!!Экзамен зачет 2023 год / Карапетов. Том1-1

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

хард, был убежденным сторонником учения Ойкена и провел сложнейшие реформы, сформировавшие условия для возрождения свободного экономического оборота1. В тот период в ФРГ проводилась достаточно либеральная экономическая политика. При этом Эрхард, будучи противником активной реализации идей государства «всеобщего благосостояния»2, в тактическом плане допускал ограниченное налоговое перераспределение части «экономического пирога» в пользу менее состоятельных слоев общества, «покупая» тем самым демократическую легитимность основной сути своих реформ и обеспечивая политическую стабильность. Как отмечается в литературе, в реальности, в понимании Эрхарда в концепции «социального рыночного хозяйства» основной упор делался на понятии «рыночный». Государство осуществляло инвестиции в экономику (особенно в жилищное строительство) и активно устанавливало правовые рамки свободной рыночной экономики, но ограничения свободного оборота и откровенный интервенционизм, ставший в Германии нормой со времен Первой мировой войны и активно практикуемый в то время во Франции, были минимизированы3.

В полной мере экономическая программа Ойкена и других ордолибералов с их акцентом на радикальной борьбе с любыми ограничениями конкуренции не была реализована4. Эрхарду приходилось идти на серьезные компромиссы как в области социального патернализма, так и в области антимонопольной политики. Несмотря на это, именно благодаря расширению сферы рыночной экономики и свободы договора в рамках умело формируемых государством институциональных рамок и правил немецкая экономика с 1945 по 1970-е гг. совершила головокружительное преображение5.

1  Воззрения Эрхарда см.: Эрхард Л. Благосостояние для всех. М., 1991; Он же. Полвека размышлений: речи и статьи. М., 1993.

2  Эрхард Л. Полвека размышлений: речи и статьи. М., 1993. С. 276–278, 334–336, 345. 3  Травин Д., Маргания О. Европейская модернизация. Кн. 1. М., 2004. С. 523.

4  См.: Ойкен В. Основные принципы экономической политики. М., 1995. С. 26; Социальное рыночное хозяйство в Германии: истоки, концепция, практика / Под общ. ред. А.Ю. Чепуренко. М., 2001. С. 63.

5  Этот пример немецкого экономического чуда наглядно демонстрировал, что рецепты радикальных либертарианцев (личная свобода, частная собственность и никакого государства), умеренных «австрийцев» (спонтанное, постепенное формирование свободного экономического порядка и государство как «ночной сторож»), неоклассиков (свободная экономика и вмешательство государства в научно доказанных случаях устойчивого «провала рынка») зачастую не учитывали потребности и контекст экономики стран «догоняющего развития». Когда рыночная экономика выстраивается «прогрессивными» правительствами с нуля в обществе, где прежде господствовала феодальная, тоталитарная, коммунистическая, архаичная, племенная или иная подобная институциональная среда, у этих стран нет другого способа осуществить быстрый догоняющий прыжок, кроме как делегировать государству роль конструктора прорыночной правовой и институциональной среды. Такую среду не требовалось в XX в. создавать в США и Англии. Поэтому

191

Раздел II. История развития принципа свободы договора

Завершая этот экскурс, следует заметить, что в послевоенные годы подавляющее большинство западных экономистов и политиков признавало (1) неизбежность и полезность государства, (2) его значение, несколько большее, чем роль «ночного сторожа», (3) функции по формированию институциональной (в том числе правовой) среды для успешного развития рыночной экономики. Различие состояло лишь в том, что доминирующая экономическая политика во многих капиталистических государствах в период с 1945 по 1970-е гг. опиралась на мнение той группы из «большинства», которая шла дальше и требовала от государства более интенсивного вторжения в саму «игру», моделирование ее результатов и активный социальный патернализм, в то время как такие страны, как Германия времен Эрхарда, отводили государственному интервенционизму и патернализму несколько меньшую роль.

