

Предлагая охарактеризовать СТРУI\т~ралистский подход к соз­

нанию как романтический позитивизм , МЫ видим глубокие со­

циальные основания такого подхода к сознанию и познанию

человека в том, что раз витие структуралистской проблематики

во многом совпало по времени с притоком новых содержании в самых различных областях познания и общественной практики -

содержаний, требовавших позитивной проработки и вместе с тем не укладывавшихся в рамки позитивного знания. Этот материал, требовавший не только упорядочения и классификации, но и

осмысления в рамках более широких схем МИРОВОСПРИЯТИЯ, был дан разнообразными социальными процессами как внутри страны,

так и за ее пределами: это антиколониальное движение в странах

«третьего мира» и обновившийся в связи С этим интерес к пер130-

бытным и восточным культурам вО всей их экзотической самобыт­

ности; это студенческие волнения в Америке и Европе 60-70-х

годов, оживление феминистских движений и, следовательно, более

пристальное внимание к так называемым «маргинальным» со­

циальным группам (молодежь, женщины, больные и пр.); это специфические механизмы функционирования и распространения

массовой культуры; это радикальные перемены в среде обитания

человека на земле и в космосе и т. д. И т. п.

Целый ряд ПРОБJtем, которые в первой половине ХХ столетия

волновали лишь узких специалистов или художественную элиту,

стали во второй половине ХХ в. массово-воспринимаемой реаль­

но<.:тыо, ВU::JД3В тем самым ощутимую угрозу I1РИВЫЧНОМУ образу

человека, пронесенному без существенных изменений со времен

европейского Возрождения. Только теперь, когда отдельные оче­

видности СКJJадываются в осознание того, что неJJЬЗЯ жить и

МЫСJIИТЬ l1o-староrvlУ. ЧТО нужно как-то воспринять этот новый

опыт жизни и МЫШJlении, соответственно перестроив и образ человека, Н оБР(i3 науки, TOJJbKO теперь возникает как нечто

общеС1 венно значимое ::J,щача объективного пересмот;;а тради­

ЦIЮШIЫХ ценностей европейской KYJJbTypbi, задача перестройкн

ее предметно-смыслового мира, перестройки сознания и понима­

ния СОЗНаНИЯ.

Решение этой задачи требует ответа на вопрос - где взять

точку ОIЮРЫ дЛЯ СТОJlЬ радикаJJЬНОЙ перестройки? КJJассический

рациuнализм видел опору в О'lеiЗИДНОСТЯХ трансценден гаJJЫЮГО

этому сжmосочетанию иное значение и полагаем. чтu оно может использоваться

для характеристики оGщсй IlОЗИI\ИИ структурализма.

217

сознания - той части мыслящего «Я», которая может быть очи­ щена от всех искажающих образ очевидности наслоений. Экзи­

стенциализм видел свою опору в очевидностях сознания субъекта, обладающего не только духом, но и телом, потребностями и нуж­

дами (поздний Сартр), однако подлинно человеческого лишь в той мере, в какой он способен к свободному выбору своего

жизненного проекта, придающего смысл и целостность окружаю­

щему миру. Структурализм делает своей опорой для фиксации нового опыта и работы с ним бессознательное. И это глубоко не случа йно, ибо для последовательных феноменологов и экзи­

стенциалистов - тех, кто опирается на очевидность -- бессоз­

нательное становится непреодолимым препятствием. Бессозна­ тельное для структуралистов выступает как момент объективного

в мире субъективных очевидностеЙ. Смысл проблемы, которая при

этом возникает, заключается в следующем: в самом сознании

обнаруживается нечто такое, что сознанием не является, но опре­

деляет сознание. Экспликация этого тезиса, разработка концеп­

туальных средств для фиксации и анализа этих несознательных образований сознания и составляет суть структуралистской кон­

цепции сознания.

Однако само по себе обращение к бессознательному вовсе

не достаточный признак ~nя характеристики структуралистской

концепции сознания. Структуралистское бессознательное обнару­

живает себя не в виде СТliХИЙНОЙ космической силы, как в пред­

шествующей иррационалистичеCJ<ОЙ философской традиции истол­ кования бессознательного, но прежде всего как объективная фор­

мальная структура, нечто противоположное стихиям, хаосу, беспо­

рядку. То, что структуры для структурализма бессознательны и

объеКТI1ВНЫ, означает, в частности, и то, ЧТО они не даны никакому непосредственному восприятию: для их обнаружения, фиксации,

исследования нужно IIродеJlать работу, подобную работе геолога,

углубляющегося в слои земной тверди, или археолога, обнаружи­ ваЮШ,его на основе случайных, казалось бы, деталей быта неизве­ стных человеческих поселений строгие формы их бытия и культуры.

