4.2. Феноменологический метод.10

Автором этого метода является Эдмунд Гуссерль. Его методология оказалась очень созвучна русской философско-правовой мысли. Этот метод развивали такие русские правоведы, как И. Ильин, С Франк, Н. Алексеев.

Феноменология ставит перед собой задачу выхода к безусловным самоочевидным первоначалам всякого знания (не бытия, как в метафизике, а знания), к его чистым структурам.

Если метафизика доводила познание до границы абсолютного, то феноменология – до границы очевидного. В метафизике познание права сводили к не требующей доказательства абсолютной идее долженствования. Сущность его определялась через сверхфизическую реальность идеи справедливости и долга.

Право в метафизике пытаются познать через понятия о праве.

В феноменологии сущность (эйдос) права определяется через сведение его к не требующей доказательства очевидности. Здесь право познается не через понятие, а через обращение к самому праву, но не через изменчивые эмпирические формы, а всегда присутствующую в нем очевидность.

По мнению Н.Н. Алексеева¹¹, вместо определения права через понятия следует дать описание правовой структуры в ее основных данностях.

Он выделяет три элемента этой структуры. 1. Субъект – носитель обнаруживающихся в праве ценностей. Это не субъект теории права, а субъект, как деятель, носитель актов, обнаруживающих ценности. Ценности только тогда становятся живыми и реальными, когда они находят живого носителя (например, восприятие талиона в качестве права было возможно, пока был субъект, воспринимающий возмездие как ценность; смертная казнь постепенно вытесняется за пределы правового поля, поскольку в обществе все меньше и меньше носителей ценности наказания как средства поддержания равновесия (правопорядка)). 2.Сами обнаруживающиеся в праве ценности. Наличность какой-либо ценности является безусловным предположением для правовых явлений. 3. Первоначальные и неопределимые данности, которые неотделимы от любого правового феномена. Такими Алексеев считает правомочия (наличную возможность субъекта свободно действовать в определенных границах и требовать от других действий, соответствующих правомочию¹² (например, в рамках обычного права традиционных и архаичных сообществ такого правомочия нет у убийцы, но есть у лица, осуществляющего месть)).

Право есть всегда там, где наличествует правовая структура. Правовыми нормами, по Алексееву, мы называем те, которые предполагают особого носителя, в которых выражаются реализованные ценности и которые формулируются в особых определениях (права - обязанности).

Правовая структура связывается в идеальную целостность идеей права. Знание структуры позволяет нам безошибочно видеть эту идею права в любых бесконечных его проявлениях, большинство из которых нам вообще неизвестно (например, китайское право, и др. )

Феноменологи рассматривают сознание и бытие как корреляты друг друга. Т.е. эти понятия имеют смысл лишь соотносясь друг с другом (как тепло - холодно). Это позволяет с одной стороны уйти от вопроса о первичности того или другого. А с другой определяет в качестве объекта познания мир, предстоящий нашему сознанию. Этот мир изменчив, однако при этом феноменология, как мы уже видели, не отказывается от поисков неких инвариантов, т.е. неизменного в мире. Мир чистых и неизменных сущностей существует, но не за пределами нашего сознания – трансцендентный нам мир. А за пределами предметности самого мира, но в нашем сознании (трансцендентальный мир). Наше сознание способно воспринимать мир не только в изменчивости его явлений – феноменов, но и как чистые эйдосы – чистые сущности вещей.

Мир чистых сущностей и повседневный мир воссоединяются через структуры сознания, в которых содержатся необходимые предпосылки (априорные формы) для восприятия естественно-правовых универсалий.

В отличие от Канта, который в качестве априорных форм сознания считал формы восприятия¹³ – восприятия пространства и времени, присущие любому человеку, а потому делающими возможным объективное знание, феноменология трансцендентальное познание связывает со свойствами мышления¹⁴.

Сознание двуедино: оно включает познавательный акт (ноэзис) и предметное содержание (ноэму). Право как объект жизненного мира – существует в изменчивых формах, оно представляет собой нечто явленное (феномен). Но нашему сознанию оно предстоит отнюдь не во всей полноте своей явленности, поскольку на направленность нашего сознания на то или иное проявление права оказывают влияние многие обстоятельства жизненного мира. Поэтому наше сознание имеет дело не с реальным правом, а с его образом (ноэмой). Процесс создания этого образа – ноэзис. Применительно к праву это означает, что именно в самом праве и соотносятся ноэзис и ноэма. Правовые явления существуют только через сознание как некие очевидности нашего опыта. Правовыми же они являются нам через познавательный акт.