Правый поворот в экономической политике в 1980–1990-е гг.

Ситуация начала меняться к 1980-м гг. Серьезный экономический кризис 1970-х гг. во многих западных странах, спровоцированный отчасти неумелыми действиями государственных регуляторов, и выявление внутренних противоречий внутри кейнсианской макроэкономической теории (сочетание начавшейся инфляции и стагнации экономики, необъяснимое в рамках кейнсианской теории) пошатнули веру в ее непоколебимость и частично дискредитировали идею о желательности более активного государственного вмешательства в экономический оборот.

Неэффективность национализованных в годы «интервенционистского угара» предприятий вернула понимание важнейшей роли частной собственности. Все популярнее становился тезис о том, что «вся дрянная продукция производится государственным сектором», а «все «превосходные вещи – частными предприятиями»1. В свою очередь попытки государства регулировать цены на ряде рынков все чаще показывали свою вредность. Так, например, введение в ряде штатов США регулирования цен на бензин в период нефтяных кризисов 1970-х гг. вызвало дефицит и огромные очереди2. Одновременно, как оказалось, установ-

даже столь талантливые экономисты, как Хайек, иногда просто упускали из виду проблематику развития стран третьего мира. Ратуя за постепенное индуктивное вырастание «правил игры» из судебной практики, плавную эволюцию и формирование спонтанного порядка без моделирующего участия государства, они зачастую напрочь забывали о том, что в таких государствах, как Сингапур, Южная Корея, послевоенная Германия, бывшие социалистические страны, эта выжидательная стратегия хоронит шансы на сколько-ни- будь быстрое сокращение отставания от ведущих экономик и ставит под угрозу выживание нации в условиях жесточайшей геополитической конкуренции.

1  Фридман М., Фридман Р. Свобода выбирать. М., 2007. С. 222. 2  Фридман М., фон Хайек Ф.А. О свободе. М., 2003. С. 35.

192

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

ление максимума цен на аренду квартир в ряде городов США в долгосрочной перспективе привело к дефициту и снижению качества свободного жилья1. Сама жизнь наглядно напомнила обществу несколько подзабытые базовые законы экономической жизни, которые в разные времена выучивали на своих примерах многие другие авторы ценового регулирования от Диоклетиана до советских генсеков.

Сформированная к середине XX в. модель экономической политики, построенная на смешении неоклассической теории свободного рынка, программы государственного манипулирования макроэкономическими процессами, по Кейнсу, и мер обеспечения социальной справедливости, верой и правдой служила многим странам в течение нескольких десятилетий, обеспечивая достаточно быстрое восстановление послевоенных экономик ряда европейских стран и социальную стабильность. Но в конце концов она начала давать сбои. Под давлением все возрастающей инфляции и падения темпов роста вновь стали популярными идеи о более умеренной роли государства и необходимости высвобождения рыночной экономики из тесных оков государственного контроля. Все это вкупе с умелой антисоветской пропагандой, накачкой избирательных фондов прорыночных политических партий и слабостью национальных правительств ряда западных стран привело к заметному смещению экономической политики в сторону подзабытых либертарианских ценностей2.

1  Неэффективность мер по установлению максимума арендной платы сейчас рассматривается как классический пример неразумного ограничения договорной свободы. В 1992 г. опрос членов Американской экономической ассоциации выявил, что 93% его членов уверены в том, что контроль ставок арендной платы снижает количество и качество доступного жилья (см.: http://www.nytimes.com/2000/06/07/opinion/reckonings-a- rent-affair.html). Еще в 1946 г. эту простую истину отстаивали Милтон Фридман и Джордж Стиглер (http://fee.org/library/books/roofs-or-ceilings-the-current-housing-problem/). Подробнее см.: McDonough C. Rent Control and Rent Stabilization as Forms of Regulatory and Physical Taking // 34 Boston College Environmental Affairs Law Review. 2007. P. 361 ff; Epstein R.A. Rent Control and the Theory of Efficient Regulation // 54 Brooklyn Law Review. 1988–1989. P. 741 ff.

