1.2.4. Теории о правовой природе автономии воли в международном частном праве

Ответы на поставленные вопросы в конечном итоге в значительной Щргепени связаны с тем, какого взгляда на правовую природу автономии ^волй'Придерживается тот или иной исследователь. В связи с этим автор |1настоящей работы не может обойти вниманием теории о правовой при- рРродеавтономии воли, несмотря на то что эта тема достаточно подробно изучена в отечественной доктрине .

В качестве исходной можно использовать классификацию теорий, кадаодоженную А.А. Рубановым. Он выделяет три различные группы теорий сторонников автономии воли в международном частном праве в зависимости от того, в чем та или иная теория усматривает источник рассматриваемого феномена.

1) Автономия воли как принцип международного публичного права Бю&Очевидно, исторически первой следует считать группу теорий, которая видит основу автономии воли в международном публичном праве.

Правовая природа автономии воли в международном коммерческом арбитраже характеризуется серьезной спецификой. Эта специфика будет подробно рассмотрена в главе 4 насто- работы.

Вопрос о правовой природе автономии воли в международном частном праве находится U вщбнтре внимания в следующих отечественных публикациях: Рубанов A.A. «Автономия воли» Щ вмвждународном частном праве как теоретическая проблема // Советский ежегодник международного права. 1986. М.. 1987. С. 214-227; Третьяков/С.В. Юридическая природа автономии Щр'воли в международном частном праве: дис.... канд. юрид. наук. М.. 2003; Тригубович Н.В. Авто- | Щ номия воли в международном частном праве: дис.... канд. юрид. наук. Саратов. 1999.

Именно такое понимание было свойственно Манчини. Попытка обосновать основные постулаты международного частного права принципами из области международного публичного права является чрезвычайно распространенным приемом в работах ученых второй половины XIX в.

Утверждение о том, что автономию воли в международном частном праве следует рассматривать в качестве общего принципа права в значении сг. 38 Статута Международного суда ООН, встречается и в работах второй половины XX в., а также в современной литературе . Своеобразной более поздней модификацией данной теории следует считать позиции авторов, которые рассматривают коллизионную автономию воли в качестве прямого следствия концепции основополагающих прав и свобод человека и гражданина.

С нашей точки зрения, международные акты, касающиеся принципа автономии воли в международном частном праве в действительности не поддерживают эту теорию. Так, в преамбуле Резолюции Института международного права 1991 г. «Об автономии сторон в международных контрактах между частными лицами и организациями» автономия воли названа «одним из основополагающих принципов международного частного права». Аналогичным образом, в п.( 11) преамбулы Регламента ЕС Рим I о праве, применимом к договорным обязательствам , возможность сторон выбрать применимое право охарактеризована в каче-стве «одного из краеугольных камней системы коллизионного регулирования в сфере договорных обязательств» (one of the cornerstones of the system of conflict-of-law rules in matters of contractual obligations). Очевидно, что признание определенного явления принципом международного частного права не может быть приравнено к наделению этого явления статусом общепризнанной нормы международного публичного права.

рассмотренная теория, которая ищет истоки автономии воли в международном публичном праве, подвергается убедительной критике в ли- Вературе. Справедливо отмечается, что государство, которое в собственном международном частном праве отказывается признавать автономию йволи или делает это в незначительных пределах, не может считаться на- к^швшим общепризнанные принципы международного права или оссновополагающие права и свободы человека и гражданина. Как будет Увидно из последующего изложения, точки зрения различных законодателей на допустимые пределы действия автономии воли в международ- Ном частном праве существенно различаются между собой, что было |-бытеприемлемым, если бы речь шла о международном обычае. Сле- £дует согласиться с выводом голландского ученого А. Страйкена о том, Лчто» «отсутствует принцип высшего порядка, который обосновывал бы рхгнесение автономии воли к основополагающему источнику права» .

