Тема 2.5. Культура Нового времени

теории знаменитыми мыслителями и учеными века: Гоббсом и Лок- ком, Спинозой и Гуго Гроцием. На эмпирии экономической и поли­тической реальности классовых, национальных и государственных отношений XVI-XVII вв. создавалось одно из самых значительных построений общественной мысли Нового времени — теория естест­венного права. Ее суть на первый взгляд проста: право определяется силой. Ею же определяется суверенитет как личности, так и госу­дарства. Положение государства в мировом сообществе подобно по­ложению гражданина в самом государстве: и там, и здесь действует не высокая мораль, не воля Бога, а трезвый и холодный эгоистический расчет; как отдельные индивиды, так и народы во взаимоотношениях друг с другом должны полагаться лишь на здоровое, естественное чувство самосохранения.

При кажущейся своей простоте теория естественного права требо­вала, однако, радикального пересмотра сложившихся, традиционных философских и религиозных представлений о сущности и природе че­ловека. Она требовала отказа от христианского дуализма тела и души, от апелляции к трансцендентным регулятивам поведения человека, требовала признать человека «частью природы» (Спиноза). В сово­купности с формулой Ф. Бэкона «знание — сила» антропологический рационализм концепции естественного права являлся огромным шагом европейской культуры по пути утверждения гражданского общества, правового государства, что делает XVII в. во многом близким и созвуч­ным нашему времени.

С другой стороны, очевиден не только прагматизм, но и цинизм идеологии, не признающей никаких аргументов в политике и праве, кроме аргумента силы. Философская и политическая мысль отражала, концептуализировала реальную обнаженность социальных отношений. Оборотной стороной их прогрессирующей рационализации (усиление базисных структур за счет освобождения от побочных, маскирующих факторов) явилось заметное «уплощение» культуры, потеря объем­ности, многомерности, многоцветий феноменов культурной жизни, что было так характерно для эпохи Ренессанса.

Поляризация классов вела к поляризации в культуре. Дворянская этика, отдаляясь от моральных истоков народной жизни, вырождалась в этикет — в сложную, разработанную до деталей систему условных, формальных правил и манер поведения, предназначенных, однако, лишь для общения с лицами своего, аристократического круга. Искус­ство этикета было не менее, а более важным отличительным признаком аристократа, чем любые юридические документы, удостоверяющие его сословную принадлежность.

169

Манерности дворян, рассудочному практицизму «мещан во дворянс­тве» противостояли культура и мораль народа. Человек из народа, пер­сонифицировавший собою переходную эпоху от Ренессанса к Новому времени — это Санчо Панса, знаменитый герой Сервантеса. Он не обу­чен манерам, не сдержан на язык, не деликатен в выражениях. Его куль­тура — в доброте и целомудрии, в самоуважении и чувстве собственного достоинства, в отвращении к жадности и раболепию перед властью.

Санчо — реалист: у него нет причин ни «подстраиваться» под свое время, ни «отвращаться от него». Он вечен, как вечны земля и труд на ней. Сумасшествие же Дон Кихота в том, что мелкопоместный дворянин из Ламанчи «попутал» время, мысленно перенеся себя на 300-500 лет назад, в другую эпоху, в другую культуру, к другим людям, так как не хотел вступать в рационалистический XVII в. — в мир без­душного, расчетливого практицизма.

Хитрость исторического разума, однако, в том и состоит, что к боль­шим результатам вели не самые лучшие цели и не самые достойные средства. Вопреки романтикам и моралистам великая цивилизующая сила того времени — сила капитала — не была ни доброй, ни прекрас­ной, ни возвышенной. Сламывался и взламывался быт, вековой уклад жизни. Отрыв десятков и сотен тысяч людей от патриархального очага — само по себе важное условие для дальнейшей эмансипации личности — совершался в угоду и в жертву новому чудовищному мо­лоху: мануфактуре и фабрике.

И это еще не все. Европейская цивилизация вырывалась вперед за счет откровенного грабежа других народов мира, в том числе и наро­дов с древнейшей культурой (Индия, Китай, Мексика). Высокомерие европейцев, «забывших», что и своим культурным развитием они во многом обязаны соседним народам (например арабам), ограничивало, прежде всего, саму европейскую просвещенность и образованность. Открывая материки и архипелаги географически, осваивая новые территории экономически, Европа не открывала и не осваивала их для себя духовно — и это тоже черта века.

Мы видим, таким образом, что портрет новоевропейской культуры не может быть написан одной (белой или черной) краской. Свет от­брасывал тень. И этот свет, и эта тень дошли до нас, из них сотканы противоречия и нашего времени, усиленные и осложненные, конечно, опытом трех последующих столетий, но в основе своей составляющие общий лик и нерв всей современной цивилизации.

В европейском XVII в. мы легко узнаем человека нашего мира и на­шей культуры, в то время как его современникам на Востоке предстояла еще долгая борьба, чтобы выйти из пут Средневековья.