2  Первые признаки возврата правой экономической политики проявились еще в первой половине 1970-х гг. Так, в 1973 г. в Чили генерал Аугусто Пиночет, свергший законное, но приведшее к чуть ли не к 200%-ной инфляции социалистическое правительство, предоставил практически полный карт-бланш в сфере экономической политики молодым чилийским выпускникам чикагской экономической школы (так называемым чикагским мальчикам). Режим Пиночета обеспечил им возможность на практике проверить тезисы их «духовного отца» Милтона Фридмана о целебной роли рыночной свободы и минимизации государственной роли в экономике. Вдохновленный теплыми напутствиями Милтона Фридмана режим Пиночета начал пытаться реализовывать традиционный набор либеральных экономических мер (приватизацию, дерегулирование, лишение работников многих льгот и т.п.). Об эффективности этой политики и оправданности репрессий спорят до сих пор. Нам здесь лишь важно зафиксировать, что чилийский эксперимент был лишь предвестником приближающегося возврата ценностей свободной рыночной

193

Раздел II. История развития принципа свободы договора

Падение авторитета кейнсианства, интервенционизма, социализма

ипатернализма, а также обратно пропорциональный рост популярности ценностей индивидуализма, рыночной свободы, предпринимательства

иминимального государства, продолжавшиеся в течение всех 1970-х г., логически завершились сменой политического курса в ряде ведущих западных стран. В Англии (1979 г.) и США (1981 г.) к власти пришли либертариански настроенные кабинеты премьер-министра Маргарет Тэтчер, которая считала Фридмана «интеллектуальным борцом за свободу» и считала Фридриха фон Хайека своим учителем, и президента Рональда Рейгана, провозглашавшего, что «правительство – не решение проблемы, а часть проблемы»1, и почитавшего Милтона Фридмана как экономического гения. В 1982 г. в ФРГ к власти пришла ориентированная на либерально-экономические реформы коалиция ХДС/ХСС– СвДП2. Либертарианские идеи стали все более востребованными в реальной экономической политике и ряда других континентально-евро- пейских и развивающихся стран (например, Гонконга).

Вцелом ряде стран начался либертарианский поворот, который избиратели, разочаровавшиеся в способностях государства умело манипулировать экономикой во имя общего процветания в годы кризисов

изастоя 1970-х гг., как ни странно, поддержали.

Широкое распространение получил так называемый Вашингтонский консенсус – программа реальных мер экономической политики, которую МВФ и американское правительство стали активно навязывать развивающимся странам в качестве условия получения финансовой помощи. Среди десятка основных мер здесь выделяется дерегулирование, т.е. устранение государства от активного ограничения свободного функционирования рынков и договорной свободы3. Дерегулирование стало восприниматься как волшебный ключ, открывающий дверь в рай экономического процветания и прогресса. Стало вновь казаться, что государству достаточно защищать права собственности и приводить в силу заключенные на свободном рынке контракты, а остальное произойдет само собой по мановению «невидимой руки» рынка.

экономики на олимп экономической политики. Далее подобные же правые хунты стали приходить к власти и в других странах (например, в 1976 г. в Аргентине).

1  Цит. по: Герземанн О. Ковбойский капитализм. М., 2006. С. 57.

2  История экономических учений: Учебник / Под общ. ред. А.Г. Худокормова. М., 2007. С. 85, 86.

3  Понятие Вашингтонского консенсуса ввел экономист Джон Уилльямсон в 1989 г. (см.: Williamson J. What Washington Means by Policy Reform, in: Williamson, John (ed.): Latin American Readjustment: How Much has Happened, Washington: Institute for International Economics 1989 (статья доступна в Интернете на сайте: http://www.iie.com/publications/ papers/paper.cfm?researchid=486).

