2. Нравственные ценности героев романа «Анна Каренина»

2.1. Любовь как нравственная ценность

В.Набоковым произведение «Анна Каренина» называется одним из величайших в мировой литературе романов о любви [Набоков]. Но сам Л.Н.Толстой отмечал, что в его романе главной мыслью является мысль семейная. И понятно, что в связи с мыслью семейной писатель обращается к исследованию вопросов о любви-страсти и любви-чувстве, которая может быть единственной основой счастливой семьи.

Совершенно верно отметил В.Днепров: «В «Анне Карениной» через весь роман проходят два вида любви, распределённые межу главными лицами: страсть в её трагической сущности и чувство в его сущности гармонической» [Днепров 1985:61].

«Дух» и «плоть» выступают для Толстого как два различных и соотносительных аспекта жизни – её вечной бессмертной сущности и смертности временных форм её ограниченных индивидуальных проявлений. Эти два аспекта непосредственно соотнесены в каждом герое романа.

В этом смысле, как верно замечает Е.Купреянова, эпиграф к роману «Мне отмщение и аз воздам» относится не только к Анне, а ко всем лицам романа, так или иначе пренебрегшим своим духовным началом во имя плотского. В обмане призрачности плотского счастья и заключается возмездие, которое «люди себялюбивой жизни носят в себе» [Купреянова 1960:133].

Семья Анны и Вронского является основанной на страсти, любви плотской, даже животной, как это указывается в некоторых черновиках Л.Н. Толстого. Это любовь, нацеленная на самого себя и неизбежно ведущая к разъединению. Слова, которыми Анна характеризует свои чувства к Вронскому в первую пору близости с ним, подчёркивают физиологическую природу чувства, связывающего их: «Я – как голодный человек, которому дали есть».

Писатель часто повторяет эпитет «голодный» в отношении к Анне и Вронскому. Это не случайное совпадение, а сознательное повторение. Л.Н.Толстой хочет показать, что их семья держится только на том, что грубовато именуется писателем в первой редакции «животными отношениями».

В романе любовь-страсть Анны двойственна. С одной стороны, она раскрывает её духовные силы, возвышает над теми, кто имитирует любовь или сводит её лишь к удовольствиям.

В соединении с искренностью эта любовь возвышает Анну до уровня трагической героини. Любовь-страсть духовно преображает её. Такой видит Анну Вронский в начале их знакомства: «Он смотрел на неё и был поражён новою, духовною красотой её лица».

Но другая сторона любви-страсти – это её сосредоточенность на самой себе. С первого момента страсть Анны выступает как сила опасная и разрушительная. С необыкновенной быстротой она обрекла Кити на отчаяние. Страсть Анны ставит Каренина не только в безвыходное, но также невыносимое положение; она обездолила Серёжу, оставив его без матери; это и искалеченные, задавленные мучительным ощущением вины перед сыном отношения с дочерью, страсть исказила её чувства к Вронскому, в них вторгаются раздражение, злоба, мстительность.

Одним из средств раскрытия этого чувства неизменно служит портрет. Изображение связей внутреннего мира человека и его внешних проявлений, показ чувств, переживаний в их тонких и в то же время зримых выражениях, составляет важную особенность творчества Л.Н.Толстого. На протяжении романа портрет героини претерпевает значительные изменения, отражая с замечательной явственностью все перипетии жизни Анны.

Толстой, описывая первую встречу Вронского и Анны в вагоне поезда, подчеркивает «ласковое и нежное выражение миловидного лица» героини. В её поступках акцентируется внимание на доброте, душевной чуткости, простоте и естественности. Но уже при описании сцены бала автор, характеризуя зарождение страсти у женщины, указывает на «бесовское» начало в ее прелестей. «Анна была прелестна в своём чёрном платье, прелестны были её полные руки с браслетами… Прелестно это красивое лицо в своём оживлении, но было что-то ужасное и жестокое в её прелести». Немного ниже в произведении данная мысль подтверждается: «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в нём».

Страсть, которую Анна ещё не осознала, уже вырывается наружу. По замечанию Е.Н. Купреяновой: «…жестокое, бесовское», проступающее сквозь «прелесть» Анны на балу в Москве, «яркий блеск» её лица после свидания с Вронским, рисует страсть Анны как роковое наваждение» [Купреянова 1994].