2) Автономия воли как самостоятельный источник права

- Следующую группу составляют теории, в соответствии с кото- /рыми автономия воли рассматривается в качестве своеобразного источника права, а потому соглашение о выборе применимого права для достижения своего юридического эффекта не нуждается в дополнительном санкционировании со стороны национального права, того или иного государства. П. Най характеризует данные теории как «автономные» (autonomous), и проводит весьма образную ^аналогию с космическим аппаратом: «Если воля сторон является едействительно автономной, то она может получить сравнение с космическим кораблем, пилотируемом в открытом космосе за предела-ми'досягаемости национальных систем. Те, кто пилотируют корабль, Смогут решить приземлиться на территории любого государства или остаться дрейфовать в открытом космосе. Другими словами, стороны могут решить, что их контракт вообще не имеет никакого применимого права, либо рассматривать в качестве такового международ- | ные принципы частного права (lex mercatoria)»,w. В рамках данных •теорий воля сторон рассматривается в качестве достаточной основы для допустимости любых соглашений о выборе применимого права, что, среди прочего, предполагает приоритет согласованных сто- ронами условий над положениями национального законодательства.

Рассматриваемые теории в начале XX в. оказали заметное влияние на развитие судебной практики в некоторых странах. Так, под воздействием одной из разновидностей данной теории (французской теории инкорпорации) Кассационный суд Франции вынес 05.12.1910 г. свое знаменитое решение по делу American Trading Co. v. Quebec Steamship Co. Обстоятельства этого примечательного дела были следующими . Стороны заключили договор перевозки груза из Нью-Йорка во французскую колонию Гваделупа. В коносаменте в качестве применимого права было прямо указано право штата Нью-Йорк. Одновременно в коносамент было включено условие об исключении ответственности перевозчика в случае причинения вреда грузу из-за небрежных действий капитана судна. В тот момент данное условие противоречило праву штата Нью-Йорк, но считалось действительным по французскому праву. Кассационный суд Франции посчитал, что условие об исключении ответственности перевозчика должно быть применимо, поскольку выбор сторонами права одного из американских штатов не должен затрагивать те условия, о которых стороны прямо договорились в своем договоре. Суд указал, что применимое право становится таковым только в результате воли сторон, а потому оно не может иметь преимущества перед согласованными сторонами условиями договора.

Интересно, что идея о признании соглашения сторон о выборе применимого права самостоятельным источником права встречала благосклонное отношение со стороны отечественного законодателя: соглашение сторон было названо в качестве одного из самостоятельных оснований применения иностранного права в ст. 156 Основ гражданского законодательства СССР 1991 г., п. 1 ст. 1194 части 3 Модельного ГК для стран СНГ, а также ст. 1 проекта Закона СССР о международном частном праве и международном гражданском процессе. Вместе с тем в отечественной литературе никогда не предпринимались попытки серьезного доктринального обоснования такого подхода.

Именно описанное понимание правовой природы автономии воли спровоцировало неприятие рассматриваемого принципа со стороны большинства ведущих коллизионистов конца XIX - начала XX вв. В наиболее концентрированной форме основные причины неприятия

^автономии воли были выражены в работах американского коллизиони- ШЩВр Билля, который являлся составителем первого американского Вывода конфликтного права: он отмечал, что наделение сторон договора Кйаможностью выбора применимого права «создает законодательный Хюрган из любых двух лиц, которые решили заключить договор ... такая &власгь в.руках любых двух индивидуумов является настолько экстраординарной, что она абсолютно ненормальна (absolutely anomalous)»106. НюДанная критика нашла отражение в выводах американского суда по щёлу Е.-Gerli & Co. V. Cunard S.S. Co., рассмотренному в 1931 г.107:

«Люди не могут по соглашению между собой заменить применимое /->

вправо'... Соглашение не является контрактом, пока право не признало ^его^аковым, и желание признать его таковым - это попытка поднять вверх за свои собственные шнурки от ботинок. Какое-то право Должно наложить обязанность, и стороны ничего не могут с этим подделать | не более чем в вопросе о том, являются ли их действия де- Щиктом или преступлением».

Следует согласиться с тем, что отказ от признания автономии воли в качестве международного обычая делает невозможным обоснование согла- ^щения сторон о выборе применимого права в качестве самостоятельного ||тэавового источника в рамках доминирующего сегодня позитивистского щюдхода к пониманию права. Рассматриваемая группа теорий может базироваться только на иных (например, социологических) парадигмах понимания права, рассмотрение которых выходит за рамки настоящей работы. Никаким образом, мы приходим к выводу* о том, что соглашение сторон о выборе применимого права не является самостоятельным источни- ком .права и требует санкционирования со стороны подлежащих приме- мнению международных договоров или национального законодательства. §ж&Третья группа теорий, в основе которых лежит признание этой идеи, распадается на два основных направления, между которыми наблюдаются^ коренные различия.