194

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

К концу 1980-х гг. «правая контрреволюция» только усилилась. Огромную роль здесь сыграл громкий и позорный развал советской командной экономики и всей советской системы практически во всем мире. Советская плановая система в своей неэффективности, конечно, была далека от идеологии государства «всеобщего благосостояния», но представляла собой некий ориентир, к которому «смешанная» экономика западных стран сдвигалась от крайности laissez-faire в середине века. Когда же этот ориентир продемонстрировал всю свою ущербность, это не могло не дискредитировать частично и более умеренные попытки государственного контроля над рыночной экономикой. Левые взгляды резко теряли свою популярность. Сторонники австрийской школы праздновали свою научную победу. Именно представители этого направления, включая в первую очередь Мизеса и Хайека, на протяжении полувека доказывали обреченность социалистической экономики и предсказывали крах советского эксперимента, который для большинства неоклассиков и кейнсианцев был полнейшим сюрпризом1.

На этом фоне возрос авторитет австрийской экономической школы, чикагских либертарианцев и иных сторонников laissez-faire. Все большее количество экспертов стали разделять либертарианские идеологические ценности и установку на крайнюю нежелательность вмешательства государства в сферу свободного экономического обмена в частности2.

Авторитет апологетов экономической свободы в тот период достиг небывалой высоты. С Фридманом советовались такие разные лидеры, как Рейган, Пиночет и лидеры китайской компартии, раздумывавшие о путях осуществления прорыночных реформ. Его ученики из Чикагского университета, а также идеологические последователи из других научных центров становились видными политиками, законодателями, министрами и экономическими экспертами во всем западном мире и в развивающихся странах, занимали ведущие должности в МВФ и других международных финансовых институтах. В 1980–1990-е гг. последователи свободной экономики (такие, например, как молодой гарвардский экономист Джефри Сакс) консультировали правительства многих

1  Уэрта де Сото Х. Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество. М., 2009. С. 163, 164.

2  Труды Мизеса, Хайека, Фридмана и других сторонников laissez-faire становились бестселлерами. Так, если работа Фридмана «Капитализм и свобода» (Фридман М. Капитализм и свобода. М., 2006), опубликованная в 1962 г., не вызвала широкой поддержки

вобществе и в среде интеллектуалов и политиков, в которой Фридмана считали «мечтателем и занудой» (The Rising Role of Recession // Time. 1969. 19 December), то написанная

всоавторстве с женой в 1980 г. «Свобода выбирать» (Фридман М., Фридман Р. Свобода выбирать. М., 2007), в которой Фридман продолжал настаивать на своих опубликованных ранее тезисах о необходимости предоставления свободы экономическому обмену и минимизации государственного вмешательства, стала мировым бестселлером.

195

Раздел II. История развития принципа свободы договора

постсоветских и иных государств, решивших перейти к рыночной экономической модели, и во многом определяли их экономическую политику. Таким разным странам, как Боливия, Польша или Россия, неизменно «прописывались» те или иные формы вашингтонского консенсуса с тотальным и шоковым дерегулированием и снятием ограничений свободы частных трансакций.

США, которые с 1980-х гг. были оплотом этого нового пришествия экономического либерализма, после падения СССР стали единственной мировой сверхдержавой. Масштабные успехи американской экономики в 1980–1990-е гг. выглядели как наглядная иллюстрация преимуществ либертарианской регулятивной стратегии, авторитет которой хотя и оспаривался рядом экономистов и политиков в самих США и Европе, но в целом оказывал сильное влияние на реальное правовое регулирование многих развитых и развивающихся стран.

Врезультате идеологические позиции сторонников свободной экономики резко усилились. По западному миру прокатилась волна дерегулирования, снятия избыточных ограничений свободы договора, приватизации и устранения государства из ряда сфер экономики.

Вэтих условиях многие авторы стали провозглашать возврат гегемонии либертарианской идеологии1. А некоторые оптимисты стали констатировать, что к началу 1990-х гг. наступил «конец истории» – естественное завершение диалектического поиска оптимальной социальной структуры, которая в плане экономической политики означает окончательный и бесповоротный триумф экономического либерализма2.