Заметно частое присутствие в описании портрета героини света глаз, лица. Если в начале романа он оттенял «положительную» красоту Анны, её доброту, то с развитием страсти слово «свет» заменяется словом «блеск» в окружении выразительных определений: «блеск пожара среди тёмной ночи», «невесёлый, нестерпимый блеск глаз». После свидания с Вронским «она шла, опустив голову, играя кистями башлыка. Лицо её блестело ярким блеском, но блеск этот был невесёлым – он напоминал страшный блеск пожара среди тёмной ночи».

Толстой не идеализирует Анну и даже ее не поэтизирует, если под поэтизацией понимать извлечение из жизни ее поэтического содержания, очищенного от житейской прозы. Судьба Анны опутана сетью реальных жизненных отношений, связей, сложностей и проблем; она так крепко срослась с действительностью, что малейшее движение последней приносит ей острую боль. Реальная жизнь обнажила в Анне все мучительные грани запавшей в ее израненную душу трудноразрешимой человеческой проблемы: любовь или материнство? И то, и другое природой определено в ней в равной степени.

Бесспорно, Анна олицетворяет собою любовь. Но каковы содержательные грани этой любви и как Толстой изображает ее? Анна любит потому, что создана для любви. В этом чувстве воплощено нечто нерукотворное: не она избрала любовь, а любовь как высшая сила жизни избрала ее, чтобы войти в нее и реализоваться и, реализовавшись, оправдать стихию женского сердца и женской красоты изначально сущностным светом. Анна любит, потому что в ней есть «поэтическая необходимость» любви, соотнесенная со стихией жизни.

Мысль любовная в «Анне Карениной» раскрывается во всей протяженности сюжетного действия, от завязки до трагического конца. Стало быть, на этом романном «поле» раскрывается все: и счастье, и страдание. При этом особую роль в композиционном строе играет избирательность сцен: крупным планом описываются только те эпизоды, где преобладает несчастье, тогда как сцены счастья (Италия, Воздвиженское) показываются лишь своей внешней стороной. Толстой только вскользь роняет, что Анна была «непростительно счастлива», но объективно рисует то, как она была несчастна. В чувстве Анны мало того материнского начала, которое делает женщину мудрее, нежнее, шире мужчины и не допускает тяжбы с любимым. Мотив «мое положение» вытесняет в ней всякое желание понять «положение» Вронского, для него тоже очень трудное. Ей во всем, что остается за пределами «любовного кругозора», видится угроза любви и источник ревности; безмерно страдая, она винит и Вронского, и Каренина, но никогда не винит себя. А между тем она неотступно затевает ссоры с Вронским и оттого виновата не только перед Карениным и Сережей, но и еще перед Вронским и любовью.

Естественно, Толстой не принимает Анну и ее любовь безоговорочно, но он также безоговорочно ее не осуждает. Если бы художник сосредоточился на драматической стороне ее ссор с Вронским, Анна была бы неприятна; но аналитическое изображение неостановимых болезненных процессов, совершающихся в ее душе, искупающе представляет ее в сонме всех слов и поступков. Надо еще учесть, что все попытки Анны управлять своей судьбою беспомощны и тщетны: логика общей жизни не сходится с логикой частной страсти. По мысли Толстого, Анна воплощает в себе явление бытия; она если и виновата, то без вины, как сама жизнь. В ней в одинаковой мере сошлось женское и материнское начало.

Как и Каренин, Вронский узок для настоящей любви. В этом отношении символична сцена скачек в романе. Она сопоставлена со сценой первой близости Анны и Вронского. «…желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащей нижней челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться… Он чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишённое им жизни».

И в сцене скачек: «Перед ним, тяжело дыша, лежала Фру-Фру… С изуродованным страстью лицом, бледный и с трясущейся нижней челюстью, Вронский ударил её каблуком в живот».

Повторяющиеся детали в портрете Вронского не случайны и наталкивают на мысль, что Вронский «погубил» Анну, как погубил любимую лошадь. В обеих сценах он предстаёт с «дрожащей нижней челюстью» над бездыханными, беспомощными телами Анны и Фру-Фру.

Судьба Вронского трагична, но он не является трагическим персонажем, поскольку ничего другого, кроме здоровой и «себялюбивой плоти» в нём нет.

Анна и Вронский оказываются рабами собственной страсти, эгоизма. Все поступки Анны продиктованы страхом «потерять» любовь Вронского – единственное, что осталось у неё в жизни. Но это страх за себя, за свою любовь, судьбу, – чувство насквозь эгоистическое.