Вспомним пример с дорожной разметкой. Водитель пересекает «запретные» полосы, чтобы спасти ребенка в силу очевидности ситуации. Выбор между нормой и жизнью ребенка не просто очевиден, он делается практически автоматически. Правовым содержанием этого выбора является право на жизнь. Однако качество права, а не только морали или инстинктивного действия, этот выбор приобретает через познавательный акт. В нашем случае мы соотнесли норму о разметке с ее смыслом и тем самым выявили не противоправный или внеправовой характер действий водителя, а именно правовой. Однако в момент реального выбора модели поведения наше сознание наделяет ситуацию правовым смыслом исходя не из логических рассуждений или нравственного закона. До всяких рассуждений мы оцениваем правильность, т.е. соответствие праву, поступка водителя и неправомерность противоположного выбора – соблюсти правила дорожного движения ценой жизни ребенка. Это значит, что в нашем сознании есть некие структуры, позволяющие нам «узнавать» право до знания о нем.

В философско-правовой сфере феноменология исследует два объекта. 1. Безусловные очевидности, предшествующие нормам права (ценностные установки, модели поведения, традиционные верования). 2. Идеальные, безусловные когнитивные (познавательные) структуры, предшествующие знаниям о праве и данные человеку через феномены его сознания (например, интенциональность¹⁵ нашего сознания, «заинтересованность» его в мире, ценностное отношение к миру).

Для феноменологического правоведения наибольший интерес представляют не формы реального поведения людей, а чистые нормативные структуры, подчиняющие себе человеческое сознание и деятельность.

Рассмотрим для примера такие явления, как убийство, кровная месть, смертная казнь. Первое представляет собой противоправное действие, два других – правовые формы, при этом, однако, в разных правовых культурах принимаемые или отвергаемые в качестве законных. Если брать их с точки зрения внешнего поведения, то нам трудно будет объяснить правовую сущность талиона (кровной мести) и противоправную – убийства. По внешним признакам – и там, и там произвольное лишение жизни. Если же мы отвлечемся от внешних проявлений реального поведения людей и попробуем выявить, что заставляет человеческое сознание с одной стороны отвергнуть убийство как недолжную модель поведения, а с другой стороны, признать правовой смысл как в кровной мести (не зря все-таки она признается одной из форм закона талиона) и смертной казни, так и в требовании отмены смертной казни, то очищая эти явления от случайных или условных (зависящих от исторических, культурных особенностей, развитости интеллекта и пр.) характеристик, сможем увидеть то, что присутствует в законе талиона и смертной казни, но чего нет в убийстве. В первую очередь – это идея восстановления равновесия. Убийство – произвольный насильственный акт, нарушающий равновесие в обществе, кровная месть и смертная казнь – несут идею восстановления нарушенного равновесия в первом случае через возмездие, во втором через наказание¹⁶. Идея запрета смертной казни ставит под сомнение способы восстановления и поддержания равновесия в обществе, но не необходимость этого равновесия. Стабильность и безопасность как общества, так и личности воспринимается людьми как ценность. Эта способность к ценностному восприятию и оценочным суждениям объективно присутствует в структуре человеческого сознания и задает императивы человеческого поведения.

Совокупность первоначальных очевидностей, донаучных мнений, традиционных верований, в которые погружено наше сознание, не нуждающихся в доказательствах в феноменологии обозначается через концепт «жизненного мира» (Гуссерль).

Процесс феноменологической редукции (возвращение, сокращение, приведение обратно – сведения сложного к более понятному и доступному) позволяет очистить образ права (ноэму) до чистой сущности (эйдоса), который являет себя в своей очевидности и феноменах ЖМ.

Как это делается?

Относительно всякого объекта сознания задается вопрос: что могло бы быть опущено из нашего описания этого объекта, чтобы объект, тем не менее, оставался тождественным самому себе? Тот минимум, при котором сохраняется тождественность объекта самому себе, и будет его сущностной характеристикой.

Этот метод еще иногда называют «методом выведения за скобки».

Эйдос карандашности. Надо вывести за скобки все то, что имеется у одних карандашей и отсутствует у других: различие в длине, цвете, материале, цели, времени изготовления. Ибо любая из теорий, построенная на одном из этих признаков не отразит его сущности (эйдоса). Даже если вы попробуете определить его через цель. (каким должен быть идеальный карандаш).

Возможно, вы даже решите, что сущность карандаша непознаваема, и все, что остается, – это систематизировать уже имеющиеся карандаши. А, может, решите, что сущность надо описывать не через наличные карандаши, а через их исторические прототипы, познавая исторические закономерности смены одной формы карандашей другою.

Однако сущность карандаша нам известна, очевидно дана нам, ибо именно исходя из этой очевидности мы вообще пользуемся карандашами и безошибочно называем карандашом именно карандаш, а не ручку, мел и т.д. феноменологическая редукция помогает ее определить.

Карандаш (черный камень) – это любой твердый материальный объект, специально приспособленный для изображения чего-либо путем использования вещества самого этого объекта. Этому определению соответствует и древний карандаш и современный.

Результаты этой редукции недоказуемы, но они умозрительно очевидны.