Сила правого поворота и влияние теории свободных рынков были таковы, что даже приход к власти лейбористского правительства в Великобритании (Блэр) и демократического правительства в США (Клинтон) в 1990-е гг. хотя и несколько скорректировал, но принципиально не изменил либеральную экономическую политику, уклон в сторону дерегулирования свободного экономического оборота и не привел к возврату активного интервенционизма, характерного для 1930–1970-х гг.3

1  Боуз Д. Либертарианство: история, принципы, политика. Челябинск, 2009. С. 1, 3. 2  Ф. Фукуяма назвал этот, на его взгляд, окончательный триумф экономического либерализма над альтернативными стратегиями экономической политики «побе-

дой видеомагнитофона». См.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2005. С. 177.

3  Так, Пол Кругман отмечает, что экономическая политика администрации Била Клинтона была достаточно «правой» и в целом не опиралась на некую четкую и последовательную программу (см.: Кругман П. Кредо либерала. М., 2009. С. 11, 291). На это же указывает Джозеф Стиглиц (см.: Stiglitz J.E. Freefall: America, Free Markets and the Sinking of the World Economy. 2010. P. 27–38). О правом уклоне экономической политики лейбористского кабинета Блэра в Великобритании в 1990-е гг. см.: Норт Г., Уоллис Дж., Вайн-

196

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

Тем не менее не следует думать, что в 1980–1990-е гг. произошел полный возврат к политике laissez-faire. Во-первых, угол этого правого поворота зависел от конкретной страны. Далеко не везде эта тенденция проявилась столь же выраженно. Например, скандинавские и некоторые другие континентально-европейские страны поддавались правому повороту куда менее охотно, чем Англия или США. Во-вто- рых, либерализация затронула в первую очередь финансовые рынки, где были сняты многие ограничения экономической свободы, но куда меньшее влияние оказала на позиции политики «всеобщего благосостояния» и защиты слабых и незащищенных участников оборота (особенно в скандинавских и ряде других европейских стран). Поэтому, даже если оценивать положение в США, где правый поворот был наиболее очевиден, речь не может идти о полном возврате к жесткости laissez-faire XIX в. Это было просто невозможно в демократическом обществе, где правительства были вынуждены считаться с мнением избирателей, которые далеко не абсолютно разделяли «новую» старую идеологию свободных рынков и сохраняли умеренный запрос на государственный патернализм.

Так что, как это часто бывает при развитии идеологий и научных доктрин, колебания между полной экономической свободой, с одной стороны, и последовательным интервенционизмом – с другой, не предполагали полное отвержение вклада предыдущего гегемона. То, что в 1980– 1990-е гг. идея экономической свободы вернула себе часть потерянного в прежние годы авторитета, не означает разворот на 180 градусов, так же как кейнсианская революция в свое время отнюдь не означала переход к коммунизму. Западный мир попросту усложнялся и искал оптимальные ответы на все новые и новые вызовы путем диалектического синтеза эмпирического опыта и противоборствующих идей.

При этом к концу XX в., думается, большинство экспертов, политиков и обывателей согласились бы с мыслью Пола Кругмана о том, что уважать свободные рынки не означает обожествлять их1. Несмотря на явное усиление либертарианцев в 1980–1990-е гг., незамутненный классический либерализм экономистов XIX в. остался в прошлом. Так что утверждать, что политика laissez-faire в 1980–1990-е гг. в реальности воскресла в той самой форме, в которой она существовала в XIX в., было бы серьезным заблуждением. Речь должна идти об очередном периоде усиления позиций либертарианцев и ослабления позиций интвервенционистов. Тем не менее это изменение баланса сил в ряде стран было вполне отчетливым.

гаст Б. Насилие и социальные порядки: концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011. С. 228.

1  Кругман П. Великая ложь. М., 2004. С. 353.