Все средства и душевные силы героини направляются на удержание любви Вронского. Однако при большем разгорании страсти, люди все более отдаляются друг от друга. Толстой тем самым подчеркивает особенность всепоглощающей страсти, не знающей, в отличие от любви, доброты, заботы о других и самопожертвования. Страсть делает Анну злой, мстительной. Об ожесточении героини говорит последнее её решение покончить с собой, наказывая тем самым Вронского: «И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его…», «…она стала думать о том, как он будет мучаться, раскаиваться».

По мысли писателя, действительное и несомненное счастье найти в жизни «для себя» нельзя. Его дарует только духовное единение с другими людьми. Для Л.Н.Толстого дух и плоть — равно естественные, но полярные начала человеческой природы, из которых первое альтруистично, а второе эгоистично. Анна погрузила в любовь, превратившись в духовно-бездетную «любовницу», как раньше была только матерью.

Анна и Вронский ведут не настоящую жизнь, поскольку ими управляет только узко понятая «воля» – желание. Над смыслом жизни при этом герои, в отличие от Левина, не задумываются. Л.Н.Толстым сравниваются две любви, происходит их противопоставление: физическая любовь Вронского и Анны и подлинная – Левина и Кити.

В разговоре с Облонским Левин говорит о двух типах любви: платонической и плотской. Тот или иной тип любви «служит пробным камнем для людей», – утверждает автор устами Левина. Но семья, по мнению писателя, должна быть основана не только на платонической любви, так как одна она не может принести истинного счастья человеку. Такая любовь рождает «пустоцветов», какими в романе являются Варенька и Кознышев. «Гармоническая» семья заключает в себе и любовь-чувство, и любовь-страсть. Страсть – сила жизни, но одна страсть безнравственна, потому что она лишена добра, разумного начала. В семье страсть всегда должна быть переплетена с чувством, духовной любовью, способной на самопожертвование, заботу, нежность.

Такой семьёй в романе, по мысли писателя, является семья Левина и Кити, любовь которых исполнена гармонии, чистоты, самоотверженности, правды и семейного согласия.

Трагедия Анны объясняется Л.Н.Толстым победой в ней, в её любви к Вронскому эгоистичной, «телесной» «любви для себя». Левин же, напротив, не представлял любви без семьи и семьи без любви, категорически не приемля в данном вопросе позицию Стивы Облонского, который говорил: «Ты хочешь…, чтобы любовь и семейная жизнь всегда были одно. А этого не бывает».

Слова Облонского в дальнейшем опровергаются семьёй Левина и Кити, основанной на любви и уважении.

Любовь-чувство Левина отличается от страсти, развивающейся с огромной быстротой, страсть всегда предстаёт вся целиком и сразу. Напротив, Кити и Левин проходят немалый путь, пока овладевают своим чувством, открывают его скрытые возможности, их любовь движется, обогащается, испытывается различными обстоятельствами жизни.

Левин удивляется тому, как Кити могут увлекать мелочи, заботы семейной жизни, но он видит, что это необходимо ей: «И он, любя её, хотя и не понимал зачем, хотя и посмеивался над этими заботами, не мог не любоваться ими».

Эту милую озабоченность Кити, смысла которой он не понимал, он не мог не любить, потому что он всё больше начинает понимать, что «она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он».

Во многом Кити и Левин не понимают друг друга, но душевное «чутьё», любовь делает их близкими друг другу, ведёт к пониманию и единению, чего не хватало в отношениях Анны и Вронского.

В семейной жизни неизбежны трудности, горести: монотонность быта, непонимание, отрава ревности. Но всё это преодолевается обоюдной любовью, трудом сердца и души. В.Набоков в лекции об «Анне Карениной» писал: «Женитьба Левина основана на философской, а не физической концепции любви, на готовности к самопожертвованию, на взаимном уважении. Союз Анны и Вронского основан лишь на физической любви и потому обречён» [Набоков 2012:130].

В любви Левина и Кити преобладает не эгоизм, а альтруизм, не жажда владеть, а жажда давать, стремление понять любимого человека. Именно такая любовь, по убеждению Толстого, – основа счастливой гармонической семьи.

Толстой интересуется мотивами поступков, руководящих личностью, выявляя нравственность или моральность лежащей в ее основе мотивации.

Несоответствие чувств и мыслей, их сопряженность с моральными установками в светском обществе приводят к работе эмоциональной сферы каждого героя в зависимости от внутренней жизни и изменения внешней ситуации. Толстым обращается внимание на изменения и сдвиги в соотношениях приоритетов в структуре личности, ведется наблюдение за процессом рационализации чувств и прохождении через эти чувства мысли.