Следует отметить, что и сторонники первой группы теорий (теорий, которые видят в автономии воли международный обычай! очень часто в непоследовательном ключе также стро- .-'fij правовой анализ конкретных вопросов применения автономии воли на основе изучения Ебвдёльно взятых национальных правопорядков. Тем самым, с практической точки зрения их {взгляды не отличаются от подходов, исповедуемых в рамках последней группы теорий - см., например, ведущие работы по данной тематике 0. Ландо и П. Ная. Последний автор также в значительной мере симпатизирует первой группе теорий, хотя его рассуждения о правовой

3) Автономия воли как коллизионная норма Первое направление этой группы теорий рассматривает коллизионный выбор сторон всего лишь в качестве еще одной разновидности коллизионных привязок, которая практически ничем не отличается от классических объективных привязок. С.В. Третьяков удачно называет данное направление коллизионной теорией автономии воли и видит ее сущность в признании за автономией воли качества коллизионной нормы. Один из основоположников данной теории, германский коллизионист В. Хаудек, прямо указывает на то, что при признании допустимости коллизионного выбора содержание воли сторон следует квалифицировать как формулу прикрепления коллизионной нормы, аналогичную таким привязкам, как гражданство, место жительства или место нахождения вещи . Один из ведущих германских кол- лизионистов середины XX в. Л. Раапе (L. Raape) приходил к выводу о том, что «критерием при привязке и одновременно основанием привязки может служить и столь субъективный факт, как воля сторон».

Данная идея практически без изменений также выражается и сегодня в комментариях и учебниках по международному частному праву. В рамках современной коллизионной теории в качестве основания для применения иностранного права рассматривается коллизионная норма права суда (lex fori), а значение коллизионного выбора сторон сводится к тому, что воля сторон рассматривается в качестве санкционированной законодателем привязки (формулы прикрепления) такой коллизионной нормы. Наиболее подробно современная коллизионная модель автономии воли описывается в немецком учебнике по международному частному праву, который сравнивает коллизионную норму права суда с «архимедовым рычагом», который приводит в действие принцип автономии воли сторон: «Субъективная привязка не производит никакого правового эффекта просто

Шерилу наличия соглашения. Она в силу указания закона является такой ЩЩрривязкой, как и объективная привязка, и в принципе имеет тот же Дэффект, что и объективная привязка ... Автономия воли является колли- кронной привязкой для законодательного указания о применении права. кМЧГТ - это исходный пункт и архимедов рычаг для автономии воли» . Шкедует отметить, что позиции коллизионной теории автономии Бврли особенно сильны в странах германской правовой семьи (Герма- нии, Швейцарии, Австрии). Связано это в значительной степени ^Шричинами догматического характера, а именно доминирующим пониманием международного частного права как исключительно кол- В|изионного права. В этой связи становится естественным стремление Ергёных подвести любые институты международного частного пра- Швк-под конструкцию коллизионного права, чтобы любыми средствами сохранить кажущееся единство данной научной дисциплины.

ШрКоллизионная теория автономии воли также традиционно доминирует в ^отечественном международном частном праве. Так, в ведущей рабо- pjre-no Международному частному праву советского периода Л.А. Лунц настаивает на том, что «автономия воли является не источником кол- Звщ&ионного права, а одной из коллизионных норм или одним из колли- Чрионных институтов права, установленных внутренним правопорядком |||рсударства или его международным соглашением» . В большинстве Щювременных российских учебников по международному частному пра- автономия воли квалифицируется в качестве привязки к закону, избранному сторонами (lex voluntatis), и рассматривается как рядовая кол- явщзионная привязка в разделе, посвященном понятию и видам коллизи- онных норм114. В.Л. Толстых в духе процитированных выше германских Й'работ середины XX в. констатирует: «Таким образом, институт автономии; воли закрепляет особые коллизионные нормы, привязкой которых ^является право, избранное сторонами ... Соглашение о выборе права не ^является самостоятельной коллизионной нормой, оно является привяз- 'чкойжоллизионной нормы ... Тот факт, что данный институт основан на I ’- воле сторон, а не на неком объективном обстоятельстве, не подтверждает принципиально иной природы автономии воли, отличающейся от ||п£ироды коллизионной нормы. Многие привязки коллизионной нормы

связаны с волевыми моментами: домицилий, место заключения договора и пр. В их основе лежат обстоятельства, представляющие собой в большинстве случаев действия, то есть акты, зависящие от воли сторон».

