Луна на чужбине

Гость недавно       пришел из Цзяннани к нам.

В ночь прихода       месяц рождался вновь.

В странах дальних,       где путник долго бродил,

Трижды видел он       чистый и светлый круг.

Утром вслед       за ущербной луною шел,

Ночью рядом       с новым месяцем спал.

Чьи это сказки,       что нет у луны души?

Тысячи ли       разделяла невзгоды с ним!

Утром встанет       на мост над рекою Вэй,

Ночью выйдет       на старый Чанъаньский путь.

Разве скажешь,       еще у кого в гостях

Этой ночью       будет светить луна?

Мой вздох при взгляде на гору сун и реку ло

Наконец-то сегодня       Сун и Ло у меня пред глазами:

Я назад обернулся       и вздыхаю о тяготах мира,

Где цветенье и слава       преходящи, как быстрые воды,

Где печали и беды       поднимаются выше, чем горы.

Только горе изведав,       знаешь радости полную цену,

После суетной жизни       станет милым блаженство покоя.

Никогда не слыхал я,       чтобы птица, сидевшая в клетке,

Улетев на свободу,        захотела вернуться обратно.

После того, как впервые расстался с Юанем Девятым, вдруг увидел его во сне, а когда проснулся, получил от него письмо вместе со стихотворением о цветах туна. Растроганный и взволнованный, посылаю ему эти стихи.

В Чанъани мы в храме       Юншоу с тобой говорили

И в северной части       Синьчана с тобой расстались.

Домой я вернулся       и лил безутешные слезы,

Скорбя о несчастье,       не просто Юаня жалея.

В далекие дали ведет       за Ланьтянем дорога.

С тех пор, как уехал,       о нем ничего не известно.

А я все считаю привалы       его и ночлеги:

Уже он, должно быть,       за северным склоном Шаншаня...

Вчерашнею ночью       на небе рассеялись тучи

И все расстоянья       одною луной озарились.

С приходом рассвета       во сне я увидел Юаня.

Он тоже, конечно,       не мог об мне не подумать.

В моем сновиденье       я крепко сжал руку Юаню.

Спросил у Юаня:       «Скажи мне, о чем твои мысли?»

Юань мне ответил:       «Я с болью тебя вспоминаю.

И нет человека,       который письмо передал бы»...

От сна пробудился,       еще и не вымолвил слова,

Как в дверь застучали —       дун-дун — и послышались крики.

И мне доложили —       мол, прибыл гонец из Шанчжоу,

Привез господину       письмо и вручить его должен.

Подушку покинул       и сразу в волненье поднялся.

Не глядя, поспешно       набросил на тело одежду.

Письмо я вскрываю       и вижу — знакомой рукою

Ко мне на бумаге       тринадцать начертано строчек.

В начале он пишет       о тягостном горе изгнанья,

Затем переходит       к тяжелой печали разлуки.

Те горе с печалью       так неисчерпаемы сами,

Что не было места       для вежливых слов о погоде.

Читаю: писалось       письмо это в полночь глухую

Во время ночлега       в пути на востоке Шанчжоу.

И лишь для Юаня       горел сиротою светильник

В Янчэне, в какой-то       дорожной гостинице горной.

Глубокою ночью,       когда завершал он посланье,

Луна над горами       все больше клонилась на запад.

И дерево встало       вдруг перед глазами Юаня,

Луну заслонили       цветы темно-красного туна.

А тун, как известно,       когда отцветать начинает,

Считается это       тоскою о друге любимом.

В знак нежности пишет       он на обороте посланья

И мне посвящает       «Цветы темно-красного туна».

Лишь восемь созвучий       в «Цветах темно-красного туна»,

Но, ах, как глубоки       в них мысли и чувства Юаня!

Они всколыхнули              мой сон на рассвете сегодня

И соединили       с тоскою Юаня той ночью...

Я стихотворенье       без устали трижды читаю,

Строку за строкою       раз десять пою с наслажденьем.

Мне так драгоценны       все восемьдесят этих знаков,

Что каждое слово       как чистого золота слиток.