- •Глава I Отсылочные нормы
- •Раздел 1 Конституция
- •I. Конституционно закрепленные права и свободы
- •III. Гарантированные учреждения
- •Раздел 2
- •I. Ее конституционное значение
- •II. Трудности применения Декларации
- •III. Затруднения в толковании Декларации
- •Раздел 3 Преамбула Конституции 1946 г.
- •I. Ее конституционное значение
- •II. Трудности в применении преамбулы 1946 г.
- •III. Трудности в толковании преамбулы 1946 г.
III. Затруднения в толковании Декларации
1. Декларация трактуется то в качестве «абстрактного документа», содержащего «общие формулировки, которые не позволяют гражданам отстаивать перед судом четко определенные права», то в качестве источника «совершенно конкретных правил, по крайней мере если вникать в смысл того, что именно ими провозглашается, что обсуждается и что упраздняется».
Оба эти суждения верны, несмотря на их видимую противоречивость; если оценивать этот документ с позиций прошлого, то Декларация осуждает четко обозначенные злоупотребления старого режима (тайные распоряжения о заключении под стражу, поражения и правах по отношению к протестантам и евреям, привилегии знати, тайную цензуру и пр.); но если оценивать ее с позиций современности, то действие Декларации стало распространяться на ситуации, которые люди 1789 г. вовсе не предвидели, ибо она выглядит по отношению к новым ситуациям весьма абстрактно. Так, например, собственность ныне приобрела иные масштабы и функции, чем это было в 1789 г.; налогообложение не имеет перед собой единственной целью содержание принудительного аппарата и покрытие расходов по управлению; оно позволяет осуществлять некоторое перс-распределение доходов или накопленных ценностей, а также играть роль стимулятора (например, освобождение от налогов) для некоторых общеполезных сфер деятельности. Франция ныне социальная республика (ст.2 Конституции), а в 1789 г. республика имела индивидуалистическую сущность. В конце XVIII века невозможно было предвидеть последующие национализации предприятий, появление аудиовизуальных средств коммуникации и даже саму трансформацию аграрного общества в общество сервиса и индустрии.
Следовательно, разрешая весьма конкретные проблемы в 1789 г., Декларация представляется ныне весьма далекой от того, чтобы ответить на отличные по своей сути реальности конца XX века.
2. Отсюда проистекают два следствия:
а) Декларация не может ныне толковаться так же, как и в 1789 г., тем более что, во-первых, не была рассчитана на современное общество, а во-вторых, не предназначалась для прямого использования в суде и судьям приходилось напрягать значительные усилия для истолкования ее положений, хотя в то же время за ними признавалось широкое поле для усмотрения.
б) Судьи должны были стремиться к тому, чтобы примирить индивидуалистические принципы 1789 г. с новыми идеологическими воззрениями, и в частности учитывать социальный характер Республики; подобная позиция предоставляла судьям довольно широкие оценочные критерии.
в) В общем, судья должен был извлекать правовые нормы из общих формулировок, которые, будучи сообразованы с потребностями общества XVIII века, стали весьма обтекаемыми и вовсе не были рассчитаны на то, чтобы каким бы то ни было образом «обуздать» законодателя. Да и сама миссия по примирению индивидуалистической философии с социальным строем Республики предоставляла судьям широкую свободу.
3. С этих позиций легко понять реакцию некоторых политических течений, которые, отвергая в корне конструкцию судейского правления, требуют вновь и изначально очертить тот круг прав и свобод, следить за соблюдением которых ныне поручено Конституционному совету.
Левые партии однажды выдвинули Хартию свобод, но, придя к власти, так и не осуществили свой проект. Впрочем, его принятие было бы сопряжено с постановкой под вопрос некоторых из конституционных гарантий. Летом 1986 г. правые партии, и в частности тогдашний министр юстиции А.Шаландон и бывший председатель Национального собрания Э.Фор, пришли к выводу, что применение Декларации Конституционным советом может привести к правлению судей; первый из них предложил уточнить, какие именно ее положения имеют приоритетное значение для законодателя, а второй заявил, что Декларация 1789 г. вообще не может служить в нынешних условиях отсылочным источником права.
Разгорелась межпартийная полемика, хотя одобрение Хартии свобод должно было быть предоставлено выбору самого общества. И даже если взгляды лидеров политических объединений не очень расходились со взглядами французского общества, они все были вовлечены в глубоко различные по своей сути идеологические платформы: одновременно либеральной, националистической и озабоченной охраной собственности, с одной стороны, и социализирующей, интернационалистской и гуманитарной — с другой. Очевидно, что примирить эти доктрины на почве широкого согласия было практически немыслимо; без такого консенсуса любой выбор общества при посредничестве одной из двух крупнейших политических коалиций был бы отвергнут другой коалицией, и, таким образом, сложившееся положение не даст возможностей конституционному судье извлечь объективные, выверенные и взаимоприемлемые нормы, что безусловно, принесло бы определенную и ощутимую пользу для всех граждан.
В связи с отсутствием национального консенсуса гораздо предпочтительней было предоставить решение всех вопросов Конституционному совету; его судебная практика постепенно приспособила Декларацию 1789 г. к реальностям нашего времени: по мере того как судебная практика набирала силу и авторитет, удавалось перевести на язык четких правовых норм общие положения 1789 г. Таким образом, то, что не удавалось законодателю, удалось сделать конституционному судье. Подобный выход из ситуации поставил ряд доктринальных проблем, поскольку это случилось в стране, где господствует идея, что суверенитет принадлежит избранным представителям нации. Эта идея, имевшая за собой двухсотлетнюю историю и четко обозначенная в статье 3 Конституции, приобрела характер догмы.