Многие исследователи отмечают, что современная коллизион- ная модель автономии воли, несмотря на свое широкое распространение, характеризуется существенными внутренними противоречиями. Для классической двусторонней коллизионной нормы свойственно то, что используемые в них привязки (формулы прикрепления) являются фактическими обстоятельствами дела (Tatsachen), содержащими критерий географической локализации отношений или, иными словами, нахождения права страны, с которой отношение имеет наиболее тесную связь в объективном смысле. В связи с этим автономию воли можно уложить в эту модель только в том случае, если рассматривать коллизионный выбор как чисто фактическое обстоятельство, которое помогает нахождению права страны, с которой отношение имеет наиболее тесную территориальную (географическую) связь.

Именно такая модель, которая позволяет на теоретическом уровне безукоризненно «вписать» автономию воли в классический коллизионный механизм, была предложена и подробно описана известным французским кол- лизионисгом X. Батиффолем (H. Batiffol). Данная теория исходит из того, что соглашение сторон о выборе применимого права является не самоценным критерием для решения коллизионной проблемы, а лишь одним (хотя и весьма важным) фактором, который выражает волю сторон на локализацию кон- тракта и помогает суду осуществить правильную территориальную локализацию договорного обязательства. Очень лаконично и четко суть теории X. Батиффоля описывает О. Ландо: «С его (Батиффоля. - A.A.) точки зрения, стороны не могут выбрать применимое право; это должно быть предоставлено суду, но стороны локализуют договор в той или иной стране путем выбора места заключения и исполнения договора или других имеющих значение контактов. Такая свобода сторон на локализацию договора должна получить признание. Суды тогда выбирают в качестве договорного статута право места, где

Назализован договор ... Батиффоль не желает, чтобы суд оставлял без внима- '1о&условие договора о выборе применимого права. Ценность такого условия ^фактическая", а не “юридическая” (“factual" but not “legal”). В большинст- ве случаев оно указьюает суду на место, где, по мнению сторон, локализован договор, и такая оценка сторон должна быть принята во внимание. В своих поздних работах он придает все большее значение выбору правопорядка в качестве коллизионного фактора ... Вместе с тем окончательное решение Щлесте локализации договора остается за судом; если суд считает, что договор ЯВеисгвительности не был локализован в стране, чье право выбрали стороны, то суд может проигнорировать такой выбор. Выбор права сторонами - это факт, подлежащий оценке, но не соглашение, которое обязывает суд».

(^Теория Батиффоля пользовалась большой популярностью во французской судебной практике и доктрине: по свидетельству П. Ная она йграла существенную роль во Франции вплоть до 80-х гг. XX в. и потеряла сторонников лишь после принятия Римской конвенции ЕС 1980 г. ’Отраве, применимом к договорным обязательствам , подходы которой находились в прямом противоречии с постулатами теории Батиффоля.

щ Проявления теории Батиффоля можно обнаружить также в судебной практике и доктрине других стран. Например, в статье одного из современных американских авторов подробно ^анализируется судебная ^Практика 60-80-х гг. XX в. в штате Нью-Йорк, из которой сле- ?-дует, что суды этого штата зачастую рассматривали соглашение сто- ;рон о выборе применимого права лишь в качестве одного из факто- ^pOBf подлежащих учету при определении штата (страны), с которым г-договор наиболее тесно связан (в котором находится «центр тяжести» Договора). В статье, опубликованной в 1982 г. в одном из центральных американских журналов, ее автор излагает идеи, которые являются воспроизведением большинства положений теории Батиффоля.

Теория Батиффоля подверглась разрушительной критике из-за того, что ее последовательная реализация ведет к утрате большинства описанных выше практических преимуществ принципа автономии воли и( прежде всего, потере предсказуемости и правовой определенности в решении коллизионной проблемы. На это обстоятельство уже в середине XX в. обращал внимание Л. Раапе: «Существенно то, имеют ли стороны при такой точке зрения уверенность, что определенный правопорядок, а именно тот, который они предпочли, судья действительно признает решающим. На этот вопрос следует ответить отрицательно, и поэтому мы не можем присоединиться к Батиффолю» . A.A. Рубанов справедливо отмечает, что теория Батиффоля ведет к «ликвидации рассматриваемого института без его формальной отмены» .