197

Раздел II. История развития принципа свободы договора

Современные споры в экономической науке

Даже в период возвращения популярности либертарианских экономических взглядов в 1980-е и 1990-е гг. в экономической теории продолжались жаркие споры. Многие сторонники более активного государственного вмешательства продолжали доказывать, что рынки далеко не совершенны и доктрина laissez-faire приводит к серьезным дисбалансам в экономическом развитии (Джозеф Стиглиц, Пол Самуэльсон, Пол Кругман и др.). Многие эксперты обращали и обращают внимание на то, что реализация масштабного дерегулирования не приводит к ожидаемым результатам, в то время как многие мощно развивающиеся сейчас страны (прежде всего Китай, Сингапур, Тайвань и другие восточноазиатские «тигры» и «драконы») используют противоположные методы экономической политики, дискредитируя тем самым авторитет Вашингтонского консенсуса.

Более того, начиная с 1990-х гг. неоклассическая микроэкономическая теория с ее идеей рациональности волеизъявления контрагентов и неэффективности ограничения договорной свободы в условиях отсутствия очевидных провалов рынка оказалась под серьезным давлением представителей некоторых сторонников новой институциональной экономической школы, поведенческой экономической теории и бихевио-экономического анализа права1. Сторонники данных воззрений, как правило, не пытаются полностью опровергнуть теорию рационального выбора (представление о рациональности участников оборота и их способности заключать взаимовыгодные сделки) и не выступают за тотальный государственный патернализм. Тем не менее они обращают серьезное внимание на систематические сбои

вработе теории рационального выбора и предлагают ограничивать свободный оборот в патерналистских целях куда чаще, чем это считалось возможным ранее.

Одним из первых влияние особенностей человеческой психологии на экономическое поведение людей выделил Кейнс, который именно

внем видел одну из главных причин экономических колебаний и кризисов. На некоторое время «неудобный» фактор устойчивого сбоя теории рационального выбора был удален на второй план в процессе синтеза кейнсианской макроэкономической и неоклассической микроэкономической систем взглядов в послевоенные годы и долгое время

1  О бихевио-экономическом анализе права см. подробнее: Sunstein C. (ed.). Behavioral Law and Economics. 2000; Jolls C., Sunstein C.R., Thaler R. Behavioral Approach to Law and Economics // 50 Stanford Law Review. 1997–1998. P. 1471 ff; Korobkin R.B., Ulen T.S. Law and Behavioral Science: Removing the Rationality Assumption from Law and Economics // 88 California Law Review. 2000. P. 1051 ff.

198

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

не привлекал значительного внимания1. Но впоследствии экономисты ряда экономических школ и психологи (такие как Герберт Саймон, Джордж Акердлоф, Джейкоб Маршак, Рой Раднер, Дэн Ариэли

имногие другие) все чаще стали выражать неудовлетворение тем, что ограниченная рациональность контрагентов игнорируется при построении экономических моделей2. Так, нобелевский лауреат, представитель новой институциональной экономической теории и ведущий эксперт в области экономической истории Дуглас Норт отмечал, что вопреки аксиомам неоклассической микроэкономической теории индивиды действуют на основе неполной информации и субъективно выработанных и зачастую ошибочных эвристических моделей, которые далеко не всегда корректируются за счет информационной обратной связи. Иначе говоря, на взгляд указанных исследователей, теория рационального выбора, на которой построена идея о невмешательстве государства в сферу частных трансакций, хотя и не может быть отброшена вовсе, но не соответствует в полной мере реальности, а эффект обучения на собственных ошибках, который теоретически должен был бы в долгосрочной перспективе стимулировать рост рациональности

иотпадение иррациональных моделей поведения, справляется с этой задачей далеко не всегда.

По мере усиления давления на теорию рационального выбора усиливается политико-правовое давление на принцип свободы договора. Такая реакция вполне понятна, так как чем меньше мы склонны доверять рациональности самих контрагентов, тем легитимнее может казаться вмешательство государства в сферу автономии их воли с целью предотвращения негативных последствий иррациональности3.