Что же дает средства для работы с бессознательным, отыска­ ния в нем структурных упорядочеНl!остей, что делает его, по мысли

структуралистов, позитивным конструктивным, а не ограничиваю­

щим условием познания сознания, познания социальных явлений?

Ответ на этот вопрос для всех структуралистских концепций, сколь

бы они ни разнились между собою в прочих отношениях, один:

язык, аналогия между бессознательным и языком, структурами

бессознательного и структурами языка 6. И ответ этот не тривиален

ь Специфика отнош(-~ния к языку по:нюлнет, как представляется, вычленить ._.

скорее логически, чем ХРUНОJIОГIР!ССКИ -- [[('СКОЛЫ\О эгапов [! эволюции структура­

листскои прОБJll~матики. Первый этап -~ американский и европейский лингвисти­ ческий структураJ[И:JМ: исслеДован!!е \!зыка "а!( системы в отвлечении от всех

«Енешних» факторов (язык-объе~:т). Второй этап .- перемещение структурализ­

ма на французскую почву (Леви-Стросс): по[[Ь[тка применить в теоретической этнографии некоторые приемы структурной лингвистики (преимущественно

218

как в исторической перспективе, так и в сопоставлении с современ­

НblМИ концепциями.

Как известно, для классического рационализма самостоятель­

ный вопрос о ЯЗblке не стоял (просветители, например, понимали

его как творение разума, подвластное сознанию и способное ис­

черпывающе представить логические структуры мысли в языковых

структурах). Для современной экзистенциалистской философии

язык оказывается одним из главных ограничений человеческой

свободы, частью «практико-инертного», тем, что способствует по­ рабощению и отчуждению человека (так, одним из условий под­

линной человеческой свободы Сартр считал полную диалектичес­

кую перестройку языка 7). Характерно, что даже в дильтеевской

герменентике, ДЛЯ которой, казалось бы, проблема языка должна

иметь решающее значение, отдельно вопрос о языке не ставился.

Вследствие этого обоснование гуманитарного знания попадало в тупики неразрешимых противоречий: ПРОблематичной оказывает­

ся прежде всего сама возможность переходов от субъективного

опыта автора текста к субъективному опыту истолкователя-герме­

невта, теряются критерии аутентичности при реконструкции смыс­

ла произведения. Эти тупики и пытаются преодолеть структурали­

сты, выдвигая на место трансцендентальной или эмпирической субъективности бессознательные структуры, подобные языку и до­

ступные познанию с помощью ЯЗЫКОВЫХ механизмов. Последова­ тельное проведение этой исследовательской установки должно при­ вести в плане гносеологическом уже не к очищению субъективно­

сти от объекта, как это было в феноменологии и экзистенциализме,

но к очищению объективности от субъекта. ВнеИНДИDидуальная

природа языка должна быть здесь точкой опоры для методологиче­

ски и мировоззренчески трудного самоустранения: язык с его искон­

ной социальностью «объективнее» сознания, и потому его использо­ вание позволяет надеяться, по мысли структуралистов, на более ус­

пешную борьбу с предрассудками собственной культуры, на более

надежные и прочные переходы не только от одного «я» К другому

«я» (лот переход оказывается неосуществимым в феноменологи­ ческой герменевтике и экзистенциализме), но и ОТ одной культуры

к другой культуре. Методологическая задача структурализма в

фонологии), предстаlJИТЬ различные социальные меха !змы КаК знаковые систе­

мы (язык-метuД). ТРL'ТНЙ этап - иолее широкое раСlIРОl"гранение и «размыва­ ние» лингвистическоi"l методuлогии; он характеризуется нерен()('ом методов иссле­ довании языка на истuрию науки (Фуко), литературов('деНl!l' и массовую

культуру (Барт) и другие области и ОЮiOвременнu отдалением от ИЗllачалыIO

Все ЭТII этапы интерпретации языка так ИJlИ ина'lе СUUТНUСЯI' его с бессозна­

тельным: понзчалу бессознательнuе выступает как модус функционирования

языковых систем, <1 ЗатемКаК общий способ бытия собственно языковых меха­

низмов с другими ЗНаКОВЫМИ системами КУЛЬТУРЫ и тем самым как основание

219