Однако любые попытки современной коллизионной теории рассматривать соглашение о выборе применимого права в-качестве обязательного для суда критерия при разрешении коллизионной проблемы вступают в непреодолимое противоречие с природой классических коллизионных норм. Интересно, что германский автор В. Минке (W. Mincke) характеризует теорию Батиффоля как наиболее оптимальную теоретическую конструкцию для автономии воли именно из-за понимания того, что современная коллизионная теория автономии воли не укладывается в рамки классической коллизионной нормы: «В соответствии с этим пониманием (классическим подходом, сформулированным Са- виньи. - A.A.) фактические обстоятельства дела демонстрируют территориальные (географические) связи, которые ведут к определению применимого права. Необходимо признать, что проблематика автономии воли лежит не столько в привязке (Anknüpfung), сколько в произвольном «отрыве» (Abknüpfung) правоотношения (имеется в виду тот факт, что своей волей стороны могут «оторвать» правоотношение от географически наиболее тесно связанного права и произвольно «привязать» его к другому правопорядку. - A.A.). Но даже с точки зрения привязки автономия воли выглядит инородным телом. При использовании автономии воли привязка не осуществляется к фактическим обстоятельствам дела; в общепринятом смысле привязка вообще не осуществляется; воля сторон сама определяет применимое право. Таким образом, мы не имеем дела с коллизионной нормой, которая нуждает- г ся Ейфактическом обстоятельстве, чтобы осуществить отсылку; автоно- £мия воли встает на место такой нормы, она сама себя «привязывает»1

.«Аномальный» с точки зрения коллизионного права механизм автоно- ЙШ;.воли подчеркивается голландским ученым Т. де Буром: «Хотя автономию воли можно обосновать недостатком четкости в объективных коллизионных стандартах, она совсем не обязательно выполняет коллизионную за- Лда^у отыскания права, с которым правоотношение наиболее тесно связано, зрравным образом нельзя сказать, что она совместима с принципом функциональной локализации или принципом предпочтительности того или ино- го результата, которые лежат в основе альтернативных привязок. В этом смысле принцип автономии воли можно рассматривать как аномальный»12 .

В отечественной литературе непреодолимые противоречия коллизи- §лонно-правовой модели автономии воли убедительно продемонстрированы ИШДйссертации С.В. Третьякова: «В результате “наложения” коллизион- ВКтПравовой модели на правонаделительный институт юридически значимая воля превратилась в фактор локализации правоотношения. Следствием этого явилось характеризующее коллизионно-правовую теорию автономии воли противоречие между направленностью юридически значимой воли сторон на достижение материально-правового результата и специфической задачей коллизионно-правового механизма, состоящей в локализации общественного отношения, осложненного иностранным элементом» .

Следует полностью согласиться с тем, что признание соглашения сторон о выборе применимого права самодостаточным фактором, предопределяющим решение коллизионной проблемы, неизбежно связано с тем, что ^совпадающее в этой части волеизъявление сторон становится не рядовым фактическим обстоятельством дела, а юридически обязательным соглашением, которое, будучи санкционированным национальным правом, имеет обязательную юридическую силу как для сторон, так и для правоприменительного органа. Придание такого обязательного характера соглаше

нию сторон о выборе применимого права неизбежно связано с отказом от попытки найти объективную территориальную (географическую) локализацию договора и передачей решения коллизионного вопроса «на откуп» самим сторонам договора. Автономию воли в ее подлинном содержании невозможно уложить в «прокрустово ложе» классической коллизионной нормы, основанной на принципе территориальной (географической) локализации; автономия воли неизбежно вступает в непримиримое противоречие с принципом наиболее тесной связи, понимаемым в объективном смысле . С прикладной точки зрения несовместимость автономии воли с понятием коллизионной нормы проявляется в том, что в структурном отношении норма права, санкционирующая автономию воли, совершенно не похожа на классическую коллизионную норму: в самой норме применимое право не определяется, а указывается лишь источник (соглашение сторон), обратившись к которому, можно определить применимое право.