Связанная с эмоцией стыда внутренняя борьба имеет основанием прочные связи личности и общества. Толстой в главе XXII второй части романа говорит о процессе проявления в разговоре Анны с мужем фундаментальной эмоции. Речь идет о сцене перед скачками: «Во всем разговоре этом не было ничего особенного, но никогда после без мучительной боли стыда Анна нс могла вспомнить этой короткой сцены».

Всегда и во всем граф Вронский старался остаться самим собой, не боясь никого и не оглядываясь назад. Это входило в так называемый кодекс «настоящего человека»: «отдаваться всякой страсти не краснея». Но его подчинила себе любовь к Анне, завладевая сердцем героя и приводя к возникновению стыда. Краска на его лице поэтому выступает свидетельством недовольства собой, недовольства отступлением от правил. При этом героиня краснеет отнюдь не от обиды на себя по причине нарушения правил, но от унижения, от распада собственного «Я» и сознания обмана.

Посредством внутреннего конфликта героев в действие приводятся механизмы совести. Данная категория трактуется автором как способность личности при критической оценке мыслей, желаний и поступков к осознанию и переживанию своего несоответствия, должного как собственное несовершенство. По мысли Толстого, только когда личность испытывает чувство вины и пропускает через себя» проступок», она выступает как субъект высших нравственных ценностей. Здесь очевидно, что Толстым изображение и морализирование нигде не разрывается. Автор одинаково скрупулезно говорит как о «голосе страсти», так и о «голос совести». Повествование, начиная с главы XIX четвертой части, проходит под знаком объяснения «ошибки», допущенной у порога смерти Анны героями. Остро пережитая каждым конечность человеческой жизни возвысила и Каренина, и Вронского: первого – до способности любить и прощать, до узнавания собственного сердца, второго - до сознательно-бессознательного, чувственно-логического заключения о бессмысленности дальнейшей жизни, до презрения всех «правил».

Толстой наряду с совестью как высшей константой личности выделяет с ней сопряженные понятия, такие как покаяние, которое автор определяет как осознание собственной греховности, исповедание в грехе, признание в проступке.

Эмоции у героев сталкиваются с рассудком. Анна, пытаясь достичь того, чтобы основой ее поведения стали рациональные установки, меняя при этом основную мотивацию, встречается с непреодолимой силой. Это происходит также с Алексеем Александровичем, начавшим свою «новую жизнь»: «Он чувствовал, что, кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью». Данная сила является внешней, в то время как неодолимая сила Анны располагается в ней самой. Этой силой является ее страсть. Можно признавать стремление Толстого стремился показать ее губительную власть, можно ее называть любовью, соглащаясь или нет с утверждением, что автор в «Анне Карениной» «развенчал самую прочную и самую устойчивую традицию мировой романистики - поэтизацию любовного чувства» [Купреянова 1994].

Автор отмечает, что те герои романа, которые способны не только к раскаянию, но и к покаянию, способны к нравственному перерождению.

Толстой в своем творчестве затрагивает вопрос о сопряжении понятий веры и религии: религия раскрывает живое нравственное чувство герою, показывая его внутреннюю суть. Особенным отношением к религии она определяет как форма («ум») веры, а самой верой, ее «сердцем» является живое нравственное чувство. В своей «Исповеди» Толстой указывает, что «вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не унижает себя, а живет» [Ключарев 1991: 21].

Основами нравственности являются способность прощать и покаяние. Прощение представляет собой еще одно понятие, лежащее в основании концепции личности Толстого. Однако он не каждого героя наделяет способностью простить и отказаться от возмездия за обиду. Только через страдание и любовь к врагам человек достигает определенного духовного уровня и оказывается способным примириться сердцем [Изард 2008:166].

Таким образом, мы видим, что в эстетике Толстого любовь представляет собой фундаментальное положение. Писателем в главный принцип нравственной регуляции личностного поведения возводится любовь к врагам как часть основного этического закона о «непротивлении злу насилием». Подобная любовь действует в соответствии библейскими принципами: превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а порадуется истине: все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (I Кор. 13, 4 - 8).

Итак, ценностный мир писателя определяется наличием в поступке, мыслях и действиях героев «сердца». Эмоциональной составляющей личности выступает нравственный закон, где созидательную силу имеет любовь-сострадание, в то время как внутренняя структура личности разрушается эгоистической любовью, вмешивающейся в сферу чувственного. По мысли Толстого, сердце должно быть для всех открытым, а не только для себя («жить не для себя, а для других, по-Божьи»). Совесть как внутренний стержень личности разрушается любовью-страстью. И именно совесть выступает «главным внутренним руководителем в стремлении к совершенствованию на пути истины и правды» [Ключарев 1991: 21].