Так же, если вы будете смотреть на право, то должны вынести за скобки все, что относится не только к праву и то, что в одних случаях в праве наблюдается, а в других нет. Скажем, нормы – не только правовые, есть моральные, значит, выносим за скобки; воля – не любая воля есть право – и т.д. надо дойти до той очевидности, которая определяет все право и только право (например, правомочие).

Практические возможности феноменологического метода можно увидеть на следующем примере, получившем широкий общественный резонанс в 2005 г.

Женщина, защищаясь от насильника, нанесла ему ранение несовместимое с жизнью. Ранение было нанесено кухонным ножом, который она носила с собой в сумке с целью самообороны после того, как однажды она уже подвергалась нападению насильника.

По факту смерти нападавшего в отношении женщины было возбуждено уголовное дело. Ей было инкриминировано преднамеренное убийство. Суд вынес обвинительный приговор. Дело получило огласку с негативной общественной оценкой приговора суда. В результате прокурором был внесен протест в порядке кассации.

Такова внешняя сторона данного дела.

Заметим, протест прокурора был внесен только после негативного общественного резонанса.¹⁷

Комментарии ведущих правоведов по поводу данного приговора сводились к констатации пробела в праве, в частности, в ст. о необходимой обороне.

Однако квалификация дела следователем была не по статье о необходимой обороне, а по статье о намеренном нанесении вреда жизни и здоровью. При этом аргументация следователя сводилась к тому факту, что женщина носила с собой нож, имея заранее намерение применить его в случае угрозы. Статья же о необходимой обороне не допускает оборону заранее.

Для общественного мнения, а оно выступает здесь в качестве того самого субъекта как носителя ценностей, в судебном решении нет права. С позиции общества, право реализовалось как раз в действиях женщины, а не в норме закона, действиях следователя, решении судьи. Для любого непредвзято судящего человека очевидно, что женщина имела право защищать свою честь, свое здоровье, свою жизнь от посягательства. Интересоваться в ситуации нападения у насильника тем, хочет ли он только совершить акт насилия или же убить – просто абсурдно, так же абсурдно и ждать, когда насилие свершится. Угроза насилия – уже повод для обороны. Женщина в силу неравенства физических возможностей имеет право применять оружие. И нормы действующего законодательства, оговаривающие необходимую оборону, вполне учитывают данную ситуацию. Здесь нет никакого пробела. Дело пришло к несправедливому решению вследствие квалификации его по другой статье. Однако применять здесь статью о преднамеренности вследствие того, что кухонный нож носился в сумочке с целью возможной обороны, это все равно, что вменять человеку в вину то, что он обучается приемам борьбы. Он ведь обучается им для того, чтобы в случае необходимости защититься. А если бы женщина применила не нож, а дамскую шпильку, которую она носила не только ради прически, но, пройдя курсы по самообороне женщин, предполагала в качестве средства защиты? Абсурд, поскольку таковым предметом может стать любой (ножницы, пилочка для ногтей и т.д.).

Абсурдность приговора суда связана с тем, что поиск права со стороны правоприменителей (судья, следователь, прокурор) осуществлялся в норме.

Общественное мнение же безошибочно усматривает его в самом акте реализации ценности (право на жизнь, здоровье, неприкосновенность) через оборону.

Очевидность несправедливого решения суда стала ясна для правоприменителей только после возмущения общества. Рассудочные же аргументы и ссылки на формальную норму отнюдь не позволили прийти к правовому решению. Судье совершенно не требовалось толковать норму или менять квалификацию (ни того, ни другого он не может по статусу), ему достаточно было толковать ситуацию, которая возникла на пересечении повседневного мира (реальных действий в конкретной ситуации, обусловленной определенными ценностными установками) и системного (нормы). Тогда бы он увидел право, а не нарушение права.

Учебники часто учат будущих юристов логическому толкованию нормы, выявлению смысла нормы, но требуется еще умение видеть право в его очевидных проявлениях. И тогда судья мог бы увидеть отсутствие в действиях женщины (ношение ножа) умысла нанести вред. И решение суда даже при ошибочной квалификации и даже при наличии пробела в праве было бы оправдательным.

Реально же ущерб был нанесен самому праву, поскольку авторитет права такими разумными аргументами и ссылками на закон только подрывается.

Безусловные утвердительные убеждения и уверенности, составляющие содержание жизненного мира, значат для становления правосознания больше, чем рассудочные доказательства и научно-теоретические обоснования.

Недостатки метода.

Из редукции могут вытекать самые разные результаты: явление можно редуцировать до его иллюзии, можно вести в сторону крайнего солипсизма – существую только я).

Выбор правильного направления редукции зависит от интуиции философа.

Кроме того, видение сущностей не раскрывает тайны существования. Более того, феноменология апеллированием к очевидности как бы устраняет вопрос о тайне. Метафизика возводя познание к абсолюту в «остатке» видит непостижимое как неявленное нам. Феноменология, сводя познание к очевидности, сводит все к не требующему доказательства явленному.

На основе феноменологического метода развился герменевтический подход к постижению мира.