4) Автономия воли как самостоятельный материально-правовой институт международного частного права

Как реакция на недостатки коллизионной модели автономии воли возникла так называемая «материально-правовая» модель автономии воли. Данная теория получила свое развитие преимущественно во французской доктрине международного частного права. В отечественной литературе основные постулаты этой теории изложены в диссертации С.В. Третьякова. Характеризуя содержание материально-правовой теории автономии воли, следует обратить внимание на следующие ее элементы:

- как и в коллизионной теории, обязательность соглашения сторон основывается на норме права суда (lex fori). Однако данная норма, санкционирующая автономию воли, рассматривается не в качестве коллизионной нормы, а как особая материально-правовая*норма, реализующая преимущественно негативную функцию;

- указанная негативная функция проявляется двояким образом. Во- первых, законодатель устраняет императивный характер норм, рассчитанных на регулирование «внутренних» (не имеющих иностранного элемента) отношении, то есть как бы «изымает» трансграничный договор ЩЁ&^оф&томатического применения отечественного материального пра~ ЩваЬВргвторых, и что более важно, законодатель также исключает обяза- ajffiTbHoeприменение обычных коллизионных норм, предназначенных для ИВдршрования отношений с иностранным элементом, а вернее сказать, придает им субсидиарный (диспозитивный) характер;

атериально - правовые нормы lex fori реализуют также позитивную яэтункцию, определяя допустимость (пределы действия) автономии воли, ^а'Я'акже регулируя возможные модальности (формы и способы) заклю- Шчения .сторонами соглашений о выборе применимого права;

НЕ получив признание (санкцию) со стороны таких специфических §£норм lex fori, соглашение сторон о выборе применимого права получает ^сшосгоятельный статус в качестве особого юридического факта, на ос- |||юве!‘которого подлежит определению договорный статут.

ИкГаким образом, автономия воли получает признание в качестве самоегоятельного материально-правового института международного част- ЩНЙШ права, который с коллизионными нормами объединяет лишь общая

- направленность на решение коллизионной проблемы (проблемы выбора «применимого права)’30. При этом четко разграничиваются два материаль- но-правовых элемента в институте автономии воли: материальные-право- вые нормы lex fori, которые санкционируют автономию воли и определяют ^пределы ее действия, с одной стороны, и само соглашение о сторон о выборе применимого права как самостоятельный договор (юридический факт, то|юждающий определенные права и обязанности), с другой стороны.

В* результате автономию воли в международном частном праве следу- еткрассматривать не в качестве института коллизионного права (как это Щвдедлагается в рамках коллизионной модели автономии воли), а как про- Щяйдение другого метода международного частного права - метода прямого Вррфинационального регулирования. Как известно, еще одним проявле- |г*нием последнего метода является другое «чужеродное тело» в составе современного международного частного права - институт сверхимператив- ных норм (норм непосредственного применения). Об отличии автономии воли от института сверхимперативных норм пишет С.В. Третьяков: «В то время как в последних (сверхимперативных нормах. - A.A.) вместо устраненных норм национального правопорядка (имеются в виду коллизионные нормы, чье действие “парализуется” при наличии подлежащих при-менению сверхимперативных норм. - A.A.) формулируются нормы того же национального правопорядка, рассчитанные на полноценное регулирование определенных групп частноправовых отношений с иностранным элементом, в случае регулировании при помощи института автономии воли функция формулирования материально-правовых норм (путем определения компетентного правопорядка) закрепляется непосредственно за сторонами соответствующего материально-правового отношения».

Идея о существенных недостатках коллизионной теории автономии воли и предпочтительности квалификации автономии воли в качестве самостоятельного института международного частного права, имеющего материально-правовую природу, высказывалась многими отечественными правоведами уже в советский период. Так, в работе Г.Г Иванова и А.Л. Маковского прямо указывается на то, что «с точки зрения его существа принцип “автономии воли” - это избираемый национальным правом особый метод регулирования имущественных, прежде всего договорных, отношений с иностранным элементом. Он отличен от других методов регулирования таких отношений, в том числе и от коллизионных методов, и неверно считать его, как полагал А.А. Лунц, “одной из коллизионных норм”. Выражение закон, избранный сторонами , имеет лишь внешнее сходство с другими коллизионными привязками» . Критика коллизионной модели автономии воли содержится в работе А .А. Рубанова, предложившего оригинальную теорию, в соответствии с которой автономию воли можно рассматривать в качестве «обратной связи» права с общественным отношением, в которое лица вступают в целях определения применимого права1. Выводу о предпочтительности материально-правовой теории автономии воли в отечественных условиях также способствует признание в российской литературе плюрализма (множественности) методов международного частного права. Таким образом, следует сделать вывод о том, что в отечественной доктрине международного частного права существует необходимая основа для восприятия материально-правовой теории автономии вали.