Согласно многочисленным эмпирическим данным, накопленным психологами и специалистами в области поведенческой экономики

кконцу XX в., участники оборота часто не владеют всей необходимой информацией и склонны совершать ряд устойчивых ошибок при принятии экономических решений и заключении сделок. Соответственно идея о неэффективности ограничения свободы договора как проявление теории рационального выбора оказалась в последние годы под серьезным сомнением. Как пишет Дэн Ариэли, «свободный рынок, основанный на спросе, предложении и отсутствии напряжения между ними, был бы идеальным решением, но только если бы мы сами были поистине рациональными»; «но так как мы иррациональные существа, мы должны принимать этот важнейший фактор во внимание» и поэтому «правительство… должно играть бóльшую роль в регулировании не-

1  Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010. С. 17–19.

2  Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты. М., 2003. С. 129–132. 3  Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010. С. 207, 208.

199

Раздел II. История развития принципа свободы договора

которых областей рынка, даже если это ограничит свободу предпринимательства»1.

Убедительность доводов критиков теории рационального выбора в стане экономической науки и представителей бихевио-экономиче- ского анализа права кажется многим особенно очевидной на примере поведения потребителей. Анализ последнего в рамках многочисленных исследований показал, что потребители, покупая те или иные товары или услуги, проявляют патологическую нерациональность. Они часто не читают контракты, а если и читают, то не уделяют должного внимания сложным и многословным контрактным положениям, в которых могут скрываться серьезные для них риски; не могут верно просчитывать финансовое бремя, возлагаемое на них договором, когда цена представляется не в виде фиксированной сумы, а растворяется в разнородных платежах; недооценивают отдаленные риски в будущем и переоценивают свои реальные возможности, в общем, ведут себя далеко не так, как предсказывает классическая экономическая теория с ее акцентом на рациональном поведении контрагентов2. Эти когнитивные сбои потребителей активно используют профессиональные коммерсанты, применяя самые последние наработки в области психологии и маркетинга для навязывания потребителям условий, которые могут максимально защищать интересы коммерсантов, но отнюдь не обязательно влекут обоюдный выигрыш от исполнения договора с учетом непросчитанного потребителем ущерба, который эти условия ему причиняют.

Соответственно начавшееся в последнее время активное обсуждение и постепенная популяризация идей о необходимости учета феномена ограниченной рациональности участников оборота при определении параметров и интенсивности ограничения договорной свободы бросили серьезный вызов теории рационального выбора и сформировали идеологический фон, на котором ограничения договорной свободы выглядят куда более экономически приемлемыми, особенно применительно к сделкам с потребителями. В частности, в последние годы, еще до начала нынешней рецессии, ученые стали всерьез оспаривать разум-

1  Ариэли Д. Предсказуемая иррациональность: скрытые силы, определяющие наши решения. М., 2010. С. 67.

2  См.: White A.M. Behavior and Contract // 27 Law and Inequality. 2009. P. 135 ff; Edwards M.A. The Law, Marketing and Behavioral Economics of Consumer Rebates // 12 Stanford Journal of Law, Business & Finance. 2007. P. 362 ff; McCoy P.A. A Behavioral Analysis of Predatory Lending // 38 Akron Law Review. 2005. P. 725 ff; Becher S.I. Behavioral Science and Consumer Standard Form Contracts // 68 Louisiana Law Review. 2007. P. 117 ff; Block-Lieb S., Janger E.J. The Myth of the Rational Borrower: Rationality, Behavioralism, and the Misguided «Reform» of Bankruptcy Law // 84 Texas Law Review. 2006. P. 1481; Wright J.D. Behavioral Law and Economics, Paternalism, and Consumer Contracts: An Empirical Perspective // 2 New York University Journal of Law and Liberty. 2007. P. 470 ff.

200